Двое мужчин остановились в дверях. Скорее бы уходили! Франк Фрёлик прыжком преодолел две последние ступеньки, прошел мимо них через подворотню и вышел на улицу. Они не обратили на него внимания. Он подумал: «Они должны были среагировать. Почему они этого не сделали?» Сунув руки в карманы куртки и опустив глаза, он зашагал дальше. За витриной рыбного магазина человек наполнял льдом пластиковый контейнер. Франк быстро оглянулся через плечо. Ни один из двоих не смотрел ему вслед. Они по-прежнему перебирали четки. Один что-то сказал, и оба дружно расхохотались.

Заскрипела ржавая ячейка велостоянки. Какая-то женщина заталкивала туда свой велосипед. Пройдя мимо коробок с нарисованными овощами, она открыла дверь магазина Бадира. Звякнул колокольчик, и дверь за ней закрылась.

Франку Фрёлику показалось, будто в животе шевельнулся дикий зверь. Неужели покупательница? Только ее сейчас не хватало! Никаких покупателей здесь сейчас быть не должно.

Он выскочил на проезжую часть. Машина резко затормозила. Водитель следующей машины, который чуть не врезался в первую, нажал на клаксон. Франк Фрёлик побежал. Миновав велосипед, ящики с грибами, виноградом, салатом и перцами, он заскочил в магазин, в котором пахло как в погребе: гнилыми яблоками и прогорклым маслом.

Кроме той женщины, в торговом зале никого не было. С корзинкой на сгибе локтя она медленно шла между стеллажами с продуктами. За кассовым аппаратом тоже никого. Занавеска в проеме за кассой едва заметно колыхалась. Покупательница была небольшого роста, в джинсах и безрукавке. Ее черные волосы были собраны в хвост. На одном плече висел небольшой рюкзачок. Не сняв перчаток, она вертела в руках какую-то консервную банку, читая этикетку.

Иногда он пробовал взглянуть на себя со стороны. Сосредоточиться на себе. И тогда лицо у него начинало гореть от гнева и стыда. В голове оставалось одно-единственное желание: перемотать пленку назад, отредактировать прошлое, прогнать неловкость и малодушие. Значит, Элизабет — всего лишь студентка, закрутившая роман с преподавателем. Более того, с преподавателем-женщиной! Франк Фрёлик дал себе слово, что виделся с ней последний раз, что больше он к ней не приблизится.

«Но почему? — возразил внутренний голос. — Потому что она бисексуалка? Потому что она опасна? Потому что в ней есть что-то загадочное? Неужели он не должен больше звонить ей, потому что там, в аудитории, она притворилась, будто не знает его? Да ведь он сам виноват — повел себя как хам и невежда!»

Внутренний голос никак не желал умолкать. Фрёлик презирал себя. Все дело в том, что его от нее лихорадит. Рядом с ней он не может мыслить здраво. Она превращает его в студень, в желе.

Когда Элизабет позвонила в следующий раз, он не ответил. Сидел, сжимая мобильник в руке, и мучился. Телефон вибрировал, как будто внутри его работал моторчик, сердечко. На дисплее высветилось ее имя. Фрёлик не шелохнулся.

Потом Элизабет начала звонить ему домой.

Болезнь перешла в новую фазу.

Первый день: высокая температура.

Второй день: высокая температура.

Третий день, с 7:30 до 12:00: температуры нет, прогноз благоприятный.

12:03: эсэмэска: «Приходи!»

Фрёлик сидел на работе, за своим столом. Услышав рядом голос, он вздрогнул: на некоторое время он отвлекся, думая… о ней.

Он снова вздрогнул, когда Иттерьерде повторил:

— Давай же, Франки!

Он сидел и тупо смотрел на Иттерьерде. Он не имел никакого представления, о чем они говорили.

«Что-то новое… Я отключаюсь прямо посреди разговора. Что со мной творится?»

Они занимались любовью под Simple Minds. Элизабет хотелось заниматься любовью под музыку. Ей хотелось заниматься любовью именно под эту музыку. Франк Фрёлик не возражал. Теперь они были едины: он был в ней, а она — в нем. В ее глазах он не заметил ни нерешительности, ни притворства, ни неправды. Так что шум вокруг не имел для него никакого значения. Музыка просто служила фоном — как бриз на морском берегу, как влажный, соленый воздух. Он не вслушивался в слова, не выделял партии ударных или бэк-вокалистов; его тело просто танцевало с ней, он сосредоточился на двух синих огоньках, которые были так близко и вместе с тем так далеко, — на ее глазах.

Когда он вышел из ванной, она лежала в кровати и читала.

— Та же самая книга? — удивился он.

— Что значит «та же самая»?

— У нас жмурик.

— Труп?

— Мужчина. Холодный, как рождественский анчоус, — сказал Гунарстранна. — В Лоэнге.

Разговор прервался. Обсуждать было нечего. Франк Фрёлик, как всегда, повернулся в кровати.

— Мне надо идти, — хрипло прошептал он и осекся.

Все утро Фрёлику было не по себе: очень хотелось выяснить, что произошло на заседании суда. И все же, спускаясь по лестнице между зданием суда и кафе «Габлер», он понял: идти в суд ему совсем не хочется. Поэтому он перешел на улицу Кристиана Августа и стал ждать на тротуаре. Вскоре перед входом в здание суда собралась толпа. Чуть позже двери распахнулись, и вышла Элизабет. Фрёлик следил за ней взглядом. Она вышла одна и почти побежала прочь, не глядя по сторонам. Он смотрел на ее худую спину, пока она не скрылась за углом.

Заметив выходящего Гунарстранну, Фрёлик, через трамвайные пути, зашагал ему навстречу. Гунарстранна пробился сквозь толпу стоявших на ступеньках репортеров и тоже направился к трамвайным путям. Они с Фрёликом встретились.

Гунарстранна явно пребывал не в самом лучшем настроении; он быстро зашагал вперед по тротуару. Фрёлик откашлялся и спросил:

— Как все прошло?

— Что именно?

Три часа спустя Фрёлик оформил неделю отпуска и поехал в сторону Экеберга. Очутившись рядом с жилым комплексом, он заехал на стоянку, где оставляли машины жители ближайших домов. К квартире Элизабет можно было спуститься по лестнице. Дом был спланирован уступами; на площадку каждого уступа выходили двери двух квартир. Вскоре он добрался до квартиры Юнни и Элизабет Фаремо. Позвонил, но никто ему не открыл. Он прислушался.

За дверью царила тишина. Глазок не светился. Только вдали рокотал подъемный кран да по окрестным улицам ехали машины. Холод, который с утра, словно толстая шкура, окружал Фрёлика, проник под одежду. Его передернуло.

Он снова нажал кнопку звонка побелевшим пальцем. Потопал ногами, чтобы хоть немного согреться, завернул за угол, надеясь что-нибудь разглядеть в окно.

— Вы кого-то ищете?

На площадке стоял сгорбленный старик с палкой и смотрел на него в упор.

День близился к вечеру, когда он остановил машину у ограды из штакетника рядом с трамвайной остановкой на Фошкнингспаркен. Отсюда рукой подать до университетского кампуса. Он направился в сторону гуманитарного факультета, хотя сама мысль о предстоящем разговоре внушала ему отвращение. Неприятно было думать о том, что он ищет Элизабет, которую совершенно не знает. Впрочем, сейчас его отношение к ее разносторонней личной жизни казалось не таким уж важным. Главное — найти ее, поговорить с ней. Очень хотелось послушать ее рассказ об игре в покер, об алиби — обо всем, что не лезло ни в какие ворота. Стараясь ни о чем не думать, он зашел в здание; носящее имя Нильса Трешова, и поднялся наверх на лифте. Порыскав по коридорам наудачу, он поднялся по лестнице еще на один этаж и снова побрел по коридору, читая таблички. Дверь в кабинет Рейдун Вестли была приоткрыта. Он постучался и толкнул ее. На него, оторвавшись от компьютера, посмотрела молодая блондинка с необычно тяжелой нижней челюстью.

— Извините, — сказал Франк Фрёлик. — Я ищу Рейдун Вестли.

— Она уехала домой. — Молодая женщина посмотрела на часы. — Пару часов назад.

— Домой?

— Она плохо себя почувствовала, поэтому и уехала. — Тяжелая челюсть опустилась, явив белозубую улыбку. — Рейдун позволяет слушателям магистратуры работать в своем кабинете. Она не вредная.

Он решил прогуляться по пивным и барам. Выпил пару светлого в соседнем заведении. Официально оно называлось «Ресторан Олимпийский», но местные жители звали его «Грёнланнской розой». Зал был наполовину пуст. Здешние завсегдатаи не были простыми забулдыгами. В основном они жили по соседству, а в «Розу» приходили не только выпить пива, но и обстоятельно побеседовать.

Франк Фрёлик сел за столик и стал наблюдать за посетителями. Тощие, проспиртованные насквозь мужчины шагали в туалет на негнущихся ногах — как будто балансировали на ходулях. Фрёлик решил сменить дислокацию. Ему хотелось найти местечко поуютнее, где он смог бы застрять надолго. Он отправился на Центральный вокзал, в бар у платформы номер два старого Эстбанехалле. Там было не протолкнуться от пассажиров. В основном в баре коротали время жители пригородов, которые работали в столице. Кроме них, за столиками сидели люди из Мосса и Ски с чемоданами. Они согревались пивком перед тем, как переправиться на пароме в Данию. Из динамиков неслось «He Ain’t Heavy, He’s My Brother» в исполнении The Hollies; какие-то тетки в лыжных костюмах громко подпевали. Фрёлик посмотрелся в зеркало — ну просто марсианин на Плутоне. Он машинально выпил еще пару пива, наблюдая, как два наркодилера, его старые знакомые, продают травку каким-то сопливым девчонкам. Фрёлик поднял бокал. Вот повезло-то, что он сегодня не на дежурстве! Сегодня ему на все наплевать! Но наркодилеры насторожились, как дикие зверьки. Их встревожила пассивность Фрёлика. Видимо, они все истолковали неправильно. Допив пиво, Фрёлик двинулся дальше, на улицу Карла-Юхана. Остановился на перекрестке с Дроннингенгате и задумался. Здесь забегаловки на каждом шагу. С какой начать? И вдруг откуда ни возьмись к нему подошел еще один старый знакомый:

— Франки, пивка хочешь?

Фрёлик покачал головой и зашагал в сторону площади Ернбанетург. Можно ли пасть ниже, чем позволить угощать тебя пивом рецидивисту, которого неведомо сколько раз арестовывал? Нет, наверное, лучше податься в западную часть города.

Он сел в первый подошедший трамвай, чуть не упал на Принсегате, когда трамвай качнуло, ухватился за ремень. Сойдя в конце Контраскъер, добрался до площади Фритьофа Нансена и решил начать с угла и пройтись по всем питейным заведениям, расположенным в окрестностях Ратуши.