Он вычислил это место и теперь ежедневно поздним вечером в любую погоду тащится с Мойки на площадь и прислоняет ухо к выпуклым фигуркам на вратах, он слушает звук тумаков и свист неизвестных ему предметов, иногда что-то шмякается об пол. В этот момент во всём городе участники дьявольского плана, а кто и Божественного замысла, на секунду поднимают головы вверх, прищуриваются и возвращаются к своим повседневным занятиям, оставив Ладо одного и в смятении.
Иллюстратор
Александр Рэмович Крылов
© Александр Гуров, 2017
© Александр Рэмович Крылов, иллюстрации, 2017
Правильно
У южного моря скалы и тёплые бухты, в бухтах и на скалах — дома всех оставшихся. Перекати-поле зацепились за морские корни и упёрлись ногами здесь. Это был широкий безлюдный мыс. Ближайший городок располагался в двух десятках километров отсюда. Три каменных дома стояли на мысу давно, и уже неизвестно, кто жил в них раньше, новые жильцы появились накануне и собирались остаться жить навсегда.
По
По шёл по дороге, потом по степи, и этим пасмурным утром он продолжал идти. Дождь намочил и без того неподъёмный рюкзак на его плечах, дорогу развезло, а к полудню голову уже жгло солнце. Шаги давались всё трудней, но с каждым шагом старые мысли вылетали из головы, нет, конечно, не так легковесно, мысли были тяжелы и вращались медленно, потому они скорее просто переваливались через край головного миксера, никому не нужными падали на дорогу и оставались позади. Теперь только шаг, за ним другой, шаги тянулись чередой и привели к бухте, населённой тысячью шумных морских птиц. При приближении человека они разом поднялись в воздух, а По, рухнув на заветный прибрежный песок, стащил с себя рюкзак с запасами еды и воды на первое время и пополз в прохладное море, оставив ноющее под своим весом тело на берегу. Вернувшись на берег, снял отяжелевшую одежду, положил под голову рюкзак и долго в забытьи смотрел на сверкающую морскую воду. Очнулся, когда солнце уже садилось за горизонт. В бухте нашёлся заброшенный остов каменного дома, и По остался в нём до утра, предоставив во всём разбираться завтрашнему дню.
По проснулся ранним утром, тело его всё ещё отказывалось сколько-нибудь оправдывать своё существование, но в целом было настроено его продолжать. Был штиль, и, зайдя в море, По отплыл как можно дальше от берега. Лёжа на спине в гладкой прозрачной воде и для обзора совершая лишь незначительные пассы руками, он внимательно изучил весь мыс и кроме своих стен на берегу разглядел ещё несколько небольших бухт, надёжно защищённых скалами от попадания людей, дом на утёсе и ниже другой дом в предгорье с расходящимися во все стороны натоптанными тропинками — видимо, владелец дома живо интересовался всем, что происходило вокруг.
На обратном пути По заплыл в одну из разбросанных вдоль берега бухт. Занимая всего несколько метров в длину, в ней умещался свой пляж, плоский гладкий камень, на котором и растянулся По, и даже небольшой грот от дождя. Море всё ещё было прозрачным в бело-голубую прожилку, и солнце всё ещё двигалось по небу. Задремав на камне после долгих заплывов, он старался думать о чём-то, но думалось ни о чём. Проснулся он от лёгкого неприятного щелчка рядом, как будто что-то живое смертельно ударилось о его камень и, открыв глаза, в каких-то сантиметрах от лица обнаружил крупную саранчу. От падения со скалы или от того, что произошло выше, она заканчивала свою жизнь здесь в так прекрасно созданном им дне, и По ничем не мог ей помочь. Это незначительное событие почему-то выбило его из колеи. Вернувшись в свою бухту, он раскурил маленький походный кальян и, глядя на тёплый тлеющий уголёк, недостатка в мыслях не испытывал.
На следующий день на берегу ему повстречался человек с взъерошенными седыми волосами, безуспешно пытающийся вытащить из-под нависшего над морем утёса самый нижний камушек в его основании. Возможно, он хотел посмотреть, что будет, во всяком случае, именно так всё выглядело со стороны. Предложив ему свою посильную помощь в разрушении побережья, По узнал, что это и есть обитатель каменного дома на утёсе, огонёк которого он видел сегодня ночью, засыпая в белых выветренных стенах с отсутствующей крышей, а двигало владельцем дома вовсе не разрушение, а добыча камней со следами древних моллюсков, заключённых в основании скал. Эти и другие камни он любовно собирал и монтировал в стены своего дома. Многие глыбы, которые он уже отобрал, были нелёгкими даже на вид, не говоря уже о том, чтобы тащить их вручную в гору. Несмотря на то, что Рэм, как он представился, выглядел достаточно крепким, По вызвался помочь донести камни наверх.
«У меня много времени и я могу заниматься чем угодно и бесконечно долго, — останавливаясь по дороге отдохнуть, говорил Рэм. — Здесь на берегу время слишком велико, исчисляется горами и планетами, и перестаёт быть заметным, и реже замечает меня, или я просто хочу в это верить». Они проговорили весь день. Какие-то слова без сожалений роняли вниз, другие подвешивали в воздух и внимательно рассматривали со всех сторон.
В зиму, в ту, что живёт в его городе, По уехал. Он попрощался с Дар. После Рэм отвёз его в городок, потом автобус доставил его к самолёту. По не доверял самолётам и потому каждый раз, ступая на борт, вглядывался в беззаботные лица пассажиров, с которыми вполне возможно ему сегодня предстояло упасть вниз, но, регулярно нарушая законы физики, самолёты один за другим доставляли его в город, в однокомнатную квартиру на третьем этаже.
В этой квартире всегда стояли полярные времена суток. Окно на кухне выходило в глухой колодец, образовавшийся благодаря пристроенным позже трём новым домам. Свет никогда не проникал в этот узкий двор из четырёх стен, и, если у кого-нибудь и возникало желание посмотреть в него сверху, то увидеть можно было только горящее в темноте окно По. Он никогда не выключал свет на кухне, где соорудил небольшой настил за окном, чтобы, высунувшись из него наполовину, греть ноги у батареи под подоконником, а самому смотреть на звёзды, которые, как всем известно, так хорошо видны из любых колодцев.
По любил стук железных колёс по рельсам, и так случилось, что окно его дневной комнаты с неровными углами выходило в город, а по городу протянулась трамвайная линия. Стук колёс и привычный свет фар по стенам непрестанно двигали комнату в завтрашний день. А кухонное окно меняло лишь тёмно-синие оттенки, доверяя своему Alter ego светить в небо непрерывным жёлтым и никуда не двигаться.
Дарья Владимировна Крачун работала врачом в первой городской больнице, это была даже не работа, а редчайшее призвание и чистая идея. С детских лет Дарья Владимировна не могла примириться с любыми несовершенствами живой материи в диапазоне от простуды на губах до умирающего во дворе голубя, невесёлой собаки или подслеповатой старушки у подъезда. С идеей всё исправить, насколько это возможно, она училась в мединституте, ходила на курсы аюрведы, ездила в Китай повышать квалификацию по акупунктуре, создавала кремы и отвары и, конечно, лечила, лечила, лечила, и оперировала, и снова и снова лечила. Она считала, что если всё делать правильно, то жизнь будет счастливой, долгой и здоровой. Жизнь, как принято говорить, с завидной регулярностью, достойной лучшего применения, опровергала эту идею, но Дар не сдавалась никогда, и этот вечный мотор двигал её и окружающих людей всё дальше от множества ненужных бед, боли и несовершенств. Эта борьба не затихала ни на минуту.