Эйса высаживается из такси далеко за пределами курортной зоны и сразу же попадает под дождь. Утонув по щиколотку в тёплой луже, она промачивает дизайнерские шлёпанцы, грязно ругается по-испански и поднимает воротник короткой джинсовки, чтобы навязчивые капли не попали за шиворот. Она ненавидела дождь. С недавних пор он стал вызывать у неё сонливость и головную боль.

От Данэма не было вестей, и не то чтобы её это беспокоило. Воспоминания о том, что он сделал и чего не сделал, порой донимали её по ночам, вынуждая тянуть из пачки две сигареты и наливать в любую ближайшую ёмкость двойную порцию чего-нибудь крепкого. А наутро запивать всё это «Эвианом» с горстью успокоительных, укрепляющих стенки сосудов и разжижающих кровь лекарств, потому что всё-таки посетила врача — просьбы таких людей, как Данэм, чисто подсознательно обсуждению не подлежали. Несмотря на иллюзию свободы, Эйса чувствовала себя зависимой и от него, и от Человека.

«<i>Аневризма артерии головного мозга. Вам необходимо оперативное вмешательство, мисс Ривера». </i>

Первые недели ей везде мерещилась слежка. Она изменила причёску, забила метку картеля скорпионом <i>(вы ведь родились в ноябре? У каждого скорпиона должен быть свой личный скорпион!)</i> наняла охрану, купила квартиру, напичканную системами безопасности, а после поняла, что такими темпами деньги закончатся очень быстро. Средства, которые она получила от продажи машины Данэма, она давно растратила, а сумма на кредитке, которую ей дал Человек, подходила к лимиту. Ривера аппетиты умеривать не желала — в её мозгу тикала часовая бомба и не для того она прошла через всё это дерьмо, чтобы ныкаться по вонючим клоповникам и жрать китайскую лапшу — потому решилась вернуться к своему старому ремеслу. Риск попасться и риск не проснуться утром были друг другу равнозначны, Эйса не загадывала далеко вперёд.

Ривера скользнула под навес антикварного магазинчика и дважды хлопнула по звонку, вызывая хозяина. Владелец лавочки промышлял скупкой краденого и принимал заказы на «неоднозначные приобретения» от проверенных лиц. К таким приобретениям относились драгоценности, предметы искусства и информация. Оплачивалась такая работа куда выше, чем краденые часы и портмоне, однако и подводных камней в ней было не в пример больше, и времени на исполнение таких заказов уходила уйма. Эйса почти две недели корячилась в немыслимых позах, подвешенная под потолком с кляпом во рту, удовлетворяя одного бизнесмена, чтобы улучить момент и стащить из сейфа флэшку в угоду его конкуренту. Тогда Ривера тысячу раз пожалела, что ввязалась во всё это, но пятьдесят пять кусков наличными за чисто выполненный заказ немного сгладили неприятные воспоминания. Теперь же Эйса осторожничала.

2. Волк в овечьей шкуре

Солнце палит нещадно. Отражаясь от жестяных крыш, зверски режет глаза, лезет за воротник формы, кусает солёную от пота шею. Кайл снимает тёмные очки, бросает их на приборку и трёт переносицу, устало бодая затылком подголовник. Когда ты в патруле, а не на вольных хлебах, выбирать не приходится — заступаешь в любую погоду, если сегодня с шести до восемнадцати твоя смена.

Днём этот район кажется почти нормальным. Из раззявленных настежь окон приземистых хибар не грохочет музыка, по улицам не шляются обдолбыши, проститутки отсыпаются, законопослушные граждане потеют в офисах, на складах, за прилавками облезлых магазинчиков, раскиданных вдоль дороги. Оживает район ближе к закату. Местные вылезают из своих домов, словно вурдалаки из могил, чтобы вкусить американской свободы, ради которой они лезли через границу в пыльных мешках из-под кукурузы, рискуя задохнуться в них насмерть. Свободы на грани вседозволенности. Кайл родился здесь, вырос — наблюдая за междоусобными войнами мексиканской диаспоры, мелких чёрных и белых банд — и продолжает жить здесь, как привязанный, потому что иначе уже никак.

— Слушай, Кайл, заканчивай с этой ёбаной привычкой, а? — Мигель Эрнандес, напарник, нетерпеливо стучит ему в окно. Кайл толкает наружу дверь, впуская в салон удушающий запах сухого асфальта, затхлого сигаретного амбре и несвежей формы.

Этот тошный, скользкий мексиканец  ещё пару месяцев назад не воспринимал его всерьёз и иначе, как «Эй ты, салага» не называл до тех пор, пока они не попали в первую переделку. Кайл тогда уложил на лопатки буйного, вооружённого ножом сомалийца крупнее себя в два раза, не сделав ни единого выстрела, за которые потом они оба умаялись бы писать отчёты. Улица, не в пример сержантам-инструкторам Академии, учит многому, особенно когда ты с двенадцати лет ходишь стенка на стенку.