Первый взрослый роман Эйлин Гудж.
Юная мать, пытаясь утаить от высокородного мужа связь с садовником-греком, подменяет новорожденную смуглянку-дочь светловолосым младенцем. Автор развертывает сагу про двух девочек, растущих и зреющих для роковой любви в чуждых им по генам и по жизни семьях.
Обо всем этом и не только в книге Сад лжи.
Пролог
Нью-Йорк, 3 июля 1943 года
— Прямо не знаю, — произнесла Сильвия Розенталь, стоя перед высоким зеркалом в позолоченной раме и обращаясь к наблюдавшей за ней продавщице шляпного отдела универмага «Бергдорф». Поправив широкие поля зеленой соломенной шляпы, спросила: — А вы не считаете, что я выгляжу в ней несколько экстравагантно?
— На прошлой неделе в киножурнале «Новости дня» я видела Элеонору Рузвельт точно в такой же, — ответила пухленькая продавщица, добавив траурным шепотом: — Правда, она не была… э-э-э…
в положении.
«И чего это
все
лезут всегда с напоминаниями? Господи, неужели нельзя хотя бы на миг
позабыть
о том, что меня ждет!» — с раздражением подумала Сильвия.
Часть I
1
Бруклин, 1959 год
— Падре, дайте мне свое благословение, потому что я согрешила.
Шестнадцатилетняя Роза Сантини, съежившаяся во мраке исповедальни, чувствовала, что ее коленные чашечки, опирающиеся на специальную деревянную подставку, не выдерживают этого стояния. Все было здесь как всегда — и запах пчелиного воска, смешанный с запахом ладана, и монотонные звуки вечерней молитвы, доносящиеся до нее, но откуда же этот смертельный испуг, словно она исповедуется впервые? Сердце так громко бьется в груди, отдаваясь в ушах, что Розе казалось: падре наверняка слышит это, даже без своего слухового аппарата.
«Я знаю, чего вы ожидаете, падре, — подумала она, — всего, в чем обычно исповедуются подростки: «Я солгала, что сделала домашнее задание», «Я съела в пятницу «хот дог», «Я ругнулась на сестру». О, если бы мне не надо было каяться ни в чем другом…»
2
Нью-Йорк, 1963 год
Рэйчел, нахмурившись, посмотрела на яичницу, аккуратно обрамленную двумя треугольничками тоста. Яичница была круглая, как маргаритка, и ни единого масляного пузырика. Бриджит жарила ее в специальной формочке для печенья, чтобы края были абсолютно ровными. Такими же совершенными, как все в этом доме. Столовое серебро фирмы «Картье», которое так любит мама, начищено до зеркального блеска. Вот и сейчас она видит в вилке свое искаженное изображение — круглые голубые глаза и растрепанные светло-каштановые волосы.
— Нет, я не иду, — тихо ответила Рэйчел на вопрос матери.
Да и как можно было ей туда идти? После того, что наговорил ей Джил вчера вечером. Заниматься своим туалетом, флиртовать, притворяться, будто ничего не случилось. Господи, да это же себя не уважать надо.
3
Бруклин, 1968 год
— Во имя Отца, Сына и Святого Духа совершаю я сей обряд крещения…
Слова старого священника гулким эхом отдавались под сводами полупустой церкви. В своей зеленой с белым ризе отец Донахью напоминал Розе постаревшего эльфа. Вот он протянул дрожащую руку с зажатым в ней серебряным черпачком, чтобы окунуть его в мраморную купель, а затем окропить святой водой венчик пушистых волосиков, виднеющийся из-под одеяла, в которое завернут младенец.
Громкий возмущенный крик прорезал благоговейную тишину храма.
4
«ДОКТОР МИТЧЕЛЛ. К ВАШИМ УСЛУГАМ…» — гласила табличка на дверях клиники на Пятой улице в Уэст-Сайд.
Рэйчел проскочила через вертящиеся стальные двери, которые вели в отделение для рожениц. Бросив взгляд на часы над стеклянной выгородкой сестринского поста, она чертыхнулась про себя. Тридцать пять седьмого. Опоздала к утреннему обходу. Только этого ей недоставало. Именно сегодня!
Она чувствовала головокружение и вялость. И это несмотря на две чашки кофе и стремительную пробежку от дома под ледяным дождем. Однако при мысли о том, что скоро она увидит Дэвида, сердце гулко забилось, а рука потянулась к нагрудному карману белого халата.
Рэйчел нервно потеребила листок бумаги.
Ей не надо было смотреть на него — этот переданный ей из лаборатории розовый тонкий клочок со словами «БЕРЕМЕННОСТЬ ПОДТВЕРЖДАЕТСЯ» стоял у нее перед глазами. Шрифт бледный, полустертый. Копия.
5
Дэвид Слоан быстро прошел через вращающиеся зеркальные двери больницы. На улице лил дождь, и косые струи больно хлестали его по лицу. Быстро подняв воротник, он втянул голову в плечи и, проклиная свое невезение, зашагал по направлению к Флэтбуш авеню, где находилась станция подземки.
«Дьявол», — выругался он. Такой дождь, а он без зонта, не догадался надеть плащ и вот теперь промокнет в своем пальто из верблюжьей шерсти. О такси в такую ночь, как эта, да еще в таком районе Бруклина, можно не мечтать. Теперь придется тащиться домой, промокнув до нитки, в переполненном вагоне подземки.
Дэвид ощутил отвратительное подташнивание. В голове вертелось одно. А что, если его удача — стипендии, хорошие отметки, журнальные публикации, членство в студенческих советах и почетное председательство и так шло всегда, включая Принстон, не говоря уже о Колумбии, где он входил в первую десятку своего выпуска, а потом интернатура и вот сейчас добился уже места главного ординатора — потихоньку начинает ему изменять то с одного боку, то с другого и грозит окунуть его в полное дерьмо?
И не то чтобы произошло что-нибудь ужасное. Но уже целую вечность не посещали его столь пугающе мрачные мысли. Надо же, чтоб это случилось именно сейчас, после долгих лет каторжной работы, когда перед ним, казалось, открывается возможность достичь хорошего положения и больших денег! Нет. Он не может допустить, чтобы в такой момент все рухнуло. «Господи, только не сейчас!» — взмолился он.
Дэвид задумался: когда же это началось? Похоже, что на прошлой неделе. Из-за нее, этой еврейской принцессы с Риверсайд-драйв, мисс поцелуй-меня-в-задницу.
