Работали, значит, на одной кафедре старший преподаватель Пысюк Нелли Владимировна и лаборант Жарикова. Хотя… Сложно было в отношении Жариковой употребить какой-то глагол, в особенности — «работать». Эта Жарикова вечно спала на ходу. С полураскрытым ртом. Такая романтическая бледная немочь неопределенного возраста. Возраст у таких, знаете ли, сходу не определяется. Смотришь — вроде ей двадцать восемь, а потом думаешь, а вдруг ей уже тридцать восемь?.. Может, кто дал бы Жариковой и сорок восемь, — как говорится, не жалко. Но, поскольку Жарикова была, так сказать, свободной женщиной, то есть ни разу замужем не побывала, а все какими-то надеждами бредила, то уж ей старались сорок восемь не давать все-таки. Была такая молчаливая договоренность на кафедре. Народ там больше культурный работал, не звери все же. Поэтому так и решили: не давать Жариковой сорок восемь! Решили раз и навсегда давать Жариковой где-то в интервале от двадцати восьми до тридцати восьми. Интервал, в принципе, подходящий был, каждый мог выбрать цифру под настроение.

Жарикова заполняла кафедральные табели, выдавала методички студентам, через пень-колоду печатала одним пальцем распоряжения заведующего, иногда после обеда она уходила на полдня «уточнить расписание» в первый корпус, но обычно сидела на кафедре и отвечала на звонки замороженным боязливым шепотом: «Алё? Кто это?»

Цветы поливать и чайник ставить входило в обязанности все той же Жариковой. Свои полторы тыщи она, между нами, оправдывала. Еще она постоянно что-то читала, не поднимая головы. Поэтому ни в каких склоках или брожении никогда не участвовала. За это ее, в сущности, и ценили.

Непонятно что и как их сдружило с Пысюк. На кафедре все только угорали, как Жарикова оживлялась при виде Пысюк и тащилась на максимуме для таких — ставить чайник. Что-то даже пыталась за чаем поведать Пысюк из прочитанного. Впрочем, сами понимаете, кто, собственно, может выдавать методички за полторы штуки в месяц.