Сейчас его знает вся Земля. Во всех столицах мира ему ставят памятники. Во всех домах висят его портреты.

О нем пишут сейчас стихи и песни, романы и киносценарии.

И чем дальше — тем их будет больше. Потому что человечество никогда не забудет того, что сделал простой парень из Пензы.

Удивительно! Как-то даже не верится, что одно из двух самых красивых мест в городе — это собственный двор. Тот двор, в котором бегал мальчишкой, гонял в футбол и хоккей, с кем-то дрался, плакал, когда били…

И почему-то тогда никакой красоты не замечал. А вот сейчас, когда приехал в отпуск…

Самое красивое место в городе, наверно, все-таки в парке, возле планетария, над обрывом. Стоишь там, смотришь по сторонам, и где-то глубоко внизу — маленькие, как на макете, двухэтажные домики. А вдалеке — кажется, бесконечный Заводской район. И всегда он почему-то в дымке — утром ли, к вечеру ли…

А когда темнеет — там разливается море огней. Оно начинается где-то внизу, у твоих ног, и уходит вдаль, и кажется нет ему ни конца, ни краю. Смотришь на это море огней и думаешь: какая она все-таки громадная, Пенза! А ведь это только часть. Только четверть города видна с этого обрыва.

А второй такой обрыв — в своем дворе. Прямо вышел из подъезда — и вот он, в двух шагах. И под этим обрывом — утопающие в зелени кварталы, и среди них окруженный громадными тополями областной архив. А когда-то — церковь. Снизу здание кажется высоким и величественным. А со двора — будто игрушечное.

— Ведь мы знакомы всего десять дней… — задумчиво говорит Ася.

— Можно не разобраться в человеке за год, — возражает ей Федор. — И можно до конца узнать его за один день…

— Ну, для этого нужны исключительные обстоятельства! А у нас их не было.

— Совсем необязательно, Ася, мягко возражает Федор. — Для этого просто нужно понимать людей…

— Вот, знаете, Федя… — Ася слегка прикусывает губу. — У многих это часто происходит просто от одиночества… И еще оттого, что просто в этот момент кто-то оказался рядом. Не от потребности именно в этом, в таком вот человеке. А просто оттого, что никого другого в этот момент рядом не было… А потом выясняется, что нужен-то совсем другой человек. И начинаются всякие мучения…

— …Почему я пошла на этот факультет? — задумчиво повторяет Ася, — Да просто не могла пойти на другой! Знаете, я свою первую электронную машину собрала еще в школе… В радиокружке. Эта машина решала простейшие интегральные уравнения. И еще я в ней смонтировала магнитофон. Сбоку. Мы там записывали всякие песенки. В собственном исполнении. Однажды директор привел к нам какого-то инспектора… Чтобы похвалиться моей машиной… Подошел к ней и нечаянно включил магнитофон. Ой, что было! Меня чуть из школы не выгнали! Все выговоры навешали, какие только можно. А мама хотела выкинуть весь мой рабочий уголок… Папа не дал. У меня ведь в комнате всегда провода были, радиолампы, триоды всякие… Как у мальчишки… Ламповые приемники я еще в пятом классе собирала… А в седьмом — транзисторы. Не знаю, может, мне вот поэтому с девчонками было скучно… Они все больше о тряпках… С мальчишками интереснее. Я в школе все с мальчишками дружила…

— А в институте?

— В институте хоть есть такие же сумасшедшие девчонки, как я… Вы же видели, что у Кости Ибрагимова творится!.. Радиомастерская! А Валька говорит, что, пока они не поженились, у него было чисто, как в девичьей горнице…

— Да! — Федор широко улыбается. — У него раньше все было прилизано… Аккуратист!

— Вот и я удивляюсь — как он Вальку терпит?

— Я бы тебя проводила, Федя… Мне хочется тебя проводить… Но ведь там будет кто-то еще…

— Мама будет.

— Ну вот…

— Что — «вот»? Познакомлю тебя с мамой.

— На вокзале?