Матриархат будущего. Мир амазонок ХХIII столетия: мужчины порабощены, нет ни войн, ни кризисов. Человечество изжило опасность самоуничтожения. Что может ему угрожать?
Опасность приходит из космоса. Земля, летящая вместе с Солнцем к созвездию Геркулеса, вторгается в область пространства, контролируемого другой цивилизацией. Невольные «агрессоры» подлежат тотальному уничтожению.
Лишь один-единственный мужчина способен спасти цивилизацию. Но кто даст ему воспользоваться плодами победы? Победитель не нужен уже никому – и ему снова готовят участь раба!
ПРОЛОГ
Вибрация корпуса стихла.
Широкофюзеляжный длиннокрылый самолет наконец втащил свое толстое туловище на нужную высоту, лег на курс, и пилотесса сейчас же сбросила тягу двигателей с маршевой до экономической. Привычка. Я усмехнулся про себя. Как бы ни спешили мои сопровождающие доставить меня на Филиппинский Морской Старт «Юдифь» и сдать с рук на руки, никто ради них не почешется. И уж подавно не станет зря жечь дефицитное горючее без специального приказа, заверенного десятком подписей высокопоставленных лиц. По собственной инициативе пилотесса никогда этого не сделает, разве что для спасения судна и пассажиров в случае какого-нибудь катаклизма. И поэтому мы будем лететь не десять часов, как могли бы, а все четырнадцать.
Положим, катаклизм уже обозначился. Но до него еще два с половиной года, как считалось сравнительно недавно, – и целых два года восемь месяцев и несколько недель, по уточненным данным.
Есть еще время. Нет причины разрушать привычный уклад. Так им кажется.
Нас редко возят воздушным транспортом. Куда дешевле и практичнее доставить партию рабочих по железной дороге или по воде. Почти единственное исключение: транспортные самолеты, геликоптеры и дирижабли для экстренной переброски аварийно-спасательных бригад или, например, десантирования пожарных в горящую тайгу. Но чтобы везти одного-единственного эксмена, да еще пассажирским рейсом, да еще в битком набитом туристском классе...
Часть I
ЭКС-ФЕКС-ПЕКС
Глава 1
ГЛАДИАТОР
Какой смысл спешить, если тебя все время останавливают?
Спешащий эксмен, не одетый в специальную униформу посыльного, подозрителен уже сам по себе, ну а если он, высунув язык, мчится по тротуару не где-нибудь, а в кварталах, заповедных для праздных самцов, то подозрителен втройне. И патруль останавливал меня трижды – один раз возле бульвара Освобождения и дважды на площади Сандры Рамирес, сперва в начале ее, возле храма Первоматери, а потом в конце.
К счастью, мой пропуск не был ни просрочен, ни забыт дома впопыхах, так что мне удалось отделаться очень легко: подержали под стволами, выцедили несколько ехидных замечаний и отпустили. По весеннему теплу патрульные были настроены благодушно. Одна подножка не в счет: загремел как можно нелепее, принял жалкий вид, развлек патруль – свободен. Бежишь? Беги. Разумеется, пеняй на себя, если сослепу сшибешь какую-нибудь прохожую или испугаешь ребенка.
Будь они прокляты, эти пешеходные зоны! Пока доберешься...
Между прочим, Мама Клава зря не послала за мной мобиль с мигалкой. У охраны такой есть. Правда, двойной путь – в мужской спальный район и обратно... Но минут пять можно было выгадать, это точно.
Глава 2
МАЛЬЧИК
Я давно заметил: во многих старинных книгах герои обожают рассказывать читателю свои биографии и делают это тем более охотно, чем меньше в биографиях примечательного. Что ж, это их право. А право читателя – не читать. Но, как бы то ни было, я последую их примеру, тем более что в моей биографии кое-что примечательное все же было.
Год своего появления на свет я знаю точно: юбилейный, сто пятидесятый от первой телепортации Сандры Рамирес. Даты рождения не знаю, конечно, да и не понимаю, признаться, для чего ее надо знать. Ну какая мне, собственно, разница, сколько усиков у пшеницы или капель в облаке? Я не агроном и не метеоролог. Или ножек у тысяченожки – действительно тысяча или меньше? Никогда не считал. Так и с днем рождения: чем больше забиваешь голову всякой ненужной шелухой, тем более гулкой она становится. Так нас учили, так я думаю до сих пор. Это у женщин, иначе говоря, настоящих людей, есть смешной обычай праздновать день и чуть ли не час рождения. Все-таки они особенные, раз находят в этом удовольствие.
Понятия не имею, к какому возрасту относится мое первое детское воспоминание, – годам к двум, наверное. Если что-то и запоминается в таком возрасте, то только события экстраординарные, чаще всего связанные с нестерпимой физической болью или столь же нестерпимой обидой. Потом на воспоминания накладываются сны и выдумки, и уже трудно понять, что и как было на самом деле.
Конечно, я плакал и топал ножкой, потому что взрослые тети страшно кричали друг на друга. Только от одной из них исходило тепло, притом сильно заглушенное страхом, другие же были опасны, им не нравился мой плач, их следовало прогнать или убежать от них, если прогнать не получится.
Прогнать плохих тетей не получилось. Помню, как та, хорошая тетя стремительно подхватила меня на руки и, вместо того чтобы утешить, неожиданно грубо запечатала мне ладонью рот и нос. Это было так несправедливо, что я начал вырываться и даже не очень хорошо запомнил лиловую мглу, внезапно окутавшую нас с тетей со всех сторон.
Глава 3
БЕГЛЕЦ
На ринге опять кого-то молотят, идет уже пятая схватка, и, судя по вою амфитеатра, публика заведена до предела, но мне туда не надо. Я иду к Маме Клаве, это совсем в другую сторону. Еще неизвестно, куда лучше. Что вдруг потребовалось Маме от скромного бойца Тима по прозвищу Молния?
Рабочий кабинет Мамы Клавы находится этажом выше, всего в трех минутах ходьбы, но я выбираю кружной путь по пешеходной галерее над крытым стадионом и иду все пять. А главное – на галерее есть одно место, откуда насквозь виден короткий коридор, ведущий к кабинету Мамы. Нелишне осмотреться, прежде чем совать голову в крокодилью глотку.
Кажется, чисто. Пуст коридор. На стадионе тренируется женская футбольная команда, стучат бутсы по мячам, но мне до них дела нет. Игрокам до меня тем более. Гм... а не впадаю ли я в паранойю со своим вечным страхом быть разоблаченным? В конце концов Саблезубый в больнице, Гойко подчистил запись того паскудного боя, да и телепортировал я на ринге самую-самую малость. Кто мог заметить? Одна секунда в Вязком мире – это в среднем полторы микросекунды в мире настоящем. Разница почти в семьсот тысяч раз! Плюс-минус два порядка.
Я прохожу точку, где шум амфитеатра над рингом «Смертельной схватки» сникает перед ревом трибун ипподрома, тоже входящего в спортивно-зрелищный комплекс. Там сегодня собачьи бега. Что-то тихо на удивление. Наверное, главные фавориты в программе не участвуют.
И все равно ипподром ревет громче амфитеатра, даром что вынесен из колоссального здания комплекса на вольный воздух. Там просто больше зрительниц.
Глава 5
РАЗЫСКИВАЕМЫЙ
– Ну, еще раз... Готов?
– Давно.
– Пошел.
Для внешнего наблюдателя два хлопка сливаются воедино. То есть для наблюдателя, находящегося вместе со мной в безэховой камере, служащей для акустических испытаний бортовой аппаратуры. Не дело, если какой-нибудь блок или волноводное сочленение войдет в механический резонанс от дикого рева движков стартовой ступени да и разрушится ко всем чертям. Нормальный вибростенд не в состоянии обеспечить весь диапазон вибраций, принимаемых на себя аппаратурой во время старта, и работа двигателей имитируется здесь. Если бы звукоизлучатели были задействованы хотя бы на четверть мощности, я бы отключился в ту же секунду и, вероятно, умер от шока, как еще до моего прихода в КБ умер один наладчик, втайне накачавшийся «сэкономленным» денатуратом и не придумавший ничего лучшего, чем завалиться спать в камере акустических испытаний. Впрочем, один-два намека заставили меня усомниться в том, что это была случайность. Чересчур любопытным стукачам случается уходить в лучший мир и более диковинными способами.
Звук внутри камеры убивает, но вне ее, заглушенный многослойным ячеистым покрытием стен, почти не слышен. Хорошая камера для испытаний... не только акустических. Разумеется, двойной хлопок от моей телепортации вовне не слышен.
Глава 6
ШАНТАЖИСТ
Комната – большая, угнетающая своими размерами, очень светлая, но свет идет не из занавешенных наглухо окон (кстати, ночь на дворе), а струится сверху, где высокий потолок усеян мелкими светильниками, как клопами. Чересчур много света. Под этим потоком чувствуешь себя маленьким и ничтожным, вызывающим чисто академический интерес, как редкое насекомое, приколотое булавкой к пробковой дощечке в энтомологической коллекции.
Одноногий металлический табурет намертво привинчен к полу. Моя левая рука свободна – правую украшает браслет с цепочкой, прицепленной к ножке того же табурета. Хоть я и гладиатор из шоу «Смертельная схватка», но даже мне не светит выворотить табурет из пола и скрыться с ним в Вязкий мир – мускулов не хватит, и пуп развяжется. Да и незачем...
Знал, куда шел.
Мне не пришлось снова демонстрировать эфбэшницам свое умение телепортировать – после моего бегства материалов у них хватало с избытком. А вот удивить их мне, кажется, удалось, и сейчас они решают: глуп ли я беспробудно – или, наоборот, себе на уме. Похоже, им не нравится ни тот ни другой вариант.
Они даже не скрыли, что озадачены: беглец явился сам! Наверняка они предпочли бы, чтобы меня поймали и, сломив сопротивление при аресте, доставили бы в этот кабинет со скованными за спиной руками и вдобавок пристегнутым к самой мясистой спецназовке, дабы сопутствующая масса заведомо превышала пороговую, – откуда им знать, что мой предел всего-навсего двенадцать килограммов?
