Фрейя Бошан так сильно взмахнула бокалом с шампанским, что пузырьки воздуха резко взмыли на поверхность и с шипением полопались. Этот день должен был стать самым счастливым в ее жизни — ну, по крайней мере, одним из самых счастливых, — однако девушка испытывала всего лишь невероятное возбуждение.

И это была серьезная проблема — ведь стоило Фрейе начать ощущать подобное волнение, вокруг нее сразу же начинало что-то происходить. Вот и сейчас, например, официант неожиданно споткнулся о край обюссоновского ковра. Бедняга не только рассыпал шедевры кулинарного искусства, которые нес на подносе, но и перепачкал ими платье Констанс Бигелоу. А домашний пес, обычно хранивший мрачное молчание, вдруг начал лаять и выть без умолку, заглушая игру скрипичного квартета. И бордо столетней выдержки, извлеченное из фамильного погреба Гарднеров, обрело вкус дешевой кислятины.

— В чем дело? — спросила у Фрейи старшая сестра Ингрид, нежно взяв ее под руку. Ингрид, обладавшую идеальной модельной осанкой и одетую, как всегда, элегантно и безупречно, ничем нельзя было сбить с толку. Но сейчас она казалась непривычно нервозной. Весь вечер она накручивала на палец прядь волос, выбившуюся из тугого узла на затылке. Сделав глоток вина, Ингрид поморщилась и пробормотала: — Что за гадость! Вино насквозь пропитано колдовским проклятьем! — И она с отвращением поставила бокал на ближайший столик.

— Я здесь ни при чем! Клянусь! — запротестовала Фрейя. И она не лгала. Почти. Фрейя ничего не могла с собой поделать. Просто иногда магия, которой она обладала, случайно просачивалась наружу. Но она действительно ничего не предпринимала, чтобы пробудить эту могущественную силу. Она прекрасно знала, чем все может закончиться, и никогда не стала бы рисковать — особенно в столь важный момент. Фрейя чувствовала, что Ингрид с помощью врожденных умений пытается проникнуть в глубины ее сознания, заглянуть в будущее, понять, чем вызвано столь сильное беспокойство… Увы, ни одна из попыток не увенчалась успехом: Фрейя отлично умела охранять свое внутреннее «Я». И, конечно, теперь она меньше всего нуждалась в предсказаниях старшей сестры. Но Ингрид не зря опасалась последствий импульсивных поступков Фрейи.

— Ты уверена, что не хочешь поговорить? — ласково спросила Ингрид. — Мне кажется, все, в общем-то, произошло очень быстро…

Старая дева. Зануда. Синий чулок. Ингрид Бошан знала, какого мнения о ней окружающие. Она столько раз видела, как соседи, склонившись друг к другу, что-то насмешливо шепчут, прикрывая ладонями рты. Подобное происходило везде и, конечно, в библиотеке, когда она проходила по читальному залу, расставляя книги на полках. За те десять лет, что Ингрид здесь проработала, у нее появилась лишь пара-тройка друзей среди постоянных посетителей, поскольку обитатели Нортгемптона находили ее слишком строгой и высокомерной. Ингрид не только никогда не прощала штрафников, но и имела привычку читать мораль о том, как полагается обращаться с книгами. Если ей возвращали том со сломанным корешком, оторванной обложкой или страницами, обгрызенными собачьими зубами, такие проступки неизменно вызывали череду холодных упреков. Поскольку библиотеке едва удавалось сводить концы с концами, Ингрид требовала, чтобы постоянные посетители бережно обращались с

ее

книжным фондом и старались не наносить драгоценной бумаге никакого ущерба.

Разумеется, ворчать на нерадивых читателей приходилось в основном ее коллеге Хадсону, но и сама Ингрид, будучи первоклассным архивистом, любила общаться с посетителями и отдавала предпочтение «физическим» аспектам работы. Она отнюдь не стремилась целый день просиживать за письменным столом, приводя в порядок старинные манускрипты и каталоги. Ингрид нравилось держать книги в руках, ощущая их вес, гладить страницы, ставшие мягкими от слишком частого перелистывания, подклеивать отвалившиеся переплеты. Когда она прохаживалась по читальному залу, это давало ей возможность не только вести общее наблюдение за библиотекой, но и следить, чтобы бездельники не пристраивались вздремнуть между стеллажами, а по темным углам не миловались пробравшиеся туда подростки.

Миловаться

— какое странное слово. В принципе, никто этим и не занимался. Современные тинейджеры уже миновали данный уровень и продвинулись гораздо выше — или, точнее, ниже. Впрочем, Ингрид нравился молодняк. Эти ребята, шумно требующие последние выпуски совершенно нелепых фантастических изданий, обычно вызывали у нее улыбку. Ингрид было безразлично, чем они занимаются в своих уютных или неухоженных домах и в неряшливого вида автомобилях. Вопреки распространенному мнению, Ингрид прекрасно знала, что значит быть юной, влюбленной и ничего не бояться. Ведь Фрейя, в конце концов, была ее родной сестрой, и жили они вместе. Но в одном Ингрид была уверена: библиотека — не спальня и не номер в мотеле. Здесь создано особое место для чтения, учебы и нужно соблюдать тишину. И когда тинейджеры действительно пытались подчиниться последнему из трех условий, в читальном зале порой устанавливалось безмолвие, которое нарушали лишь громкое сопение и шорох страниц.

Впрочем, «миловались» в проходах между стеллажей не только подростки. Иногда Ингрид приходилось несколько раз кашлянуть, чтобы вполне взрослая парочка успела опомниться и разомкнуть страстные объятья, прежде чем она со своей тележкой до них доберется.

Публичная библиотека Нортгемптона выглядела чрезвычайно аккуратно. Само здание разместилось на поросшем травой квадратном участке земли — прямо напротив городской ратуши, возле общественного парка и спортивных площадок. И работа в ней была отлично организована и налажена — в тех пределах, разумеется, в каких позволяли скудные средства. Городской бюджет сильно усох в связи с экономическим кризисом, но Ингрид делала все, что в ее силах, и книжный фонд пополнялся регулярно. В библиотеке ей нравилось, хотя и хотелось взмахнуть волшебной палочкой (которой у нее уже не имелось). Вот тогда бы она навела здесь порядок — разом починила обтрепанные диванчики в читальном зале, заменила допотопные компьютеры, поблескивающие черно-зелеными экранами мониторов, создала настоящую сцену для чтецов и кукольный театр для малышей… Но она находила некоторое утешение и в чернильном запахе новых изданий, и в пыльном мускусном запахе старых томов, и в золотистых солнечных лучах, которые ближе к вечеру заливали все своим светом. Библиотека находилась неподалеку от берега океана, и из окон справочного зала открывался такой вид, что дух захватывало. Время от времени Ингрид специально заходила туда, чтобы в тиши и одиночестве полюбоваться волнами, набегающими на пляж.

Старые дома каким-то образом проникают своим хозяевам прямо в душу — уж в этом-то Джоанна Бошан не сомневалась. С каждым годом твое жилище становится тебе все ближе. Наконец, родное гнездо появляется на страницах твоего дневника, и ты, вопреки разуму и логике, тщетно пытаешься отыскать вечно ускользающий идеал. Усадьбу семейства Бошан — здание весьма достойное — перестраивали в соответствии с модой несколько десятков раз. Величественный особняк колониального стиля с живописными фронтонами и двускатной крышей, возведенный в старой части города в конце 1740-х годов, возвышался неподалеку от пляжа. Хозяева часто устраивали здесь переделки — рушили перекрытия, перемещали кухонные помещения, перераспределяли спальные комнаты. Дом пережил немало испытаний временем и погодой, и среди его потрескавшихся стен звучало эхо бесчисленных воспоминаний. Массивный кирпичный камин в гостиной много зим подряд согревал всю семью. Изрядно запятнанные мраморные столешницы на кухне свидетельствовали о том, что в течение вереницы десятилетий здесь готовили обильные и вкусные трапезы. Полы перестилали не один раз — они были то дубовые, то из известкового туфа, затем снова деревянные, но уже из сияющей красноватыми бликами вишни. Собственно, из-за бесконечных ремонтов такие старые здания и называют «денежной ямой», «белым слоном» или «чистым безумием».

Джоанна обожала приводить особняк в порядок, руководствуясь, естественно, собственным вкусом и разумением. Она вообще полагала, что обновление дома — это некая непрерывная эволюция, которая никогда не заканчивается. И она предпочитала все делать сама. Скажем, целую неделю Джоанна посвящала тому, что собственноручно перекладывала в гостевой ванной комнате плитку и заливала цементом щели в полу. А теперь она энергично взялась за гостиную. Окунув валик в алюминиевый тазик с краской, Джоанна подумала: девочки, конечно, снова будут смеяться. Они часто подшучивали над ее привычкой несколько раз в году менять цвет стен, повинуясь внезапной прихоти. Например, целый месяц гостиная могла просуществовать со стенами цвета темного бургундского, но вскоре этот насыщенный оттенок сменялся спокойным голубым колером. Джоанна объясняла дочерям, что жизнь в статичной обстановке, где ничто никогда не меняется, действует на нее удушающе, и поэтому смена интерьера для нее более важна, чем покупка новой одежды. Уже наступило лето, что означало — пришло время сделать гостиную солнечно-желтой.

В тот день Джоанна была в домашнем наряде: клетчатая ковбойка, старые джинсы, пластиковые перчатки и зеленые кеды. Волосы она повязала красной банданой. Смешно, до чего же они седые. Хоть она постоянно их красила, по утрам все возвращалось на круги своя. Она просыпалась с белоснежными волосами, сияющими, как начищенное серебро. Джоанна, как и ее дочери, не была ни старой, ни молодой. Физический облик женщин соответствовал особенностям и задаткам каждой. В зависимости от ситуации Фрейя могла выглядеть и шестнадцатилетней, и двадцатитрехлетней, но всегда имела внешность девушки, щеки которой впервые вспыхнули от великой Любви. Тогда как Ингрид, хранительница Очага, выглядела на двадцать семь — тридцать пять, да и вела себя соответствующе. И поскольку мудрость приходит с опытом — даже если в душе Джоанна порой чувствовала себя юной школьницей, — ее облик был типичным для хорошо сохранившейся женщины лет шестидесяти.

Было приятно снова жить в родном доме, причем вместе с девочками. Их разлука слишком затянулась, и Джоанна очень по ним скучала — кстати, гораздо сильнее, чем хотела бы признаться в этом даже самой себе. В течение долгих лет после наложения Запрета ее дочерям пришлось скитаться в неведомых странах, не имея ни конкретной цели, ни конкретного занятия. Вряд ли Джоанна могла их за это винить. Дочери давали о себе знать лишь изредка, в основном, когда им было что-нибудь нужно, но не просто деньги, а поддержка, сочувствие, ободрение. И Джоанна терпеливо ждала. Она осознавала, что девочкам приятно всегда быть уверенными в том, что куда бы они ни направились — Ингрид, например, большую часть прошлого столетия прожила в Париже и в Риме, а Фрейя осела в Манхэттене, — мать будет стоять на кухне и резать лук для бульона. Да она и не сомневалась, что каждый раз они снова будут возвращаться домой, к ней.

Закончив дальнюю стену, Джоанна сделала перерыв и полюбовалась работой. Она выбрала бледно-желтый оттенок, цвет весенних нарциссов, цвет «улыбки нимфы», столь часто используемый Бугеро.

До прошлой осени, когда в бар отеля «Север» взяли на работу некую кудрявую барменшу, то было весьма жалкое место. Заведение нагоняло сон на своих клиентов и напоминало обшарпанный паб, где местные жители собираются, чтобы спокойно обменяться сплетнями, не испытывая необходимости сражаться за свободный столик с подвыпившими студентами. День памяти в этих краях знаменовал официальное наступление лета. И в эту пору даже в столь малоизвестный городок, как Нортгемптон, начинался приток туристов, которые в целом на Ист-Энд просто валом валили. Разумеется, доставалось и самой восточной окраине Лонг-Айленда. Поскольку отдыхающие стали все чаще появляться в пределах городка, некоторые новые заведения приноровились обслуживать именно приезжих. Но не бар отеля «Север», который оставался неизменным. За стойкой по-прежнему имелись крепкие и недорогие напитки, а из окон открывался неплохой вид на океан. Собственно, в основном ради этой панорамы сюда и приходили.

Но как же все переменилось в баре с прошлой осени! Теперь его нельзя было назвать тихим и спокойным. Он круглые сутки буквально трещал по швам от постоянного шума. Старомодный музыкальный центр был постоянно включен на полную мощность. И звучали здесь вполне приличные вещи, исполняемые настоящими рок-звездами — впрочем, эти музыканты относились к неким, вымирающим ныне мастодонтам. Былых ярких исполнителей в тесных джинсах, страстно певших о любви к женщинам, алкоголе и прочих безумствах, сменила целлулоидная пародия на них самих. «Старая гвардия» иногда мелькала лишь в телевизионных шоу. Рок-щеголи оказались на самой окраине современного рэпа, единственного жанра, который пользовался благосклонностью аудитории всех возрастов. Мальчики с гитарами дружно принялись сочинять унылые и мало эмоциональные песенки. Кроме того, танцевать под них было просто невозможно.

Фрейя к рэпу относилась благосклонно и время от времени лихо отрывалась на вечеринках под саундтреки последних гангстерских фильмов, но в баре «Севера» она предпочитала классику. Британцев — «Sex Pistols», «Clash». Рок-оперы семидесятых. «Queen». Ранний «Genesis» (под руководством Питера Гэбриела, потом группа начала действовать ей на нервы своим немузыкальным грохотом, как при Филе Коллинзе). Металл: «Led Zeppelin», «Deep Purple», «Metallica». А если девушка была настроена достаточно иронично — то «рок для вечеринок», например, «Deaf Leppard» или «Motley Crew». С тех пор как Фрейя начала работать в баре, там всегда оглушительно звенели гитары и воинственно грохотали ударные, не давая многочисленным посетителям сидеть на месте, вытаскивая всех на танцпол. Однако любая, даже самая замечательная, музыка не шла ни в какое сравнение с напитками, которые готовила Фрейя.

Эта рыжеволосая девушка умела как-то по-особому составлять самые что ни на есть заурядные коктейли. Они всегда получались отменными, да и остальные напитки не отставали. Джин с тоником — терпкий и бодрящий, а обычный кофе — действительно черный и крепкий. Каждый вечер в заведении царило веселье, и после полуночи завсегдатаи танцевали на барной стойке, не только растеряв «внутренние запреты», но порой и одежду. И если кто-то заявлялся сюда одиноким и мрачным, то быстро обзаводился новым дружком или подружкой, а порой и целой компанией приятелей.

Однако спустя неделю после помолвки Фрейи бар, как и она сама, несколько притих, хотя музыка здесь по-прежнему звучала громко. Но теперь в мелодиях часто слышались печальные нотки. «Rolling Stones» пели «Waiting on a Friend»: «Я жду не женщину, я просто друга жду…» Коктейли перестали быть забористыми и сладкими, можжевеловая острота джина ослабела, шампанское не шипело, а пиво через пару минут становилось теплым. В общем, началось то же самое, что и во время приема по случаю помолвки, и ситуация продолжала ухудшаться. А Фрейя радовалась, что рядом нет Ингрид. Старшая сестра сразу бы все заметила, а ей вовсе не хотелось, чтобы у Ингрид возникли новые подозрения. Она и так излишне внимательна, особенно в последнее время. Приключение с Киллианом Фрейя считала проявлением собственной импульсивности и была уверена, что с

— Как ты могла! — воскликнула Ингрид, вскинув на Фрейю глаза и застывая над тарелкой с овсянкой. Затем, опомнившись, она быстро спрятала в карман письмо, которое начала читать.

— А вот так! — беззаботно откликнулась Фрейя. Слишком она радуется, подумала Ингрид, чувствуя легкую зависть при виде сестриного ликования. А Фрейя, взяв небольшую гроздь винограда, принялась угощать ягодами своего ручного грифона — странный гибрид орла со львом, единственное поистине магическое создание из их прошлого. Совет разрешил оставить его лишь потому, что невозможно было отделить ведьму от ее ближайшего друга, не уничтожив при этом обоих. А теперь Оскар стал, пожалуй, великоват, хотя и был невидим для окружающих (это защитное заклятье Фрейя наложила на него много веков назад). Ручной грифон достиг размера крупного лабрадора, но душа у него оставалась нежной, как у домашней кошечки.

— И ничего не случилось? — с сомнением спросила Ингрид. — Зигфрид, я тебя отлично слышу! Но ведь ты виноград не любишь? — обратилась она к своему любимцу, черному коту.

— Абсолютно ничего! — хрипло выкрикнула Фрейя, с головой исчезнув в буфете и роясь на полках в поисках муки. Она только что вернулась после ночной смены в баре. И эта ночь, как всегда долгая и утомительная, показалась ей одной из лучших за последнее время. — Слушай, мне захотелось испечь блины. Хочешь блинков?

— Еще бы! Но что ты намерена делать дальше?