Творчество выдающегося испанского прозаика хорошо знакомо советскому читателю. В двух последних произведениях, включенных в настоящий сборник, писатель остается верен своей ведущей теме — жизни испанской деревни и испанского крестьянина, хотя берет ее различные аспекты.
Предисловие: Феномен Делибеса
Имя Мигеля Делибеса, одного из наиболее значительных прозаиков современной Испании, хорошо известно советскому читателю. Лучшие его произведения, наиболее ярко представляющие его творчество и ознаменовавшие самые важные вехи на пути эволюции писателя, давно издаются в Советском Союзе
[1]
. Более того, творчество Мигеля Делибеса настолько серьезно и всесторонне исследовано советскими литературоведами и критиками, что любая попытка обратиться к написанному им до 1975 года чревата риском непроизвольного повтора оценок и наблюдений, сделанных уже — причем на очень высоком уровне — теми, кто до этого обращался к романам испанского писателя.
Поэтому прежде чем перейти к двум произведениям, которые издательство «Радуга» предлагает вниманию читателей в этой книге, попробуем разобраться, в чем же заключается своеобразие творчества Мигеля Делибеса и каковы причины его столь постоянного, длящегося более тридцати лет литературного успеха.
Признание рано пришло к выпускнику юридического факультета и специалисту по торговому праву, избравшему к тому моменту карьеру журналиста и работавшему в редакции газеты «Норте де Кастилья» в своем родном городе Вальядолиде. Мигелю Делибесу исполнилось 28 лет, когда в 1948 году ему за первый роман «Кипарис бросает длинную тень» была присуждена самая значительная литературная премия в Испании тех лет — «Эухенио Надаль». Между тем, книга была, откровенно говоря, сыровата и юношески наивна. С тех пор почти не проходило года, чтобы писатель не публиковал очередную книгу — роман, путевые очерки, сборник репортажей. Многие из этих публикаций становились событиями в литературной жизни страны, отмечались высшими премиями разных издательств. По произведениям писателя ставились театральные спектакли, снимались фильмы. Его романы издавались и за рубежом — они переведены на все основные языки мира.
Такой стабильный успех особенно поразителен, если учитывать, что писатель никогда не искал легких путей к читателю, ставил перед ним трудные вопросы, не поддавался искушению стать «коммерческим» литератором, а таких в Испании немало и они составляют конкуренцию серьезным прозаикам. Напротив, Мигель Делибес пишет в традиционной манере классического критического реализма, без всяких внешних эффектов и изысков, не прибегая к острым сюжетным линиям, которые бы сами по себе приковывали внимание к написанному. Героями его произведений являются люди, не способные вызвать интерес у любителей легкого чтения — крестьяне, домашние хозяйки, учителя, то есть люди, находящиеся на низших ступеньках общественной иерархии, ведущие «серое», ничем не примечательное существование.
Испанская критика не раз писала о «загадке Делибеса», даже о «феномене Делибеса». Одни, как Сайнс де Роблес, связывали его успех с неповторимым языком, богатым и точным словарем писателя, с присущим ему врожденным чувством меры. Другие пытались объяснить дело тем, что творчество Мигеля Делибеса якобы отвечает основным канонам «костумбризма» — литературного течения, появившегося в Испании еще в XIX веке, для которого характерно углубленное бытописание без особых обобщений.
Кому отдаст голос сеньор Кайо?
(Роман)
I
Он вбежал по лестнице через две ступеньки — чуть наклонившись вперед, тяжело дыша, — ко второму этажу дыхание сбилось, он остановился на площадке передохнуть и левой рукой оперся на перила. Под потолком слабая лампочка, схваченная металлической сеткой, освещала облупившиеся стены, благородные, стершиеся по краям деревянные ступени, все в пыли точеные балясины перил, двери двух квартир слева и справа, уставившиеся друг на друга бронзовыми глазк
а
ми, карнизы и лепку — все излишества барочного стиля. На одной из дверей, той, что ближе к Виктору, — белая пластинка с отбитым краем: «Димас Реглеро. Врач. Ухо, горло, нос».
Виктор сделал глубокий вдох и тихонько потер подбородок. «Не тот стал, не тот. Сказываются годы бездействия», — пробормотал он еле слышно. На четвертом этаже хлопнула дверь, и послышались ровные, размеренные шаги — кто-то спускался. Он подождал. На лестнице показался Артуро: светлый осенний костюм, галстук в коричнево-белую полоску, заколотый золотой булавкой с эмблемой партии. Увидев Виктора, удивился:
— Что ты тут делаешь? Как не в себе!
Они поглядели друг на друга, Артуро — несколько свысока. В лестничной клетке гулко мешались доносившиеся сверху, из помещения партийной ячейки, голоса товарищей с говором теледиктора и пением Леонарда Коэна из передачи «Песни одной комнаты».
— Дани наверху?
II
В самой дальней комнате перед двустворчатой стеклянной дверью, выходящей на галерею, поставил Дани свой рабочий стол, вооруженный тремя телефонами — черным, белым и кремовым, старой пишущей машинкой, красной пластиковой папкой, двумя пепельницами, стаканчиком с карандашами, ручками и фломастерами, ящиком с сигарами и бутылкой виски. Вокруг — навалом — плакаты, листовки, флажки с эмблемой партии; на всем была печать краткосрочности пребывания тут. Когда Виктор вошел, Дани, в голубом свитере, прижав к уху белую телефонную трубку, закинув ногу на ногу, пинал воздух, то и дело поднимал правую бровь, а пальцами левой руки барабанил по плоскому подлокотнику узкого кресла, в котором сидел. За его спиной темнели стекла галереи, а за темными стеклами, по другую сторону большого двора, виднелись дома с застекленными галереями, кое-где освещенными. Увидев Виктора, Дани жестом — мол, ничего не поделаешь — показал на телефон и предложил сесть, кивнул на красное пластиковое кресло по другую сторону стола. А в трубку сказал иронически:
— Плевал я на это, дорогой, ты же знаешь…
Живое, худощавое лицо его нетерпеливо наморщилось. И поднятая правая бровь, и пинки, которыми он осыпал воздух под столом, и барабанная дробь пальцев — все говорило о внутреннем напряжении. Виктор оперся на подлокотник красного кресла, рядом с Кармело, как человек, невольно оказавшийся при разговоре, который ему неинтересен.
Он машинально оглядывал комнату и, заметив, что Кармело что-то шепчет, наклонился к нему. «Из Мадрида», — указал Кармело на телефон. «Угу», — ответил Виктор. Поглядев в сторону алькова, он увидел там новые кипы плакатов, брошюр и листовок и три больших ящика с пепельницами, значками и зажигалками с эмблемой партии, которых накануне тут не было. Виктор шепнул на ухо Кармело: «Когда будем распределять этот арсенал?» Тот поправил очки на носу и пожал плечами. Дани поднял руку, призывая их помолчать.
— Он как раз тут, — сказал Дани в трубку. — Гора… Уйма… Не ездить? Дюжина, не больше… Почти опустели… В горах, конечно…
III
Молодые люди толпились у стойки бара, курили и болтали, наполняя кафе неясным, будоражащим людским гомоном. Пол был усеян скорлупой креветок, косточками от маслин, окурками, бумажками от сахара и скомканными салфетками. Виктор протиснулся к стойке у самой кассы. Одна из четырех работавших за стойкой девушек — наиболее яркая блондинка с розовыми руками в веснушках — заметила Виктора и, улыбнувшись, обратилась к нему:
— Стаканчик вина?
— Стаканчик вина, — сказал Виктор.
Она поставила на стойку стакан, взяла с полки бутылку и налила Виктору вина:
— Опять едете?
IV
На просторной стоянке под сенью горделивого здания с башней отдыхало полдюжины грузовиков, четыре легковых автомобиля и синий пикап, в котором сидели уже четверо мужчин, собираясь отъезжать. Метрах в пятидесяти от стоянки открывалась прямоугольная площадь, которую шоссе огибало: двухэтажные каменные дома с арками и колоннами; длинные открытые галереи, оживленные цветущими геранями и петуниями. В центре площади, залитой асфальтом, возвышался каменный крест, а вокруг с четырех сторон — четыре металлические скамьи, выкрашенные в разные цвета: красный, желтый, зеленый и синий. Надписи на спинках гласили: «Муниципальная сберегательная касса». Постоялый двор с застекленным балконом, нависавшим над улицей, выходил фасадом на дорогу; у дверей разговаривали трое мужчин; один из них, очень высокий, сутулый, по виду из образованных, улыбаясь, направился к приехавшим, как только они вышли из машины. Рафа предостерег:
— Осторожно, это алькальд. Рот на замок, если не хотите, чтобы конкуренты нас обштопали.
Они сошлись в центре площади.
— Здравствуйте, — сказал алькальд. — Снова к нам?
— Мы проездом, — сказал Виктор.