Убийца начал свой путь из крепости Мейн-Тахалиан, миновав огромные ворота с дубовыми, укрепленными железом створками, приоткрытыми ровно настолько, чтобы выскользнуть наружу. Выехал он на рассвете, одетый, как большинство воинов Мейна, в плащ из лосиной шкуры, полностью укутывающий тело и ноги и прикрывающий даже коня. Грудь наездника защищал прочный нагрудник из двух слоев металла, обитый изнутри мехом выдры. Убийца ехал на юг по заснеженной земле, замерзшей до ледяного блеска.

Зима была яростно холодна. Первые несколько дней пути пар, вырывавшийся изо рта, замерзал на губах; иней ложился причудливыми выступами, отчего рот сделался похожим на вход в пещеру. Шарики льда путались в бороде, стукаясь друг о друга, точно стеклянные бубенцы.

Убийца встречал на пути не так уж много людей — даже когда проезжал через поселения, состоявшие из приземистых домиков с полукруглыми крышами. Он видел на снегу следы зайцев и белых лис и лишь изредка — самих зверей. Один раз снежный кот долго наблюдал за ним с вершины огромного валуна, размышляя, убежать ли от всадника или погнаться за ним.

Время от времени убийца поднимался на гребни холмов и окидывал взглядом равнины, кишащие северными оленями. Невиданное доселе зрелище. Сперва он даже подумал, что каким-то чудом забрел в мир духов. Затем уловил застарелый запах животных, и это убило тайну. Всадник въехал прямо в середину стада, весело наблюдая, как олени кинулись в разные стороны. Грохот их копыт эхом отдавался в груди.

Если бы земли мейнцев принадлежали им, он мог бы охотиться на этих зверей, как делали его предки. Но мечте не под силу изменить реальность. Народ мейн, северное высокогорное плато того же названия, великая твердыня Тахалиан, знатный род, который должен был бы владеть этой территорией, — последние пять веков все они принадлежали Акации. Мейнцы потерпели поражение, были истреблены в великом множестве, и с тех пор здесь заправляли иноземные наместники, взимавшие непомерные налоги и беспрестанно требовавшие рекрутов. Воины Мейна уходили служить в армию Акации. За тридевять земель, вдали от дома они не могли услышать предков. Всадник видел в этом огромную несправедливость, которой давно следовало положить конец.

Стараясь хоть как-то скрасить утомительную скуку утреннего урока, Мэна Акаран всегда садилась на одно и то же место — травяной холмик за спинами братьев и сестры.

Мэне недавно сравнялось двенадцать. Со своего «наблюдательного поста» она могла смотреть сквозь выломанный зубец каменной балюстрады, окружавшей двор. Из «окна» были видны многоярусные террасы дворца, западная стена города и длинная цепь холмов, между которыми лежала распаханная земля. Самой высокой точкой в этом пейзаже был вздымавшийся вдалеке утес, известный как Небесная Скала. Мэна бывала там с отцом и помнила гадкий запах помета, пронзительные крики морских птиц и невероятные виды, открывающиеся со скалы, которая отвесно поднималась из бушующего моря на пятнадцать сотен футов.

Теперь Мэна сидела в классной комнате на открытом воздухе, где королевские дети обычно встречались с учителем, но мысли ее были далеко. Нынче утром она вообразила себя чайкой, летящей среди скал. Вот она опустилась ниже и понеслась над самой поверхностью воды, лавируя между рыбачьими лодками и торговыми баржами, которые качались на волнах морских течений. Мэна оставила все это позади, и волны сделались выше, потемнели, из бирюзовых стали синими, а потом иссиня-черными. Она пролетала над мелководьями, кишевшими яркими рыбками, и над спинами китов. Ей хотелось найти нечто новое и неизведанное, то, что наверняка вот-вот покажется из-за обрамленного белой пеной края горизонта…

— Мэна? Вы с нами, принцесса? — Ясон, королевский наставник, оба брата и сестра — все смотрели на нее. Дети сидели на влажной траве. Ясон стоял перед ними, держа в руке старый фолиант. Другую руку он упер в бок. — Вы слышали мой вопрос?

— Само собой, ничего она не слышала, — сказал Аливер. Шестнадцатилетний, он был старшим из королевских детей и наследником престола. Недавно Аливер догнал отца по росту, и его голос начал меняться. На лице старшего принца застыло выражение беспредельной скуки; этот недуг поразил его год назад и лишь недавно начал сходить на нет. — Она думала о рыбках или о дельфинах.

Едва войдя в комнату, Таддеус Клегг понял, что женщина едва не падает с ног от усталости. Она стояла спиной к двери, освещенная оранжевым светом камина, и темная тень от ее фигуры лежала на дальней стене. Женщина покачивалась из стороны в сторону, ее движения, ломаные и неуклюжие, выдавали смертельную усталость. Одежда была измята и неопрятна, словно у какой-нибудь крестьянки, но под слоями грязи Таддеус разглядел стальной блеск кольчуги. Шлем плотно облегал голову; единственным его украшением служил пучок желтоватых конских волос на макушке.

— Гонец, — проговорил Таддеус, — приношу извинения за то, что вам пришлось ждать меня стоя. Мои слуги соблюдают формальности даже в тех случаях, когда следовало бы обратить внимание на обстоятельства…

Женщина одарила его нелюбезным взглядом.

— Почему меня держат здесь, канцлер? Послание предназначено для короля Леодана. Я привезла его по приказу Лики Алайна, командира Северной Стражи.

Таддеус обернулся к слуге, маячившему за спиной, и приказал принести еды. Дождавшись, когда слуга исчезнет из комнаты, он жестом указал женщине на диван, но та села лишь после того, как Таддеус опустился на диван сам. Он разъяснил посланнице, что она находится здесь именно потому, что ее письмо адресовано Леодану. Будучи канцлером, он принимал всю королевскую корреспонденцию первым.

Подобно всем отпрыскам знатных семейств, Аливер Акаран вырос в роскоши. Просыпаясь, он находил мягкие тапочки на полу у кровати и цветочные лепестки в тазике для умывания, наполненном ароматной водой. С самого рождения он ел только лучшую пищу, каждое блюдо было приготовлено самыми искусными поварами из самых качественных продуктов и отличалось великолепным вкусом. Никогда в жизни Аливер не ночевал холодными зимами в нетопленной комнате, не готовил сам себе ванну и не стирал одежду. Ему даже не случалось видеть, как моют посуду после обеда. Если бы Аливера попросили описать процесс починки одежды, стирки или уборки, ему бы пришлось выдумать все из головы. Мир, в котором жил Аливер, был устроен так, чтобы доставлять ему удовольствие. Тем не менее шестнадцатилетний принц частенько бывал сердит или обижен на весь белый свет.

Минула неделя с тех пор, как они катались по берегу вместе с отцом и остальными детьми. Нынче утром Аливер натянул кожаные тренировочные башмаки и повесил на плечо куртку для занятий фехтованием. Он вышел из комнаты, миновав стражников, которые изваяниями застыли у его двери, и зашагал по коридору. Чуть далее, выстроившись вдоль стены, стояли настоящие манекены. Эти фигуры, размером с взрослого человека, были вырезаны из сосны и невероятно походили на людей — вплоть до фактуры кожи и мельчайших изгибов плоти над костями. Изваяния стояли в разнообразных позах и были облачены в военные одеяния разных народов. Чернокожий талайский бегун с железным копьем в руках; сепивальский пехотинец в чешуйчатом доспехе с длинным мечом на поясе; конник Мейна в прочном стальном нагруднике под толстым плащом с разлохмаченными завязками, сшитым из толстой звериной шкуры; воин народа вуму, украшенный перьями орла… Стояли здесь и акацийцы, одетые в опрятную форму, — свободные, не мешавшие движениям штаны и великолепные кольчуги.

В комнате Аливера много вещей, так или иначе связанных с войной. Больше, чем хотелось бы королю. Леодан однажды сказал, что Акация будущего видится ему как мирная империя. Однако принц не обращал внимания на слова отца. Ему хватало раздоров и в каждодневном общении со сверстниками — и это было потруднее, чем спорить с королем. Леодан уже нашел свое место, ему более не нужно лезть наверх, расталкивая соперников, Аливер же только вступал в пору мужских испытаний. С точки зрения Аливера все, что получил Леодан, все, чего он добился, стало возможным благодаря мужеству и верности людей, носивших оружие. Именно армия позволила его предкам завладеть разрозненными, разобщенными землями и народами и сколотить могучий союз. Что еще, кроме военной силы, помогло первым королям достичь такого единства? И что, кроме силы, до сих пор поддерживало этот союз?

Временами Аливер представлял себе, как отец разглагольствует перед толпами древних людей, пытаясь объяснить им преимущества мирного сосуществования. Да они бы прогнали его прочь от лагерного костра! Вышвырнули бы на холод, плюнули вслед и назвали бы трусом. А потом затеяли бы кровопролитную битву, выясняя, кому принадлежит мир. В этих фантазиях Аливер иногда приходил на помощь отцу с мечом в руке. Иной раз он просто смотрел. Нельзя сказать, что Аливер не любил отца. Он беспокоился о нем и ненавидел себя за подобные злые мысли. Они возникали помимо воли — равно как и странные плотские желания, которые с недавних пор не давали юноше покоя. Впрочем, все это не имело большого значения. Так или иначе, Акараны были великодушными государями и владели прекрасным королевством. Они правили двадцать два поколения и останутся у власти много дольше, если только это будет зависеть от Аливера. Вот почему он так упорно занимался боевыми искусствами.

Тренировочный зал марахов располагался в нескольких минутах ходьбы от дворца. Большую часть пути дорога шла вниз по склону холма. Перед Аливером открывался великолепный вид на остров — комплекс дворца, город под ними и безбрежное море. Домики вдалеке едва можно было рассмотреть. Ближайшие здания являли собой лучшие образчики акацийской архитектуры. Улицы спускались с террасы на террасу, приспосабливаясь к холмистой местности, сотворенной природой. За воротами виднелся изгиб главного тракта, люди на нем были размером с булавочную головку — не больше муравьев, ползущих по человеческой руке. Шпили домов нижнего города походили на швейные иголки, поставленные остриями вверх — такие крошечные, что, казалось, их можно зажать между двумя пальцами. Невозможно представить, что огромный город начался с простой крепости, возведенной Эдифусом — сторожевой цитадели, поставленной высоко на горе, чтобы осторожный монарх мог без помех оглядывать море вокруг острова. Эдифус еще опасался, что его недавно завоеванные земли могут обратить оружие против Акации.

На сей раз это были не просто слухи о бесчинствующей толпе мародеров. Не просто доклад о разрушении Ведуса. Те истории казались изрядно преувеличенными, и генерал Лика Алайн спокойно игнорировал их. Но теперь ситуация оказалась совсем иной: весь патрульный отряд пропал где-то среди снежных просторов Мейна. Подобное событие не имело простого объяснения. Там, снаружи, действительно что-то происходит.

Генерал потерял сон и аппетит; он уже не мог думать ни о чем другом, кроме странных теней, прячущихся в белом безмолвии. Алайн направил гонца к королю, чтобы сообщить факты, которыми располагал, но знал, что не может спокойно сидеть, дожидаясь ответа. Лика Алайн должен был сделать все, что только в его силах.

Генерал выгнал свою армию из уютного тепла цитадели Катгерген и повел ее через сумрачный свет северной зимы, по заледеневшей коже мейнского плато. К востоку от Мейна простиралась огромная тундра — бесприютная местность под названием Пустоши. Земля здесь холмистая и неровная, лишенная деревьев, поскольку местные леса вырубили много веков назад, и Пустоши насквозь продуваются холодными злыми ветрами. Ходить по ним непросто даже в теплое время года, а уж зимой такое путешествие становится настоящим испытанием.

Сани, запряженные собаками, несли лагерное снаряжение и провиант. Еды было достаточно, чтобы кормить пять сотен человек по крайней мере полтора месяца. Солдаты шли пешком, топча снег тяжелыми сапогами. Они носили шерстяную одежду, тяжелые плащи из шкур животных и теплые варежки из кроличьего меха. Оружие было привязано к телу, чтобы не мешать движению.

Без особого труда армия преодолела путь, отделявший Катгерген от аванпоста Хардит, и на два дня встала лагерем вокруг него — к нечаянной радости местных солдат. Гарнизону Хардита вменялось в обязанность следить за передвижениями на дороге, но по большому счету все их существование в этом отдаленном форте было каждодневной борьбой за выживание.