Снова взмокли ладони. Андрей вытер их одну за другой о брюки.

– Заткнись ради бога, – сказал он. – Просто заткнись.

Но вышло как-то жалко – будто просит – и, отгоняя эту напасть, Андрей раскатисто откашлялся. Она улыбнулась. Еле заметно: чуть приподняла уголок ярко-красных губ. Мол, надо же, как рычим, как рычим! Он заметил. Он пережил ее мысль так отчетливо, будто ее мысли сегодня по ошибке заскакивали в его голову.

Фары он выключил. Совсем рассвело. Солнце, еще недавно огненным апельсином выложенное на горизонте, наконец покатилось по бледнеющему небу – и ночь закончилась. Летевшая в окне лесополоса рвалась, в провалах света лежали расчесанные гигантскими гребенками поля. По полям ползали клювастые черные птицы. Горизонт захлопывался, мимо неслись стволы, полосатые дорожные столбики прыгали под колеса, в следующий миг полосатыми поплавками всплывали в боковом зеркале и пропадали уже навсегда. На спидометре было сто сорок, но скорость – пожалуй, впервые в жизни – не успокаивала.

Эти ярко-красные губы раздражали сильней всего.

Было непонятно, куда подевался дождь.

Сначала казалось: вот-вот грянет. Тучи замазали небо, асфальт потемнел. В воздухе носилась водяная пыль, и на лобовом стекле вырастали капли. Дрожа и петляя, они расползались в стороны. Вадим гнал. Не хотелось, чтобы дождь застал слишком далеко от Литвиновки. Из «Каравеллы» он выжимал до ста двадцати на более-менее нормальных участках, но у него было нехорошее предчувствие.

На Каменском переезде его остановили менты. Вадим и сам удивился: он никогда не нарушал правила. А тут – как ехал, так и перемахнул, не притормаживая.

Вылез из машины смущенный.

– И чего так гоним? – спросил мент через губу.