Он мяукал так тихо, что я ни за что не услышал бы его жалобы сквозь дверь, если бы не вышел проверить почтовый ящик. Более того, я едва не наступил на него всем весом и только в последний момент каким-то немыслимым финтом увёл ногу в сторону. Едва не упал, между прочим.

Котёнок. Недель четырех-пяти от роду, не больше. Внешность — обыкновенная, мяв — жалобный.

Я бы даже сказал — плач, а не мяв. Котёнок плакал, как плачут все котята-сироты, безостановочно и безнадёжно. На меня он никак не отреагировал, как видно, не имея оснований верить в людскую доброту. Он был прав. Кому нужен беспородный приблудный котёнок, серый в полосочку? С родителями ему не повезло: не были они ни персами, ни сиамцами, ни шибко ценимыми почему-то бесшёрстными уродами. Впрочем, на таком холоде бесшёрстный котёнок уже умер бы. Если предположить, что он, такой ценный, вообще оказался бы на холоде, что вряд ли.

Этот был подзаборник. И сын подзаборника. А может, дочь.

— Дверь прикрой, дует, — крикнула Люся.

Пришла весна, и в один из солнечных апрельских дней я спросил жену:

— Ну что, выпустим его?

— Кого?

— Ома.

Она задумалась.