Записки Дмитрия Де Витта представляют собой два текста под общим авторским названием — машинопись с незначительной стилистической правкой, внесенной рукой автора. Первый называется «1916—1917 годы», написан в Константинополе в 1922 году — мемуарный очерк, при создании которого, скорее всего, не использовались никакие вспомогательные материалы. Свидетельства тому: характерный для такого рода воспоминаний стиль, отсутствие точных дат и топонимов. Это достаточно типичное изображение жизни русской армии в целом и гвардейской кавалерии в частности накануне и после Февральской революции. Второй текст под заголовком «Из воспоминаний о службе в Чеченской конной дивизии» разделен на две части, каждая их которых имеет свой подзаголовок и пагинацию. Автор сам указал на то, что к ведению записей его подтолкнула новизна впечатлений. Текст переполнен деталями, воспроизведение которых по памяти спустя какое-то время решительно невозможно. Первая часть «Степной Астраханский поход 1919 года» содержит три подробные карты-схемы похода дивизии генерала Драценко на Астрахань в июне-июле 1919 года. Хотя в конце рукописи стоит пометка: «Париж, 1938», автор возвращался к ней позднее, поскольку на одной из страниц есть приписка о судьбе одного из персонажей: «расстрелян немцами в 1942 году». К тексту приложено несколько фотографий, на одной из которых — автор мемуаров штаб-ротмистр Д. Де Витт запечатлен вместе с однополчанином ротмистром Феденко-Проценко. События, происходившие до сентября 1919 года, отражены, по свидетельству самого автора, на основе достаточно подробных ежедневных записей. Далее автор писал в основном по памяти, пользуясь разрозненными заметками.

Мемуары Д. Де Витта могут служить прекрасным материалом для изучения мировоззрения кадрового российского офицерства в начале XX столетия. Автор уклоняется от рассуждений о политике. Он сохранил верность присяге без видимых колебаний, его «малая родина» — полк, единственное мыслимое занятие в условиях войны — бой и поход. Интересно, что в рукописи нет следов времени написания. Бои под Астраханью и на Украине описывались намного позже, уже перед Второй мировой войной, и у автора было два десятилетия на оценку событий прошлого. Однако Д. Де Витт словно писал «по горячим следам», не внося в свои воспоминания всего того, что обычно дает ретроспекция.

Мемуарный комплекс, созданный участниками Белого движения, насчитывает многие десятки книг. Среди них воспоминания Де Витта представляют особый интерес, поскольку описывают боевую жизнь одной из национальных частей — Чеченской конной дивизии. История этой части по-своему парадоксальна и отражает всю сложность такого явления, как Гражданская война в России. Эпоха оказалась настолько турбулентной, что боевыми соратниками оказались чеченцы и терские казаки — враги с незапамятных времен. При этом очередное кровавое «приведение к покорности» чеченцев произошло всего за несколько месяцев до их мобилизации под знамена генерала Деникина. Затем вихрь войны занес горцев на Украину, в места, о существовании которых многие из них и не подозревали. Наконец, избежавшие смерти от пули или тифа, не сумевшие или не захотевшие вернуться в родные аулы оказались в Крыму, защищая людей, выступавших за сохранение «единой и неделимой» России и потому совершенно нетерпимых не только к идеям национальной независимости, но даже к автономии. Во многом схожей по своему трагизму оказалась и дальнейшая судьба персонажей записок. Терцы перенесли так называемое «расказачивание», чеченцы — жестокие репрессии со стороны органов ГПУ-НКВД, а впоследствии — депортацию в Казахстан. Их командиры — русские офицеры оказались в эмиграции или погибли в 1930-е годы. То же ожидало и многих из тех, кто воевал на другой стороне, под красными знаменами. Хотя Де Витт несколько месяцев командовал чеченским эскадроном, он сохранил характерное для кадровых офицеров «имперское» отношение к своим подчиненным. Он так и не понял, что имел дело с носителями принципиально иной военной культуры, в основе которой лежит индивидуальное ратное мастерство и чрезвычайно гибкое реагирование на изменение ситуации. Каждый горец — не деталь военной машины, а сам по себе — армия (начальник штаба, командир, интендант и боец в одном лице).

Мобилизация чеченцев в ряды Добровольческой армии основывалась на солидном опыте, который Российская империя накопила в комплектовании вооруженных сил с учетом многонационального и поликонфессионального состава населения. Части, состоявшие из «инородцев», имелись уже в войске Ивана Грозного. В XIX столетии в ходе Кавказской войны на стороне правительства воевали многочисленные закавказские и горские ополчения, которые назывались милицией, хотя только отчасти имели признаки этой организации. В боях и походах под российскими знаменами участвовали отряды, скомплектованные буквально из всех народов края — грузинские, армянские, азербайджанские, осетинские, чеченские, аварские, лезгинские. Исключение составляли только адыгейские племена. На Западном Кавказе количество лиц, согласившихся пойти на царскую службу, исчислялось буквально десятками, тогда как Дагестан, Осетия и Кабарда выставляли несколько тысяч воинов. Формирование милиции было одним из условий принятия присяги на подданство, причем коронная власть крайне редко вмешивалась в порядок комплектования, оставляя это в компетенции самих горцев. Определялась только общая численность ополчения.

Стремление горцев доказать свою воинскую доблесть, а также расчет на добычу позволяли формировать милицию фактически на добровольной основе. Большую роль на Северном Кавказе играл и фактор «вечного врага»: против тех, с кем имелись давние счеты, в поход шли очень охотно и в бою не щадили ни себя, ни противника. На сборный пункт милиционеры являлись со своим оружием и на своих лошадях, но во время боевых действий имели довольствие и жалованье по казачьим нормам, получали компенсацию за убитого или павшего коня, а в случае смерти семьям выплачивалось солидное по местным меркам пособие.

Весною 1916 года собранные впервые за всю войну три гвардейских корпуса, объединенные под началом генерала-адъютанта Безобразова

[1]

, стояли на отдыхе, числясь в резерве главнокомандующего Северного фронта

[2]

. С первыми лучами летнего солнца телеграф стал приносить радостные вести о крупных победах на юге. Поползли слухи о возможном наступлении гвардии на север. Ожидавшийся Высочайший приезд, а затем и приезд Шефа полка

[3]

, толковались как напутствие к решительным действиям.

Неожиданно все резко изменилось: полки получили приказание подтянуться к железным дорогам и стали грузиться в поезда. Стало ясно: мы идем на юг, где наступление русских армий развивалось с невероятной быстротой

[4]

. В десятых числах июля полк лейб-драгун выгружался уже в районе города Луцка, у станции Клевань. Выгрузка происходила настолько спешно, что эскадроны выгружались ночью в открытом поле. По слухам, пешая гвардия уже занимала участок на фронте. Издали несся несмолкаемый гул тяжелой артиллерии.

Рано утром, на следующий день, полк, в полном составе, под веселые и бодрящие звуки трубачей потянулся в сторону фронта. Кругом был сплошной бивуак, подходили все новые и новые части. На десятки верст все дороги были забиты воинскими колоннами и обозами, и весь этот человеческий поток медленно двигался в сторону все усиливающегося артиллерийского грохота. Невиданное до сих пор скопление десятков, а может быть, и сотен тысяч войск и артиллерии невольно наводили на мысль, что именно здесь, на этом участке фронта, готовится сокрушительный удар австро-германским армиям. Повсюду встречались транспорты с ранеными, на ходу жадно схватывались и передавались по колонне фронтовые новости.

Пройдя верст сорок-пятьдесят и встреченные квартирьерами, лейб-драгуны круто свернули с дороги, втягиваясь в редкий лес Кроватки и попадая в сплошной конский и людской муравейник 12-й кавалерийской дивизии. У каждого дерева было привязано не меньше 4—6 лошадей. Тут же лежали сонные люди, вьючные седла, амуниция. Пройдя с версту, колонна полка остановилась, и эскадроны стали располагаться на бивуак. 2-й эскадрон расположился смежно с коновязями буланых лошадей ахтырских гусар. Вплотную к нам встали и другие полки дивизии, а немного в стороне разбила бивуак Кирасирская дивизия. Проезжающие ординарцы 3-й гвардейской и 11-й кавалерийской дивизий говорили и о их близости. Итак, на небольшом участке собрано было пять кавалерийских дивизий.

Вскоре наши офицеры встретили друзей и приятелей по выпускам среди ахтырских гусар. Час-два спустя уже играли трубачи, песенники, подносились «чарочки». Все были веселы, все были рады встрече, и могло бы показаться, что никто не думал о той бойне, которая происходила в 6—7 верстах, если бы не раскаты сотен орудий, поминутно напоминавшие, что не сегодня-завтра и мы, возможно, будем призваны принять участие в общем кровавом пире войны.