Шесть членов комитета местной организации эсеров собрались на конспиративной квартире. Опытный революционер Валентин Осипович, пожилой человек с усталыми, нервными глазами прочел письмо от районного комитета: «К вам едет провокатор, приметы: молодой, черные усы, карие глаза, выдает себя за студента; левый глаз немного косит… Примите его как следует».
Письмо почему-то запоздало. Этот человек, Костя, прибыл два дня назад. И произвел самое хорошее впечатление. «Вы еще плохо знаете людей…» – сказал Валентин Осипович, и старый революционер, заведующий в комитете конспиративной частью, знал, о чем говорит… И финал рассказа – весьма неожиданный…
© FantLab.ru
I
– Ну, что вы на это скажете?
Шесть пар глаз переглянулись и шесть грудей затаили вздох. Первое время все молчали. Казалось – невидимая тень близкой опасности вошла в тесную комнату с наглухо закрытыми ставнями и вперила свои неподвижные глаза в членов комитета. Ганс, продолжая рисовать карандашиком на столе, спросил, не подымая головы:
– Когда получено письмо, Валентин Осипович?
– Сегодня утром. Было оно задержано в пути или нет – я не знаю… Факт тот, что оно пришло к нам на двое суток позже его…
– Вот так фунт изюма! – произнес Давид и рассмеялся своей детской улыбкой, обнажившей ровные, острые зубы.
II
На улице было темно и тихо. Ганс провожал Валентина Осиповича домой. Они шли медленно; молодой человек сердито стучал тросточкой о деревянные тумбы, спутник его курил папиросу. Вечер был теплый и нежный, и в душу ползла легкая дремота очарования, мешая разговаривать и вызывая в голове неясные, сладкие воспоминания, полные неопределенной тоски о будущем. Юноша совсем размяк и молчал. Валентин Осипович изредка делал кое-какие замечания, касающиеся завтрашней сходки у Синего Брода, где еще раз должны были померяться силами две партии. Он негодовал и сердился.
– Совершенно я не понимаю и не признаю этих дебатов… Смешные эти петушиные бои… Честное слово…
– Нельзя, Валентин Осипович, – возразил наконец Ганс. – У нас всего восемь кружков, а у социал-демократов 30. И что всего замечательнее: у нас масса литературы крестьянской, рабочей – и все же как-то дело подвигается туговато… А они жарят без литературы, и у них кружки растут, как грибы.
– Ничего удивительного… В рабочих говорит классовый инстинкт… Зато мы монополизировали крестьянство…
– И потом – у эсдеков здесь есть типография, а у нас все еще процветает кустарничество…
