Анастасия на кухне не слышала, когда Михаил открыл входную дверь. Она скорее почувствовала изменение освещения, едва Михаил зажег свет в прихожей. Это был знак необычного, она не могла сказать дурного, настроения мужа. Он и она всегда звонили от калитки, хотя имели ключи. В селе до отхода ко сну замки не закрывались, но звонок стал частью привычного ритуала возвращения домой молодоженов здесь, в сельском доме покойных родителей Михаила. Они встречали в нем вторую весну супружеской жизни, весну 1992 года. На дворе сумерки сырого и холодного мартовского вечера переливались в туманную ночь. Была пятница. Михаил возвратился слишком поздно для пятницы. Впрочем, и для других будних дней, пожалуй, тоже поздновато.

– Что случилось? – Анастасия вошла в прихожую, когда Михаил уже расшнуровывал ботинок на толстой подошве в позе журавля, высоко подняв согнутую в колене ногу. – Садись на лавку…

Михаил ответил не сразу, сначала снял ботинок с другой ноги:

– Погода скверная… Здравствуй! – прикоснулся холодными губами к разогретой от плиты щеке и сразу направился в ванную в одних шерстяных носках домашней вязки, снимая на ходу галстук, затем пуловер.

– Обуйся!

Будильник зазвонил в шесть утра. Михаил проснулся сразу. По привычке воспитанной еще отцом, он спустя несколько секунд покинул постель. От этого его не смогла отучить даже Анастасия, хотя он уступал ей иногда.

Сегодня ему нужно было подготовиться к поездке на хутор, что он не сделал вечером как раз из-за жены – она не хотела идти спать без него.

После бритья и прохладного душа, вода в нагревателе сохранила немного тепла с вечера, Михаил поднялся в библиотеку (в мансарде под крышей). Зажег настольную лампу и стал заполнять таблицу, которую задумал еще вчера. В таблице было три графы: “Подозреваемый”, “Мотивы”, “Алиби”.

В графу “Подозреваемый” он переписал всех обитателей хутора, не разбирая пола и возраста, правда, за исключением детей моложе двенадцати лет.

Вот что получилось: