Огромные каменные глыбы на вершине Безымянной Горы валялись не просто так — они были тщательно подогнаны одна к другой и вместе составляли древний колдовской знак, — но восьмилетнему Маху они представлялись беспорядочным нагромождением валунов. Тугие струи ветра, проносясь через многочисленные трещины, оглашали вершину горы зловещим разноголосым воем. Небо, утром еще солнечное, теперь залепили грязные серые тучи. Окружающий сумрак время от времени взрывался слепящим светом ветвистых желтых молний, и за каждой вспышкой вскоре следовал громовый раскат, будто в небесах что-то рушилось.

Мах первый раз в жизни оказался так далеко от родного замка, и ему было страшно, очень страшно. Его хрупкое тело сотрясала нервная дрожь, глаза были на мокром месте, и лишь присутствие отца мешало мальчику расплакаться навзрыд.

— Ну вот, сынок, пришло нам время расстаться… Это еще что такое, Мах? Ну-ка, прекрати! — Барон Верд, сухощавый мужчина лет сорока, присел на корточки и обнял всхлипывающего ребенка. — Не стыдно тебе? Ай-ай-ай! Будущий рыцарь, а расхныкался, как белошвейка.

Мальчик уткнулся в отцовское плечо и пропищал срывающимся голосом:

— Не оставля-ай… Стра-а-ашно… Я домо-о-ой хочу-у-у…

Мах стоял на песчаном острове, очень узком и бесконечно длинном. В том, что это именно остров, у него не было ни малейшего сомнения: и с левой стороны, и с правой полоску суши омывали два необозримых океана.

В одном из них — в том, что по левую руку, — не было ничего необычного: соленая водица с недовольным ворчанием как бы нехотя набегала на гладкий берег. Второй же — по правую руку — потрясал воображение. Невероятно, но это был самый настоящий каменный океан: вместо воды в нем перекатывались мириады беловатых голышей. Разумеется, галечные эти волны наползали на берег куда медленнее водяных, но шума от них было раз во сто больше.

Шум двух волнующихся стихий, водной и каменной, отдавался во всем теле рыцаря, но его барабанные перепонки были в полной безопасности — ведь он спал и видел сон, правда, причудливый на редкость.

С трудом оторвав взгляд от каменного чуда природы, Мах поднял глаза к красивому бирюзовому небу и на его ярком фоне увидел огромную скалистую гору лимонного цвета. Склоны ее ближе к вершине были усеяны двумя или тремя десятками белых башенок разной высоты. Каждую из них, если рассматривать ее саму по себе, можно было бы назвать кособокой и даже уродливой, но вместе они выглядели гармонично, являя взору удивительный, неземной красоты белый замок.

Присмотревшись, он заметил, что желтая гора загадочным образом парит над каменным океаном: полоска бирюзового неба между основанием желтой горы и белесой рябью океана видна была совершенно отчетливо.

Первым проснулся Мах. Судя по высоте солнца, было часов девять или чуть более.

Оглядевшись при ярком дневном свете, Мах обнаружили что они с принцем находятся довольно высоко, на более или менее ровном и широком гранитном карнизе, под которым зияет глубоченная пропасть. Вокруг, куда ни глянь, торчали горные вершины. На одной из них, более прочих пологой, гордо высился могучий замок.

— Да уж, — раздался из-за спины рыцаря скрипучий голосок деда Пузыря. — Приходится признать, что подземные к ворчуны не лишены чувства юмора. Обещал доставить в вотчину графа Палуча — извольте. Вон графский замок, а эти… э-э… возвышенности вокруг, это, надо полагать, и есть графские земли. На одном из живописных холмов мы сейчас и находимся. Задание выполнено, золото отработано честно. А то, что бедолаге рыцарю и его высочеству принцу, чтобы попасть в этот замок, надо каким-то образом перепрыгнуть три или четыре пропасти, — это гнома уже не касается. Он и рад бы помочь, но это — увы! — уже не его дело.

— Умеешь ты развеселить, — проворчал Мах. — Выходит, Савокл был прав и все гномы — жадные, эгоистичные ублюдки! Ну что бы ему стоило…

— Напрасно злобствуешь, сам виноват! — одернул рыцаря призрак. — Гномы — народ деловой, торопливый. Дарли и так на тебя целый день потратил. Ты же сам просил отвести вас во владения графа… Ничего, на ошибках учатся. В другой раз будешь излагать точнее… Да ты особливо-то не переживай, положение наше отнюдь не безнадежно. Всего-то и делов — спуститься с одной горки и влезть на другую. Молодым людям прогулка в горах только на пользу.

Из хорошо освещенной гранитной комнаты Мах шагнул в темный, тесный и душный чулан. Врата, сотворенные совместными усилиями пяти рыцарей-магов беззвучно растаяли в воздухе за спиной рыцаря.

Не успел Мах толком оглядеться, а сзади уже послышалось раздраженное ворчание деда Пузыря:

— Ну ни на секунду нельзя оставить парня без присмотра! Скажи на милость, что тебе во дворце-то не сиделось?. Вот ведь идиот: бросил престарелого родителя, сытую и пьяную жизнь с роскошной девочкой во дворце ее папаши, добровольно взвалил на себя кучу обязательств и отправился аж в другой мир…

— Помолчи, Пузырь, — поморщился Мах. — Лучше скажи, ты ничего не?.. Ах да, ты же у нас глухой как пень.

— Попрошу без оскорблений! — взорвался призрак.

— Мах, ну наконец-то! — воскликнул барон Рудаль, едва рыцарь появился в гранитной комнате, и тут же пожаловался: — Плохи наши дела. Дворец Палуча едва держится. Вся надежда только на холодный огонь, а тебя нет и нет… Надеюсь, ты его нашел?

Кроме барона Рудаля, в гранитной комнате никого не было.

— Нашел, — обнадежил барона Мах, подавая руку выходящей из Врат Луле.

За время отсутствия Маха комната нисколько не изменилась, в гранитном монолите по-прежнему не было ни трещинки, но даже здесь, в помещении, надежно укрытом магией, ощущался запах гари.

— Да ты не один! — насторожился Рудаль. — А эта девушка, часом, не оборотень? Может, и сам ты не Мах, а какой-нибудь безликий в его облике?.. А ну, стоять!

Лукас шел по длинному коридору замка и в очередной раз мысленно переживал удивительные события утра.

Сегодняшнее пробуждение его было ужасно. Он аж взвыл спросонья — так болела голова. Но не прошло и минуты, как адская боль — о чудо! — разом исчезла. Остались лишь легкое головокружение и терпимая ломота в затылке, как с пересыпу, — это уже вполне можно было терпеть.

А проспал он, как выяснилось позже, добрых десять лет. И не только он: такое же диво случилось и со всеми его знакомыми слугами и стражниками, и вообще со всеми, кто был в замке. Уму непостижимо, но факт остается фактом: на долгое десятилетие замок барона Верда превратился в настоящее сонное царство.

Лукас четко помнил ту злосчастную ночь перед долгим сном. Казалось, это случилось вчера: он и еще десятка полтора отчаянных сорвиголов под предводительством смельчака-капитана Бруса отправились в подвал замка, где накануне было обнаружено гнездо вампиров. Они быстро набрели на ряды зловещих гробов. Один из стражников запоздало вспомнил, что лучший способ уничтожения вампиров — вбить в сердце каждого по осиновому колу. Но на поиски осины в лесу, увы, не оставалось времени, солнце вот-вот должно было зайти, неумолимо приближался час вампиров. Поэтому капитан отдал приказ сжечь их, и Лукас, в руках которого был факел, стал поджигать гробы. Он делал все быстро и четко, ему помогали стражники, подкладывая под гробы ветошь, но, увы, они не успели.

Ближайший к Лукасу гроб запылал — тут же раздался громогласный вой и из него вырвалось пылающее чудище… Что тут началось! Крышки одна за другой стали срываться с гробов и с глухим стуком падать на пол. Вампиры, подобно гигантским кузнечикам, повыскакивали из своих «колыбелей» и со зловещим шипением атаковали незваных гостей.

Мах с Лулой стояли у одного из четырех окон столовой и любовались живописным пейзажем, то бишь — унылым однообразием окружающей со всех сторон замок лесной чащобы.

В таком замечательном положении молодые люди пребывали уже добрых сорок минут. Но, несмотря на давно опостылевший вид, никто из них не отворачивался, потому что смотреть на притаившийся за спиной заставленный кушаньями стол было уж вовсе невмоготу.

Причиной столь странного поведения молодых людей был, разумеется, барон Верд, вернее — его отсутствие.

Этим утром в половине восьмого в дверь спальни Маха и Лулы осторожно постучал слуга и, удостоверившись, что господин с госпожой проснулись, уведомил их, что господин барон будет завтракать в половине девятого, он приглашает их к столу и просит не опаздывать.

Мах с Лулой пришли в столовую даже раньше означенного срока — уж очень кушать хотелось им после бурной ночи и событий, ей предшествовавших. Огромный стол был сервирован к завтраку на три персоны и буквально ломился от всяческих яств. После суточного поста — ведь последний раз молодые люди ели лишь вчера рано утром во дворце графа Палуча, потом была утомительная двенадцатичасовая скачка к замку барона, где, в силу временного «недомогания» слуг, им пришлось лечь спать без ужина, — на подобное изобилие было больно смотреть.

В подводное путешествие Мах отправился в теплом сером плаще — подарке друга-барона — и с пузатой сумкой на плече, в которой, кроме обещанных Силикой карты Подводья океана, двух пузатых мешочков с золотом и письма мадам Бодж, еще лежала небольшая глиняная бутылочка с целебным настоем, собственноручно изготовленным бароном предыдущей ночью.

К зеленоватому воздуху, в который магия подводного амулета превратила окружающую воду, Мах успел приспособился еще в пруду Силики, тем не менее, попав в реку, рыцарь испытал шок. Ведь, как не крути, но только-только наполненный водой, «необжитой» пруд с обыденной зеленой травкой на дне все же сильно отличался от истинных реалий подводного мира.

Еще в канале на полпути к реке он столкнулся с первыми вестниками этих реалий. Выскочив из-за очередного поворота, Мах врезался в стайку любопытных пескарей, которые спокойно парили в зеленоватом воздухе. Перепуганные, они, подобно воробьям, бросились врассыпную. И, что особенно поразило рыцаря, свое бегство вроде бы безмолвные рыбы сопровождали громким раздраженным визгом. Там, в пустынном канале, рыцарь еще смог себя уговорить, что визг пескарей ему лишь почудился. Но, оказавшись в реке, он был вынужден констатировать, что рыбы безмолвны лишь на губительном для них воздухе, а здесь, в родной водной стихии — верещат будь здоров.

Стаи визжащих худышек-пескарей и писклявых толстяков-карасей сосредоточенно гоняли злобно рычащие зубастые щуки и полосатые крепыши-окуни. Закутавшись в густые водоросли, на дне похрапывали ленивые лежебоки сомы. Нетерпеливо пощелкивали челюстями и клешнями затаившиеся в ожидании добычи в норах налимы и раки…

Укрывшись за нагромождением оставшихся после разрушения запруды камней, Мах притаился на выходе из канала и минут пять привыкал к неожиданному гомону непривычно летающих рыб. Более-менее пообвыкшись, рыцарь выпорхнул из укрытия, в свою очередь, ошарашив неожиданным явлением чешуйчатых пташек.

Мах растерянно огляделся. Он стоял на берегу океана, утопая по пояс в густой, прибрежной траве. Впереди, всего в пяти-шести шагах, начинался настоящий дремучий лес, а в десяти шагах сзади о прибрежные камни разбивались волны.

Как и предсказывал Силика, подводный амулет на груди рыцаря рассыпался, и теперь все дороги назад были отрезаны. Оставалось только двигаться вперед, вглубь острова.

Судя по солнцу, сейчас было слегка за полдень. Значит времени в распоряжении рыцаря оставалось всего ничего, а ведь нужно еще было разыскать на острове амазонок — если это, конечно, Паучий Остров, в чем Мах пока был не очень-то уверен — и договориться с ними о аренде дракона. Надо было спешить.

Протиснуться сквозь плотную лесную кромку, образованную переплетением кустарника с нижними ветками деревьев, даже с мечом оказалось практически невозможно, и Мах был вынужден двинуться вдоль берега в поисках бреши в неприступной лесной стене.

— Эй, Мах, посмотри-ка, что у тебя над головой-то делается, — ни с того, ни с сего, вдруг велел дед Пузырь.

Спина закоченела от ледяного ветра, и Мах захотел повернуться на другой бок. Но стоило ему шевельнуться, как все тело пронзила боль. Рыцарь застонал и раскрыл глаза.

Тут же справа прозвучал удовлетворенный голос:

— Смотри-ка, кажется очухивается помаленьку.

— Пузырь, где ты был? — едва слышно прошептал рыцарь. — Я тебя звал, звал, а ты…

Но его перебили. На этот раз раздался женский голос: