Саймон Квизенберри собрался умирать. Ему было семьдесят четыре — на четыре года больше срока, отпущенного человеку Всевышним, — и натруженное сердце уже не справлялось, уже начало сдавать. Еще два года назад доктор Викагл давал ему не больше шести месяцев. Саймон выставил доктора лжецом — миновало полтора года, а он живет себе и живет…

Пожалуй, еще на месяц его не хватит. Он это знал. Саймон сидел в инвалидной коляске и слушал, как часы отсчитывают время. Тысяча часов в доме, и все они твердят одно и то же: удар — секунда, шестьдесят ударов — минута, тысяча ударов — тысяча секунд… Тик-так, тик-так, тик-так! Время берет свое.

Саймон нахмурился. Дьявол их разрази, эти часы! Он столько в них вложил, а они вместо благодарности предают его. Буквально с каждым ударом. Уходит жизнь. Так быстро!

Часы всевозможных форм и размеров, новые и старинные… Откуда только он их не привозил! Дабы пополнить коллекцию, порой приходилось погружаться в изучение истории. К примеру, вот эти часы — пятнадцатый век. Они принадлежали какому-то кардиналу. А вон те — собственность русской царицы. Еще одни часы — любовницы некоего архиепископа. А вон с теми часами в восемнадцатом столетии отправился на виселицу один пират…

Тик-так, тик-так, тик-так! Тикают напольные часы в углу. В стеклянной горке — крошечные часики, усыпанные бриллиантами. На письменном столе — начищенные до блеска часы из меди; постукивает в них часовой механизм, и каждый час, двадцать четыре раза в сутки, кукарекает петушок — золотой гребешок.

Бонита Квизенберри первой вышла из дому. Какое-то время она стояла на просторной веранде и размышляла. С самого первого дня, как она четыре года тому назад появилась в поместье «Двенадцать часов», оно ей действовало на нервы.

Сам по себе дом ничего себе, но Саймон Квизенберри свихнулся на часах. Мало того, что завалил ими все вокруг, он еще и окрестности посвятил этой теме.

Особняк стоял на вершине крутого холма — от него к подножию вели двенадцать симметричных — точь-в-точь как на циферблате — дорожек. Та, что символизировала шесть часов, служила подъездной аллеей и вела к дому прямо от главных ворот.

Бонита Квизенберри спустилась вниз. За воротами виднелась каменная сторожка. При ее приближении оттуда вышел мужчина, загорелый и крепкого телосложения. Бросив беглый взгляд на дом, он спросил:

— В чем дело, Бонита? Выглядишь словно кошка, у которой отняли мышь.

Традиции и обычаи придают пикантность любому празднику. В рождественский сочельник, к примеру, сначала устраивают тарарам за парадной дверью, а потом входят в дом и сообщают, будто только что прилетел Санта-Клаус. Полный восторг! Повзрослев, Джонни Флетчер с грустью вспоминал счастливую, неповторимую пору детства.

А сейчас он целую минуту смотрел во все глаза не на Санта-Клауса, а на агента экспресс-почты, пока наконец не обрел дар речи:

— Что вы сказали?

— Я говорю, расходы по повышенному тарифу с гарантией доставки в пределах двенадцати часов составляют девять долларов сорок два цента.

Сэм Крэгг, казавшийся верзилой рядом с Джонни Флетчером, покачнулся и, поморщившись, как от зубной боли, спросил:

Нытье еще никому не скрашивало пребывание в тюрьме. Раз уж посадили, сиди и постарайся провести время с толком. Часа два Джонни Флетчер выслушивал жалобы Тома Квизенберри, а потом сказал:

— Послушай, парень. На наших койках хотя бы есть матрасы. Это уже кое-что. Один раз в тюряге Блумингтона, в Иллинойсе, довелось дрыхнуть на голой сетке. После этого у меня на спине целый месяц можно было играть в крестики-нолики.

— Ага, точно! — вмешался Сэм Крэгг. — Расскажи ему о каталажке в Пасифике, что в Миссури. Ну и душегубка! Нас, помню, набили в камеру человек восемнадцать. Стоять и сидеть приходилось по очереди.

Том уселся на одну из коек. Подобрав ноги, уткнулся подбородком в колени и, не поднимая головы, заметил:

— Вы, ребята, похоже, привыкли, а я в тюрьме впервые.

Похоронные горы остались за спиной. Далеко впереди вставали Панаминты. Он смотрел вниз, в Долину Смерти,

[6]

и думал: убьет ли она его, как убила многих, многих других?

За свою жизнь он всякого наслышался о Долине Смерти. Много лет прожил на расстоянии дня пути от нее. Ему случалось оказываться на краю этой впадины, а однажды он даже пересек ее в автомобиле, на полной скорости, поздней осенью.

Но сейчас был июль и он шел пешком. На нем был коричневый костюм в мелкую полоску, за который он заплатил сто пятьдесят долларов. Светло-коричневые полуботинки совсем не подходили для марш-броска по раскаленному песку и солончакам Долины Смерти. Когда-то белая рубашка стала серой от грязи. На голове у него была потерявшая всякую форму шляпа, за плечом — фляжка в холщовом мешке, какие возят с собой в автомобилях путешествующие по пустыне. Но воды оставалось до боли мало.

Он повернул голову и посмотрел назад, в сторону Похоронных гор. Кажется, там что-то движется? Неужели погоня уже так близко? Неужели преследователь отважится пойти за ним в Долину Смерти?

Он всмотрелся в ущелье, по которому недавно спустился сам, и через какое-то время различил вдали крохотную фигурку. Точно, идет.

В городе Бейкер, в пустыне Мохаве, Джонни Флетчер увидел дорожный указатель на Долину Смерти.

— Всю жизнь мечтал побывать в Долине Смерти, — сказал Джонни Сэму Крэггу.

Сэм щелкнул по термометру, который висел на стене здания бензозаправочной станции.

— Глянь — 43 градуса. Жарковато, по-моему. К востоку от нас в горах прохладно. А о Долине Смерти мне и говорить не хочется.

— Но мы же поедем ночью, — уговаривал Джонни. — До гостиницы «Фёрнес-Крик» доберемся еще до рассвета, там кондиционеры, пересидим завтрашний день и вечерком по холодку двинемся в Рино.

Было четыре часа утра, когда Джонни Флетчер и Сэм Крэгг возвратились в Бейкер после неудачной попытки пересечь Долину Смерти. Они затормозили у той же автозаправочной станции, от которой вчера двинулись в путь.

Станцию озаряли неоновые огни, но никого не было видно. Бензин у них был практически на нуле, вода в радиаторе кончилась восемьдесят километров назад, а над Долиной Смерти по-прежнему завывал ветер.

Джонни посигналил. Не добившись результатов, он заглянул в здание станции. Дежурный растянулся на раскладушке с разинутым ртом и от души храпел.

Джонни как следует встряхнул его:

— А ну, просыпайся!

Вскоре после роскошного комплекса «Эль Каса Ранчо» начался сам город Лас-Вегас.

Через несколько минут Джонни свернул на Фремонт-стрит. Сэм Крэгг воскликнул:

— Посмотри-ка на эти вывески! Да здесь на каждом шагу игорные дома!

Джонни криво усмехнулся:

— Похоже, будет не так-то просто отыскать заведение, где примут наш жетон.