.

Еще в детстве во вступлении к какой-то книге я прочитал меткое замечание: «Следует интеллигенту провести ночь в полицейском участке, как он тут же напишет об этом книгу». Не знаю, могу ли я считать себя интеллигентом, да и в когтях Системы я провел намного больше, чем одну ночь, но это высказывание кажется мне довольно уместным. Действительно, тюрьма, неволя и все с ней связанное, дают человеку такую гамму чувств и впечатлений, которую он едва ли может получить еще где-то. А для того, кто привык критически анализировать увиденное, это еще и невероятно плодовитая почва для наблюдений, рефлексии и глубокого раздумья.

По задумке, которую, надеюсь, мне удастся реализовать, этот сборник рассказов — лишь промежуточный этап на пути к более обстоятельному рассказу, мазок на холсте, который еще предстоит заполнить красками: он дает лишь общее представление, но не позволяет ощутить всю полноту картины. Такой картиной, надеюсь, станет в будущем книга-история, которая расскажет о моем заключении от первого дня до последнего.

Почему же я решил написать «Краски параллельного мира»?

Во-первых, власть боялась и боится огласки всего, что делается в тюремных застенках, специально делая их настолько закрытыми, насколько это возможно. Это значит, что огласка может нанести им репутационный и моральный ущерб. И, если возможность нанести такой ущерб у нас есть, мы должны ее использовать. Каждый злодей стремится скрыть свои действия или, если не получилось, оправдать их чем угодно: законом, правом сильного, «революционной необходимостью», моралью… Говорить правду и разоблачать преступления — это императив, моральный долг каждого человека.

Во-вторых, рассказывать о том, что мы увидели и почувствовали, важно также и для документирования. Ведь никто и ничто не вечно. И многие в будущем могут сказать: «А мы ничего не делали… Мы только выполняли приказ», или: «Мы не знали, что такое делается, а иначе обязательно приняли бы меры!» Либо вообще начнут отрицать все: «Это ложь, не было такого! Где подтверждение?» И, если даже над ними никогда не состоится суд народный или даже государственный, куда более важен суд истории.

БМ

 — безопасное место. Камера, обычно ШИЗО или ПКТ, где содержат осужденных, которые не могут содержаться с общей массой зеков. Обычно это те, что делали какие-то неприглядные поступки: воровали, не расплатились по долгу и так далее, но часто и жертвы ментовских провокаций. Согласно УИК, любой осужденный может быть переведен в безопасное место после письменной просьбы.

Баландёр

 — сотрудник хозяйственной обслуги, зек, который разносит пищу тем, кто сидит в камерах ШИЗО, ПКТ, крытой.

Вертухай

(продольный) — тюремный надзиратель, контролер.

Вязаные

 — осужденные, подписавшие обязательство о правопослушном поведении.

Двушки

 — сигареты «средней» ценовой категории, например «Корона», «Минск». По лагерным расценкам, две пачки «двушек» — это одна пачка синего «Винстона».

«Кто не был на “губе”, тот не служил в армии», — часто говорят бывшие солдаты. Аналогично можно сказать: «Кто не был в ШИЗО, тот не сидел в тюрьме».

Без понимания того, что собой представляет штрафной изолятор, или, как его еще называют, кича, невозможно понять суть тюремной системы и многие поступки заключенных.

Согласно ПВР и УИК, штрафной изолятор — одна из тяжелейших мер дисциплинарного взыскания, которая должна применяться только за грубые нарушения режима. А поскольку определения «грубого» нарушения никто не давал, оно полностью лежит на совести начальника колонии, который и назначает это наказание.

Что такое ШИЗО? На территории колонии за дополнительным рядом колючей проволоки и КСП,

[1]

как на острове, находится отдельный барак — барак ШИЗО/ПКТ, который является своеобразной лагерной спецтюрьмой. В этом бараке (в случае тюремного ШИЗО — это просто подвал), как и в обычной тюрьме, находятся камеры. В одну из таких камер после «дисциплинарной комиссии» и заводят нарушителя.

Представьте себе помещение длиной примерно два метра и шириной метр с чем-то. Дощатый пол. На этой небольшой площади находятся: нары, пристегнутые к стене (отстёгиваются контролёром снаружи, с продола), табуретка, столик «для приёма пищи», туалет (унитаза нет, есть «очко», огороженное с одной стороны стенкой около метра высотой), умывальник, небольшие полочки на стенах. Часто они расположены так, что по камере нельзя сделать и двух шагов, чтобы на что-нибудь не наткнуться. Под потолком висит лампочка, есть и «окно», если его можно так назвать. Между свежим воздухом и вами — стекло в раме, решётка с внутренней стороны и металлические жалюзи с внешней, чтобы заключённые не могли «срабатываться» — передавать что-то из камеры в камеру, а также для большего психологического давления, чтобы не было видно солнца и неба. Но администрация часто проявляет изобретательность и делает в «окнах» ШИЗО дополнительная решётку. Рекордсменами здесь можно смело назвать ментов ИК-9 (Горки), которые сделали в окне аж четыре решётки плюс стекло — солнечный свет в камеру почти не попадал — вполне возможно, они заслужили за такое «ноу-хау» похвалу от проверяющих из ДИН.

Феномен советской и, увы, постсоветской реальности. Слово, знакомое каждому, кто лишён или когда-то был лишён свободы. Тот, кто обозначен этим словом, может быть улыбчивым молодюком с хитрым прищуром или предпенсионного возраста мужиком с сединой в волосах и усталым взглядом, крикуном с бегающими глазами или вежливым интеллигентом, смотрящим на тебя спокойно и сосредоточенно, слабовольным лентяем или фанатичным профессионалом — суть его была и остаётся одна.

Опер.

Во времена имперской России они звались жандармами, потом просто сотрудниками ЧК, УгРо и тому подобных структур, сейчас они — «оперуполномоченные». Интересно, а как зовут их в других странах? Агент? Инспектор полиции? Детектив? И тянется ли за ними такой кровавый след, какой на протяжении без малого 100 лет волочит за собой «наш» опер?