Последний присяжный

Гришем Джон

Девять лет назад тихий южный городок был потрясен сенсационным процессом! Наследник одной из могущественнейших семей штата получил пожизненный срок за жестокое убийство молодой красивой вдовы... Все помнят, как он угрожал присяжным местью во время суда. И теперь, девять лет спустя, он досрочно освобожден — и вернулся, чтобы выполнить обещанное!

Часть первая

Глава 1

После нескольких десятилетий упорно-неудовлетворительного и ласково-нерадивого управления газета «Форд каунти таймс» обанкротилась. Это случилось в 1970-м. Ее владелице и издательнице мисс Эмме Коудл было девяносто три года, и она доживала свой век в доме для престарелых в Тьюпело, прикованная к постели. Редактору газеты, ее сыну Уилсону Коудлу, было за семьдесят, и в голове у него, в верхней части скошенного, непропорционально длинного лба, от Первой мировой войны осталась металлическая заплатка. Заплатку закрывал аккуратный кружок вживленной темной кожи, и всю свою взрослую жизнь Уилсону Коудлу приходилось терпеть кличку Пятно. Пятно, сделай то. Пятно, сделай это. Пятно, сюда. Пятно, туда.

В молодые годы он писал о городских собраниях, футбольных матчах, выборах, судебных заседаниях, церковных мероприятиях — словом, обо всех событиях общественной жизни округа Форд. Он был отличным репортером, всегда старался докопаться до сути и обладал хорошей интуицией. Судя по всему, черепно-мозговая травма не повлияла на журналистские способности, но в какой-то момент после Второй мировой «заплатка», очевидно, сместилась, и мистер Коудл перестал писать что бы то ни было, кроме некрологов. Зато некрологи он обожал. Сочинению каждого посвящал много часов. Его длинные панегирики являли собой образцы риторической прозы, в них он подробно описывал жизненный путь даже самых незначительных представителей округа Форд. А уж материалам на смерть богатого или знаменитого гражданина отводилась вся первая полоса — такие события мистер Коудл использовал сполна. Он не пропускал ни одних похорон, ни одних поминок и никогда не писал о покойных ничего дурного. Всякого покидающего земную юдоль он увенчивал славой. Поэтому округ Форд был лучшим местом для того, чтобы умереть. И Пятно пользовался большой популярностью, несмотря на свое безумие.

Единственный серьезный кризис в его журналистской карьере произошел в 1967 году, когда движение за гражданские права добралось наконец и до округа Форд. Газета никогда не давала ни малейшего повода заподозрить ее в расовой терпимости. Ни одно черное лицо не появилось на ее страницах, за исключением тех, которые принадлежали преступникам либо подозреваемым в совершении преступлений. Никаких объявлений о бракосочетаниях чернокожих. Никаких упоминаний о чернокожих учениках, окончивших школу с отличием, или успехах «их» бейсбольных команд. Но в 1967 году мистер Коудл сделал поразительное открытие. Проснувшись однажды утром, он вдруг осознал, что в округе Форд умирают также и чернокожие и что их уход в мир иной не получает должного отражения в прессе. Это был неизведанный океан, таивший в себе огромные возможности для автора некрологов, и мистер Коудл отважно пустился в плавание по его опасным просторам. В среду восьмого марта 1967 года «Таймс» стала первой принадлежащей белому хозяину еженедельной газетой в Миссисипи, поместившей сообщение о смерти чернокожего. На первый взгляд публикация прошла незамеченной.

На следующей неделе мистер Коудл поместил уже три «черных» некролога, и пошли разговоры. А к концу месяца над газетой нависла угроза всеобщего бойкота, читатели отказывались от подписки, рекламодатели и желающие поместить частные объявления придерживали свои деньги. Мистер Коудл прекрасно понимал, что происходит, но был слишком впечатлен своим новым статусом борца за расовое равенство, чтобы обращать внимание на такие банальные вещи, как доходы. Через полтора месяца после публикации первого исторического некролога он изложил на первой полосе крупным шрифтом свое новое издательское кредо, доходчиво объяснив публике, что намерен печатать все, что ему, черт побери, нравится, а если кому-то из белых это не по душе, пусть не рассчитывает на собственный некролог.

В Миссисипи достойный переход в мир иной — важная составляющая часть жизни как для белых, так и для черных, и мысль о том, чтобы быть упокоенным, лишившись привилегии посмертной славы, которую Пятно обеспечивал каждому своим хвалебным некрологом, для большинства белых граждан оказалась невыносимой. Притом что никто не усомнился: он достаточно безумен, чтобы привести угрозу в исполнение.

Глава 2

Рода Кассело жила в общине Бич-Хилл, в двенадцати милях к северу от Клэнтона, в скромном кирпичном домике серого цвета, стоявшем вблизи узкой асфальтированной дороги. На тщательно ухоженных клумбах перед ее домом не было ни единого сорняка, широкая лужайка с густой травой, отделявшая цветник от дороги, всегда была аккуратно подстрижена, а подъездная аллея посыпана белой щебенкой. По обе стороны от аллеи в беспорядке валялись самокаты, мячи и велосипеды: двое детишек Роды проводили большую часть дня, играя на лужайке, и лишь иногда отвлекались, чтобы поглазеть на проезжавшую мимо машину. До дома ближайших соседей, мистера и миссис Диси, можно было при желании добросить мяч.

Молодой муж Роды, купивший в свое время дом, где она теперь жила с детьми, погиб в автомобильной катастрофе в Техасе, и в двадцать восемь лет Рода осталась вдовой. На полученную за мужа страховку удалось выкупить дом и машину. Остаток Рода положила в банк, чтобы иметь скромную ежемесячную ренту, которая позволяла не работать, а заниматься детьми. По многу часов в день она ухаживала за огородом, поливала цветы, пропалывала сорняки, окапывала клумбы.

Рода была домоседкой. Старушки из Бич-Хилл считали ее образцовой вдовой: всегда дома, всегда печальна, на людях показывалась лишь в церкви. Хотя в церковь можно было бы ходить и чаще, шепотом добавляли они.

Сразу после смерти мужа Рода хотела вернуться к родственникам в Миссури (ни она, ни он не были уроженцами округа Форд, работа привела их сюда), но кредит за дом был выплачен, детям здесь нравилось, соседи оказались милыми людьми, а ее родственники очень уж интересовались, сколько денег осталось от страховки. Поэтому Рода продолжала жить в округе Форд, не отказываясь от мысли уехать, но и не двигаясь с места.

Рода Кассело была красивой женщиной, когда хотела ею быть, что случалось не часто. Стройную, но отнюдь не плоскую фигуру обычно скрывало либо свободное платье из хлопка, либо широкая полотняная роба, которую она надевала, когда трудилась в саду. Женщина почти не пользовалась косметикой, длинные льняные волосы собирала в пучок и закалывала на макушке. Большую часть ее рациона составляли собственноручно выращенные, экологически чистые фрукты и овощи, поэтому цвет блестящей кожи был отменно здоровым. Обычно здесь, в округе, такая привлекательная молодая вдова являлась объектом повышенного внимания, но Рода вела затворническую жизнь.

Глава 3

Большая Коричневая река берет свое начало где-то к югу от Теннесси и на протяжении тридцати миль течет через центральную часть округа Тайлер, штат Миссисипи, прямо, как искусственно вырытый канал. За две мили до границы с округом Форд она начинает петлять, а в том месте, где вступает на территорию округа, уже напоминает испуганную змею, отчаянно извивающуюся и неизвестно куда стремящуюся. Вода в реке густая и тяжелая от ила, течение медленное, и часто встречаются мели. Красотой Большая Коричневая не отличается. Песок и галька, покрывающие ее изрезанные берега, завалены всякими отбросами. Сотни болот и ручьев неиссякаемо питают неторопливо текущие воды реки.

Ее путешествие через округ Форд весьма кратко. В северо-восточной его части Большая Коричневая образует широкий круг, опоясывающий участок земли в две тысячи акров, и устремляется обратно, в сторону Теннесси. Круг почти замкнутый, так что земля внутри его, в сущности, представляет собой остров. Только в последний момент Большая Коричневая отклоняется, оставляя узкий перешеек, соединяющий остров с «материком».

Этот участок земли — низинной, заболоченной, поросшей соснами, эвкалиптами, вязами, дубами и покрытой мириадами ручейков, трясин и мелких озерцов, иные из которых связаны друг с другом, — и назывался «островом Пэджитов». Почва здесь плодородная, но никто никогда не потрудился осушить и расчистить сколько-нибудь значительную ее площадь. На острове ничего не выращивали, кроме строевого леса и — в изобилии — пшеницы: для нелегального производства виски. А еще марихуаны, но это более поздняя история.

По узкой полоске земли между встречными потоками Большой Коричневой пролегала асфальтовая дорога, которая постоянно находилась под наблюдением. Она была построена давным-давно на средства округа, но мало кто из налогоплательщиков рисковал ею пользоваться.

Остров целиком находился во власти Пэджитов еще со времен восстановления Юга, когда Рудольф Пэджит, торговец коврами, приехал сюда с Севера, однако немного запоздал: лучшие земли были уже разобраны. Он долго искал, не нашел ничего привлекательного, а потом каким-то образом наткнулся на кишащий змеями остров. На карте тот выглядел многообещающе. Рудольф сколотил шайку из недавно освобожденных рабов, которые, орудуя мачете, а если требовалось, и ружьями, проложили ему путь на остров. Никто другой на него не посягал.

Глава 4

На следующий день мистер Диси рассказывал мне: удостоверившись в том, что Рода мертва, он оставил ее в качалке на террасе, а сам пошел в ванную, разделся и, встав под душ, наблюдал, как смываемая с него кровь соседки стекает в слив, после чего, переодевшись в рабочий комбинезон, стал ждать полицию и «скорую», держа под прицелом соседский дом и готовый стрелять, если заметит там хоть малейшее шевеление. Но никакого шевеления не было, ни единого шороха оттуда не доносилось. Потом он услышал приближающийся звук сирены.

Его жена уложила детей в дальней спальне и, укрыв одеялами, легла рядом, охраняя их покой. Майкл все время спрашивал о маме и о том, кто был тот мужчина. Тереза же была слишком перепугана, чтобы говорить. Она лишь дрожала, словно замерзла, сосала палец и время от времени издавала нечленораздельный звук — не то стон, не то мычание.

Очень скоро Беннинг-роуд ожила, повсюду замигали красные и синие проблесковые маячки. Прежде чем увезти, тело Роды сфотографировали под разными углами. Вокруг ее дома поставили оцепление. Действиями помощников руководил сам шериф Коули. Не выпуская из рук ружья, мистер Диси сделал заявление сначала следователю, потом шерифу.

Вскоре после двух часов ночи явился помощник шерифа и сообщил, что врач считает необходимым привезти детей на обследование. Они сели на заднее сиденье патрульной машины: Майкл, тесно прижавшись к мистеру Диси, Тереза — на коленях у миссис Диси. В больнице малышам дали легкое успокоительное и поместили в отдельную палату. Сестры принесли им молока с печеньем и не оставляли одних, пока дети не заснули. На следующий день приехала сестра Роды из Миссури и увезла племянников с собой.

Глава 5

Тем не менее напечатали мы немало. Заголовок вверху первой полосы гласил, что Рода Кассело изнасилована и убита, а Дэнни Пэджит задержан по подозрению в совершении этого преступления. Заголовок можно было прочесть с расстояния двадцати ярдов, стоя на любом углу площади перед зданием суда.

Под заголовком были помещены два снимка: Рода в бытность старшеклассницей и Пэджит в момент, когда его вели в тюрьму в наручниках. Уайли отлично ухватил момент. Снимок получился классный: Пэджит презрительно ухмылялся, глядя прямо в объектив. Кровь была у него и на лбу — след аварии, и на рубашке — след убийства. Тип выглядел мерзким, злобным, высокомерным, пьяным и безоговорочно виновным, я не сомневался, что фотография станет сенсацией. Уайли считал, что лучше бы нам этого избежать, но мне было двадцать три года — возраст, не располагающий к осторожности. Я жаждал донести до своих читателей всю правду, какой бы отвратительной она ни была. Я хотел, чтобы газета продавалась.

Фотографию Роды удалось получить через ее сестру, она жила в Миссури. Когда я первый раз разговаривал с ней по телефону, та, почти ничего не сообщив, быстро повесила трубку. Во второй раз чуточку оттаяла, сообщила, что дети находятся под наблюдением врача, что похороны состоятся во вторник, в полдень, в маленьком городке неподалеку от Спрингфилда, и что их семья горячо желает всему штату Миссисипи гореть в аду.

Я заверил, что прекрасно понимаю их чувства, и сказал, что сам я из Сиракьюса и никакого отношения к этим гадам не имею, после чего она согласилась наконец прислать фотографию.

Ссылаясь на источники, пожелавшие остаться неназванными, я подробно описал то, что произошло в предыдущую субботу на Беннинг-роуд. Сведения, в которых был уверен, я излагал прямо, без обиняков, те, которые не подтверждались фактами, обкусывал по краям и, обставив всеми необходимыми оговорками, приводил в сослагательном наклонении: как, по моим соображениям, это могло было быть. Бэгги Сагс героически хранил трезвость в течение необычно долгого времени, чтобы внимательно прочесть и отредактировать материалы и тем самым уберечь нас от судебного преследования, а то и от пули.

Часть вторая

Глава 21

Безоговорочным предписанием, не оставлявшим места для сомнений и проволочек, Верховный суд распорядился немедленно ввести в действие систему смешанного школьного обучения. Больше никаких отсрочек, никаких апелляций, никаких обещаний. Перспектива безотлагательной интеграции повергла Клэнтон, как и все остальные города Юга, в шок.

Гарри Рекс принес мне официальный текст предписания и постарался объяснить все тонкости. Впрочем, особых сложностей для понимания он и не представлял. Все школьные администрации обязаны были срочно приступить к проведению в жизнь плана десегрегации.

— Это значительно повысит ваш тираж, — предсказал Гарри Рекс, жуя свою незажженную сигару.

Повсюду в городе тут же стали организовываться митинги, я освещал их в газете. Однажды жарким вечером в середине июля такой публичный сход проходил в гимнастическом зале одной из школ. Зал оказался битком набит взволнованными родителями. Уолтер Салливан, юрисконсульт «Таймс», был также поверенным в делах школьного совета. Он-то, не будучи лицом выборным, и держал в основном трибуну. Политики предпочитали прятаться за его спиной. Мистер Салливан без обиняков сообщил, что через полтора месяца, когда начнутся занятия, школьная система округа Форд будет полностью десегрегирована.

Собрание в школе для черных на Берли-стрит было менее многочисленным. Мы с Бэгги посетили и его, прихватив с собой Уайли Мика, чтобы сделать несколько снимков. И здесь мистер Салливан объяснил присутствовавшим, что предстоит. Его речь дважды прерывалась аплодисментами.

Глава 22

В конце сентября за одну неделю произошло два знаменательных и печальных события. Первое — кончина мистера Уилсона Коудла. Он умер дома, в одиночестве, в спальне, где заперся навсегда в тот самый день, когда в последний раз покинул редакцию «Таймс». Как ни странно, за те полгода, что владел газетой, я ни разу не поговорил с прежним редактором. Впрочем, я был слишком занят, чтобы думать об условностях, а в советах Пятна определенно не нуждался. Печально, но, насколько мне было известно, никто другой тоже не виделся и не разговаривал с ним в течение последних шести месяцев.

Пятно умер в четверг, хоронили его в субботу. В пятницу я примчался к мистеру Митло, и мы устроили очередной сеанс комплектации моего гардероба, выбирая траурный костюм, подобающий персоне моего ранга. Митло настоял на черном, нашелся у него, разумеется, и идеально подходящий к случаю галстук: узкий, в черно-бордовую полосу, в высшей степени достойный и очень респектабельный. Когда, повязав его, он повернул меня лицом к зеркалу, я вынужден был признать, что образ получился впечатляющий. Затем Митло достал мягкую черную фетровую шляпу из собственной коллекции и любезно одолжил мне ее на церемонию похорон. Он любил повторять: позор, что американские мужчины перестали носить шляпы.

И наконец — последняя деталь: блестящая трость из черного дерева. Когда он извлек ее на свет, я насторожился.

— Мне не нужна палка! — выпалил я, что прозвучало глуповато.

— Это прогулочная трость, — важно пояснил он, вручая мне старомодный аксессуар.

Глава 23

Единственным евреем в Клэнтоне был мистер Харви Кон, шустрый человечек, уже несколько десятилетий продававший обувь и сумки местным дамам. Его магазин располагался на площади, по соседству с адвокатской конторой Салливана, в ряду зданий, которые он прикупил в эпоху Великой депрессии. Кон был вдовцом, дети, окончив школу, разлетелись из родного гнезда. Раз в месяц он ездил в Тьюпело помолиться: там находилась ближайшая синагога.

Ассортимент его магазина тяготел к верхнему уровню рыночного спектра, что было несколько нелепо в таком маленьком городе. Немногие богатые клэнтонские дамы предпочитали делать покупки в Мемфисе, где можно было приобрести такой же товар подороже, чтобы иметь возможность дома хвастать выложенной суммой. Чтобы сделать свою обувь более привлекательной для покупательниц, мистер Кон писал на ценниках баснословные цифры, после чего объявлял невиданные скидки. Таким образом, местные дамы, демонстрируя последние приобретения, могли называть любую цену, какая взбредет им в голову.

Мистер Кон управлялся в магазине сам: рано открывал, поздно закрывал. В помощь себе он обычно лишь на несколько часов в день нанимал какого-нибудь школьника из старших классов. За два года до моего приезда в Клэнтон у него подрабатывал шестнадцатилетний черный парнишка Сэм Раффин: распаковывал товар, вынимал колодки, убирал помещение, отвечал на телефонные звонки. Сэм зарекомендовал себя как сообразительный и трудолюбивый работник, был вежлив, воспитан, всегда аккуратно одет, и вскоре мистер Кон стал оставлять его вместо себя, ровно в одиннадцать сорок пять отправляясь домой перекусить и хорошенько вздремнуть.

Айрис Дюран заглянула в магазин около полудня, когда Сэм был там один. У сорокаоднолетней Айрис было два сына-подростка, учившиеся с Сэмом в одном классе. В меру привлекательная, дама любила флирт, носила мини-юбки и обычно покупала самые экзотические модели из коллекции мистера Кона. В тот раз она перемерила пар двенадцать, ничего не приобрела, но провела в магазине немало времени. Сэм отлично ориентировался в ассортименте и надевал туфли на ногу миссис Дюран с большой деликатностью.

На следующий день она явилась снова, в то же самое время, надев еще более короткую юбку и еще обильнее накрасившись. Скинув туфли, она соблазнила Сэма на столе мистера Кона в его маленьком кабинете позади кассы. Так началась их пылкая связь, которой суждено было изменить судьбы обоих.

Глава 24

В начале декабря я снова посетил округ Тишоминго, чтобы еще раз поговорить с шерифом Спиннером. Меня ничуть не удивило, что следствие по делу об убийстве Малкольма Винса не располагало никакими новыми фактами. Спиннер повторил, что это были «чистые выстрелы», после которых не осталось следов, кроме мертвого тела с двумя пулевыми отверстиями в голове. Он еще раз сообщил, что его люди опросили всех друзей Винса, всех его знакомых и товарищей по работе и не нашли ни одного, кто высказал бы хоть какое-то предположение о причинах, приведших Малкольма к столь трагическому концу.

Спиннер также побеседовал с Маккеем Доном Коули. Для меня не оказалось сюрпризом, что наш шериф выразил сомнения по поводу того, что убийство могло иметь отношение к суду над Дэнни Пэджитом. Судя по всему, отношения между шерифами имели свою историю, и мне доставила удовольствие реплика Спиннера:

— Да что там говорить! Коули не в состоянии поймать и разиню-пешехода на главной улице.

Я искренне рассмеялся и подхватил:

— Да-да, и с Пэджитами у него свои дела.

Глава 25

Однажды холодным днем в конце января с площади прогремели выстрелы. Я мирно сидел у себя в кабинете, отстукивая на машинке очерк о мистере Ламаре Фарлоу и его недавней встрече в Чикаго с однополчанами-парашютистами, когда пуля вдребезги разнесла оконное стекло и просвистела в каких-нибудь двадцати футах над моей головой. Таким образом, лениво тянувшаяся неделя, не изобиловавшая новостями, получила весьма неожиданное завершение.

«Моя» пуля была то ли второй, то ли третьей из выпущенной очереди. Я мгновенно бросился на пол, в голове с бешеной скоростью замелькали вопросы. Где мой пистолет? Неужели Пэджиты совершили вооруженное нападение на город? Или это Дюран с сыновьями вышли на охоту? Я на четвереньках пополз к своему портфелю, а пули со свистом продолжали рассекать воздух. Похоже, стреляли откуда-то с противоположной стороны площади, но, объятый паникой, я не мог сообразить наверняка. После того как одна из пуль влетела в кабинет, звук пальбы стал казаться еще более громким.

Вывалив на пол содержимое портфеля, я вспомнил, что оставил пистолет то ли в машине, то ли дома. Итак, я не был вооружен и почувствовал себя беззащитной козявкой. Да, не тому учили меня Гарри Рекс с Рейфом!

Поначалу страх парализовал меня. Потом я вспомнил, что внизу, в своем кабинете, должен находиться Басс Болтун, который, как большинство настоящих клэнтонских мужчин, всегда держал свой арсенал при себе. У него в столе имелись пистолеты, а на стене висели два охотничьих ружья — на тот случай, если во время обеденного перерыва вдруг приспичит поохотиться на оленя. Кто бы ни покушался на мою жизнь, он встретит жесткий отпор со стороны моих подчиненных. Во всяком случае, я на это надеялся.

Стрельба на время стихла, с улицы стали слышны крики и шум поднявшейся суматохи. Было около двух часов, в это время в центре города всегда царила деловая суета. Я заполз под стол, как инструктировали во время учебных тревог на случай торнадо, и откуда-то снизу услышал громкий крик Болтуна: «Всем оставаться на своих местах!» Я почти видел, как он, подхватив ружье и коробку патронов, пригибаясь и петляя, выбегает на улицу в предвкушении охоты. Чокнутый стрелок, кем бы он ни был, не мог найти худшего места, чтобы открыть пальбу: тысячи единиц огнестрельного оружия находились в помещениях, расположенных вокруг площади, — стоило лишь руку протянуть. В каждом припаркованном здесь автомобиле лежали как минимум две винтовки в багажнике и пистолет под водительским сиденьем. И владельцы не стали бы долго думать, прежде чем пустить их вход!