Как разнесся слух по Петрополю,

Слух прискорбнейший россиянину,

Что во матушку Москву каменну

Взошли варвары иноземныи.

То усл’ыхавши, отставной сержант

От вод холмистых средиземных

Дождливый ветер полетел,

Помчался в дол, и тучи темны

На небо синее навел.

Столетние дубы ломает и гнет

Дщерь хладна льда! Богиня разрушенья,

Тебя, россиян мать, на лире воспою,

Зима! к тебе летит мое воображенье

Желаю изразить волшебну красоту.

Когда, последуя холодному Борею,

Настанет час ужасной брани,

И заструится кровь рекой,

Когда порок среди стенаний

Восторжествует над землей.

Брат кровью брата обагрится,

П. О лира милая, воспой мне, ах, воспой!

Иль оду, иль ронд’о, иль маленький сонет!

Э. . . . . . . нет.

А я ужель забыт тобою,

Мой брат по музе, мой Орест?

Или нельзя стеснить мечтою

До тех обетованных мест,

Где я зовуся

чернобривым

,

Дева, дева! в сень дубравы,

К речке, спящий в камышах,

Приходи: Эрот суровый

Мне уж в трех являлся снах!

В сей книге, в кипе сей стихов

Найдут следы моих мечтаний,

Которые, как жизнь блестящих мотыльков,

Как сны волшебные младенческих годов,

Исчезли — а меня с толпой забот, страданий

Я виноват, Елена! перед вами,

Так виноват, что с вашими глазами

Не знаю, как и встретится моим!

А знаете ль, как это больно им?

Ах, для меня на свете все постыло,

Когда я в хижине моей

Согрет под стеганым халатом,

Не только графов и князей -

Султана не признаю братом!

Гляжу с улыбкою в окно: