Я, Ерофей Всеславич… Хабаров… я, Горазд… Павлович… Святитский. Нет! Я, Ерофей… Всеславич… Павлович? Хаб… Святитский? Хабаров? Кто я?!

Мысли метались, словно всполошенные чайки меж скал. Гулко, громко, беспорядочно. Кое-как приняв сидячее положение, я чуть ли не кубарем скатился с высокой постели и замер перед невысоким, но очень широким, массивным шкафом с зеркальной дверью. Коснулся своего отражения ладонью… и отпрянул. Это я?! Вот этот вот худой мальчишка с русой шевелюрой, всклокоченной, словно иголки ежа, это теперь я? Снова?!

Истерика схлынула, разум привычно сковал выплеск эмоций, спрятав их до поры до времени где-то в глубинах подсознания, и я смог чуть менее предвзято оценить произошедшие метаморфозы. Понятно, что со мной случилось нечто из ряда вон выходящее, но это не значит, что нужно прямо сейчас сесть на пол… кстати, не крашеный, а скобленый, и начинать оплакивать прежнюю жизнь. В конце концов, как часто сорокалетним, битым жизнью мужикам удается вернуться в… ну, пусть не в детство, а юношество? Вот-вот. Так, эмоции в сторону, воспоминания туда же… кашу в голове можно будет расхлебать и чуть позже. А пока определимся с телом и окружающей реальностью.

Рука непроизвольно потянулась к подбородку, в поисках небольшого треугольного шрама, полученного в детской драке, но наткнулась лишь на нежную ребячью кожу, не знавшую не только бритвы, но даже юношеского пушка. Хм, лет пятнадцать-шестнадцать, да? У меня и в

тот

раз первые намеки на щетину появились лет в семнадцать. Эх, помню-помню, как завидовал своим одногодкам по этому поводу. Здесь, очевидно, дела обстоят так же… если это, конечно, мое тело.

Тряхнув головой, всмотрелся получше в свое отражение и вздохнул. Похож, очень похож… но не я. Нет привычных отметин-шрамов, большую часть которых я получил в шебутном детском возрасте, зато имеются иные, в немалом количестве, но самое главное — глаза. У меня всегда были серые с прозеленью зенки. Помнится, в детстве, когда я что-то выпрашивал у матери и доставал ее до печенок, она все фыркала, требуя, чтоб я своими болотами на нее не таращился. А у этого… тела глаза почти черные. Темные-темные. Непривычно.

Легкость, с которой у меня на руках оказался кусочек пластика, несущий в себе одновременно паспорт, страховое свидетельство, доступ к счету в казначействе, пока, к сожалению, абсолютно пустому, налоговый и сетевой идентификатор, чуть не вогнала меня в ступор. Ну как такое возможно?! Нет, у меня в жизни бывали случаи феерического везения, когда смерть проходила в миллиметрах и, мазнув по мне сожалеющим взглядом, исчезала за спиной, но такого фарта, как встреча с дедом Богданом и теткой Ружаной, не было никогда. Это, по-моему, вообще что-то запредельное. Впрочем, я и в чужие тела прежде не попадал и по иным мирам не шлялся… вроде бы. По крайней мере, память моя таких путешествий не помнит. Может это везение оказаться событием того же порядка? Да кто ж его знает…

— Ну что ж, Ерофей Павлович… поздравляю с принятием подданства, — серьезным тоном произнес Турчанинов, пожимая мне руку, на что дед Богдан только что глаза не закатил. И это не осталось незамеченным хозяином кабинета. Он укоризненно взглянул на старика и покачал головой. — Да, я говорю это абсолютно серьезно, Богдан. Парень с одиннадцати лет шатался по стране, и никаких документов у него не было, а значит, и подданным государя он до сих пор не был.

— Что значит документов не было? — нахмурился старик, бросив на меня короткий взгляд.

— То и значит. Данные мальчишки в базах отсутствуют, значит, с государственными ведомствами он дел не имел… если не считать приюта, но биометрия с воспитанников подобных заведений снимается лишь последние три года. И кстати, ни в одном из них Ерофей Павлович Хабаров не числится.

— Час от часу не легче. — Дед Богдан повернулся ко мне. — Так ты у нас, получается, человек-невидимка, а, Ероха?

Давненько я так не впахивал. Утренние тренировки сменялись помощью деду Богдану и его жене, после обеда начиналось время учебы у Ружаны Немировны, а расправившись с ужином, я погружался в книги, освежая имеющиеся знания, а чаще изучая то, чего и не знал никогда. В результате спал я, что называется, без задних ног. Но оно и к лучшему. Влиться в жизнь совершенно незнакомого мне

сословного

общества без знаний основополагающих вещей было бы невозможно. И я откровенно благодарен хозяйке дома за то, что она взяла на себя труд не только подтянуть меня в так называемом естествознании, но и взялась за ликвидацию пробелов в моем воспитании. Нет, речь шла не об этикете, хотя и его она частенько затрагивала в своих лекциях, но большая часть объяснений касалась взаимоотношений между представителями разных сословий. Пусть за последнюю сотню лет, с развитием общества, рамки сословий изрядно стерлись, но, оказывается, остались некоторые вещи, без знаний которых можно легко нарваться на большие неприятности… И как мне кажется, Ружана Немировна понимала под этим отнюдь не опасность прослыть сумасбродом и невежей.

Вообще, обучение у хозяйки дома было самой неоднозначной частью моей жизни на хуторе. И первой особенностью было само поведение и очень неожиданные знания Ружаны Немировны. Чем больше мы общались, тем отчетливее я понимал, что супруга Богдана Бранича Бийского совсем не так проста, как кажется на первый взгляд. А уж ее знания… чего стоят только лекции о правилах общения, принятых в различных слоях общества! А лекции о старых семьях, чье могущество строится не только на капиталах и политическом влиянии, но и на сохраненных древних знаниях в той области, что здесь именуют естествознанием, а иногда с пафосом зовут философией… И уж точно я не мог не заметить, что сведения по этому предмету, которыми со мной щедро делилась хозяйка дома, не очень-то похожи на то, что я вычитал в гимназических учебниках. У Ружаны Немировны был совсем иной подход к тому, что здесь именуют ментальными манипуляциями. Не классически формальный, а… чувственный, что ли? В учебниках чуть ли не на каждой странице написано о необходимости точного следования «формулам созидания», расписанным до последнего завитка, а Ружана Немировна, преподавая очередной урок, всегда делает упор на необходимость осознания смысла совершаемой манипуляции и волевой контроль. И честно говоря, этот подход мне нравится куда больше, чем плетение ментальных конструкций в соответствии с рекомендациями учебника.

— Это от того, что ты не воспринимаешь эти самые конструкции как осмысленное действие, — пояснила она, когда я поделился своими размышлениями. — Не видишь смысла заложенного в тот или иной завиток или узел. Это нормально на данном этапе. Более того, многим ученикам, из тех, что не ставят себе целью развитие Дара, большего и знать не надо, ведь для того же облегчения быта совсем не нужно понимать,

— А ваш метод…

— Строится на понимании, прежде всего. Чтобы добиться результата, ты осознаешь каждый оттенок смысла желаемого действия, отсекаешь лишнее, ненужное, оставляя лишь чистый конструкт, лишенный паразитных наводок от неподходящих эмоций, колебаний и неопределенности, и своей волей воплощаешь его в реальность. Желание, осознание и воля, так называемый метод Большой Триады, и он оказался удивительно созвучен твоему восприятию ментала, — ответила тетка Ружана и, чуть помедлив, призналась: — Хотя, возможно, здесь есть и толика моей вины. Все же впервые ты увидел ментальные конструкции через призму моего восприятия, и это не могло не оказать своего влияния на развитие твоего дара.

С приездом семьи младшего Бийского мой распорядок дня несколько изменился. Нет, я по-прежнему начинал утро с тренировки, а после завтрака помогал по хозяйству деду Богдану и тетке Ружане, но вместо отмененных послеобеденных занятий предпочел гулять по окрестностям, и завершал день еще одной долгой тренировкой, но уже с использованием всех своих невеликих возможностей в естествознании, полученных за прошедшее время от старших Бийских. И эти вечерние занятия я старался проводить подальше от хутора, на реке или в небольшой рощице у озера, в получасе ходьбы от дома. Да, фактически я сбегал… потому что достали! Если утренняя тренировка проходила слишком рано для городских жителей, и меня в это время никто не беспокоил, то стоило тетке Ружане загреметь на кухне посудой и заняться приготовлением завтрака, как дом наполнялся суетой и шумом, от которых я за последние годы банально отвык. Младшие Бийские, похоже, просто не знали, что такое тишина и спокойствие, разумеется, я имею в виду внуков деда Богдана, а не Брана с Баженой.

Вот от этих детей я и сбегал, сначала на хозяйственный двор, помогать старику, а после обеда на прогулку. Нет, поняв, что тройка шебутных отпрысков Брана Богданича не особо горит желанием соваться в грязь хоздвора и не желает нюхать ароматы навоза, я сначала попытался скрыться от них там на весь день, но старик, под одобрительный кивок жены, погнал меня прочь. Вот и пришлось искать себе занятие вне хутора.

С вечерней тренировкой поначалу вышло еще хуже. Стоило мне заняться разминкой на полянке за домом, как всем своим обострившимся за последние два месяца чутьем я ощутил неослабевающие потоки внимания чуть ли не со всех сторон. Очень неприятное ощущение, надо сказать. Настолько неприятное, что я трижды сбивался, создавая выпрошенный у тетки Ружаны конструкт, «оживляющий» тень для спарринга. А тут еще и приятели и подружки Олега с Марой зачастили на хутор с ближайших окрестностей. В общем, о спокойной жизни осталось только мечтать.

Искать общий язык со старшими детьми Брана и Бажены мне не хотелось. Да они и сами не горели таким желанием, воспринимая меня лишь как часть обстановки дедова дома, не больше. А вот Злата… самая младшая Бийская явно была настроена на общение, и плевать было этому дьяволенку в юбке, что я не разделял ее устремлений. На мои тренировки с использованием ментальных конструктов она готова была смотреть часами, чем изрядно меня нервировала. Сталкер, чтоб ее! Но и прогнать ребенка я не мог, вот и приходилось изворачиваться и незамеченным линять с хутора. А старшие Бийские, кажется, вовсю наслаждались нашими со Златой играми в прятки… и если мне не изменяет мой слух, то даже устроили тотализатор.

Медитация вида «расслабление — опустошение — концентрация», по словам Ружаны Немировны, является важной составляющей подготовки любого созидающего, будь то волхв или «философ». Она призвана отточить способности манипулятора, увеличивая концентрацию, столь необходимую при создании ментальных конструктов. Именно такой медитацией я и занимался, сидя на берегу небольшого озера, когда по чувствам словно бритвой полоснуло чье-то внимание. Это было неожиданно… когда Ружана Немировна знакомила меня с этой особенностью медитативного транса, ее собственное внимание, как и редкие всполохи интереса деда Богдана, наблюдавшего тогда за учебным процессом, ощущались мною гораздо более мягко, такой яркости эмоций там не было в помине.

История об оградниках навела меня на одну занимательную идею, возможность воплощения которой я тут же принялся проверять во всех доступных источниках. Артефакты… нет, меня не интересовала возможность создания какого-нибудь кольца всевластия, до такой дури я еще не докатился. Но… большую часть жизни я что-то делал своими руками. Будь то борщ или кованый светильник, проект дома или сруб заимки в тайге. Мне нравится видеть результат своего труда, воплощенный в реальности. Такая вот форма самолюбования, да… и ничего не могу с собой поделать. Собственно, в здешнем естествознании, несмотря на мой интерес к этому странному то ли ремеслу, то ли искусству, то ли науке, меня разочаровывает один из основных постулатов, можно сказать, краеугольный камень нынешней теории естествознания, который гласит, что ментальные манипуляции не способны создать материю, но могут на нее воздействовать. Иными словами, каким бы ни был могущественным «философ», ему ни за что не сотворить своей волей даже песчинку. Иллюзию — пожалуйста. Самую точнейшую, вплоть до осязания и обоняния, но вот создать настоящую песчинку не выйдет, хоть как извернись.

Это было… не обидно, нет, но разочаровывающе. И вдруг такой подарок от разговорившихся Олега и Мары. Хотя сам ведь видел, как работала Ружана Немировна с лунной нитью, мог бы и дотумкать, что это по сути и есть всего лишь один из способов создания артефактов. Хочу! Хочу научиться…

Эта идея так меня захватила, что следующую пару недель я буквально разрывался между выискиванием и чтением соответствующей литературы в своем зеркоме и исполнением назначенного нам с Олегом и Марой задания-наказания. Не могу сказать, что сразу все понял в «распотрошенных» учебниках, оказавшихся удивительно скупыми на эту тему, все же я не гений, да и времени на артефакторику, ввиду назначенного нам наказания, оставалось совсем немного. Но к моменту отъезда Бийских я все же успел ознакомиться с основами, и этого было достаточно, чтобы понять, что делать артефакты самому мне светит еще нескоро. Впрочем, я не унывал, рассчитывая плотнее заняться этой темой в свободное время.

А с заданием-наказанием мы все-таки справились, буквально накануне отъезда младших поколений Бийских. Ну… почти справились. Дед Богдан с супругой быстро и легко спустили на землю наше самомнение, взвившееся выше крыши, когда задача, как мы решили, была успешно выполнена. Нет, в самом деле, мы искренне считали, что здесь есть чем гордиться, ведь мы создали не один, а целых два действенных щита. А если учесть «помощь» постоянно крутившейся рядом с нами Златы… ну чем не подвиг?!

Вариант, предложенный Олегом, был путем чистого прямого противодействия. И именно ледяной щит нам удалось создать первым, благо связать выставленный на максимум конструкт охлаждения с конструктом отсечения температурных колебаний, в просторечии именуемым «прихваткой», можно без всяких проблем. Обычная бытовая связка, к которой мы присобачили еще один конструкт, позволяющий играть с размерами щита. Одна проблема, больше пары ударов огненных когтей эта штука не выдерживает… и парит, как банная каменка.

Чудесное утро, замечательная летняя погода и хорошие новости… Я просто знал, что день, начавшийся так хорошо, не может так же хорошо закончиться. На очередной рабочей встрече с группой профессора мы наконец-то смогли определиться со сроками, в которые, по идее, должна уложиться первая часть проекта, куда меня фактически затащили Грац и Остромиров. Честно говоря, я предполагал, что исследования Всеслава Мекленовича продлятся как минимум полгода. Но ошибся… чему был искренне рад.

— К концу сентября мы накопим достаточно первичного материала для исследований, и ты наконец-то сможешь отдохнуть от нашего навязчивого общества. Ты рад, Ерофей? Признавайся! — провозгласил Свен, хлопнув меня по плечу. Этот помощник Граца, которому профессор прочит «великое будущее», был как всегда громогласен и вездесущ. Честно говоря, когда Всеслав Мекленович знакомил меня со своими аспирантами, я готов был принять этого рыжебородого гиганта за кого угодно, хоть грузчика, хоть телохранителя Граца, но, как оказалось, сей индивид был не кем иным, как восходящим светилом философии и естествознания и первым кандидатом на должность самого профессора на кафедре Хольмского университета, естественно, после того, как Грац подаст в отставку… или займет личный кабинет в Академии, дожидающийся его уже добрый десяток лет.

— Рад, конечно, — кивнул я в ответ на возглас этого викинга под смешки его коллег, куда более щуплых и соответствующих каноничному образу кабинетного ученого. — Ведь это значит, что мое плечо наконец-то сможет себе позволить не испытывать боль от твоих приветствий.

— Хлюпик, — фыркнул Свен.

— Амбал, — не остался я в долгу. Рыжий замер, губы его задрожали, а на глаза навернулись слезы. Актерище!

Допрос о воздействии артефакта, так удачно вырубившего большую часть напавших на лавку бандитов, я пережил без потерь и даже в какой-то мере с прибытком. В том смысле, что насевший на меня после пережитого на своей шкуре воздействия созданного мною приборчика Остромиров, в начале беседы давивший, словно следователь на допросе, довольно скоро успокоился и даже расщедрился на объяснения причин своего гнева, в первую минуту нашего разговора чуть не размазавшего меня по ближайшей стенке. Но все претензии были сняты, когда мы на пару с Всеславом Мекленовичем объяснили суть воздействия артефакта, чем и успокоили рычащего волхва.

— Прибор не воздействует на разум. Прямо, во всяком случае, — поддержал меня совершенно довольный Грац. — Да, я тоже поначалу подумал о запрещенных манипуляциях сознанием, но разобрав с помощью Ерофея рисунок конструкта, ответственно могу заявить, это чистая физика… и небольшая зрительная иллюзия. И только, Вышата, слышишь?

— Подробности, — хмуро потребовал волхв, недоверчиво взирая на своего приятеля.

— Ерофей? — обернулся ко мне Грац. Я вздохнул и вызвал Бохома. Появившийся на столе перед нами хомяк, наряженный в немецкую каску и мундир кайзеровского обер-офицера образца начала прошлого века, медленно развернул конструкт, встроенный в артефакт, и застыл, удерживая работающее вхолостую воздействие.

— Рисунок довольно прост, — пустился я в объяснения. — Сам конструкт был взят мною из набора авиаторов и несколько переработан. Это воздействие, позволяющее летчику всегда четко осознавать, где верх, где низ и снижающее инерцию вестибулярного аппарата. Особенность конструкта в том, что он воздействует непосредственно на эндолимфу, утрикулюс и, частично, на саккулюс

[5]

. Я чуть перестроил воздействие, так что при его активации во внутреннем ухе начинается процесс, аналогичный тому, что происходит, если раскрутить человека на карусели, а потом резко остановить. Иначе говоря, попав под действие артефакта, любое животное или человек теряет ориентацию в пространстве. Правда, пришлось отказаться от некоторых элементов безопасности, из-за чего воздействие раздражает еще и слуховой аппарат. Ну а чтобы конструкт был более эффективным, я подключил небольшую зрительную иллюзию, искажающую видимое целью воздействия изображение, в противном случае у людей тренированных эта манипуляция не вызвала бы ничего, кроме кратковременного приступа морской болезни.

Новости, которые сообщили Багалей перед отъездом, основательно выбили меня из колеи. И дело было не только в догадках Рогнеды, что могли оказаться в корне неверными, но и в откровенности изрядно заикающейся Светланы. А каким еще могло быть признание пятнадцатилетней девушки в нежных чувствах? К тому же, как говорит мой опыт, такое поведение для женщин вовсе нетипично. В подобных случаях они предпочитают пассивную роль, предоставляющую им сладостную возможность выбора: ответить благосклонностью или с милой улыбкой послать неугодного ухажера куда подальше. Хотя есть и третий вариант, так же пользующийся у них популярностью: не отвечать ни да ни нет и мотать поклоннику нервы до полной готовности. Впрочем, ни один из этих вариантов не исключает двух других, а уж игра на нервах и вовсе является неотъемлемой частью всех трех. Правда, в некоторых случаях она может откладываться на неопределенный срок или, наоборот, предварять окончательный вердикт, но это уже несущественные мелочи. Утверждаю, как человек, испробовавший на своей шкуре все три варианта в самых разных сочетаниях. Но вот чего я никак не ожидал, так это того, что сам окажусь перед подобным выбором. Неуютным выбором, если говорить начистоту. Но самое противное, что в нынешних обстоятельствах я не могу предложить Светлане большего, чем дружба. По крайней мере, пока. А это даже не вынос мозга, хуже такого может быть лишь предложение «остаться друзьями», после уведомления о том, что «мы друг другу не подходим и лучше нам расстаться». И что мне было делать?!

Мысли мелькали, сменяя одна другую, и я, кажется, подвис не меньше, чем на минуту, невольно заставляя девушку нервничать. Фоном проскользнул поток внимания вроде бы удалившейся в дом Рогнеды, также фоном я засек интерес и нервное ожидание, волны которого исходили от Светы, но именно ее взгляд, неотрывно следящий за выражением моего лица, расставил точки над «i».

— Ты просишь у меня прощения за то, что «променяла» мою дружбу на новых знакомых… — проговорил я, глядя в глаза девушки. — Но я этого не видел, Света. Да, мы перестали заниматься с тобой естествознанием, но зачем тебе было издеваться над собой, изучая то, что неинтересно? Новые знакомые? Так у любого человека всегда найдется куча друзей и знакомых, увлечения которых и даже темы общения вовсе не пересекаются, это нормально и совершенно естественно. Мы стали меньше общаться из-за прекращения занятий? А разве было бы лучше, если бы мы продолжили наши встречи, но уже через силу, по необходимости?

— Так ты не сердишься на меня? — с облегчением вздохнула Светлана.

— Совершенно верно, — кивнул я в ответ и прищурился. — А что касается твоего признания…

Насчет обучения Златы я, конечно, шутил. Куда мне в учителя лезть, когда сам лишь чуть больше года назад с ментальными манипуляциями познакомился! Одно «но», сама девочка моего шутливого тона не приняла и, покидая лавку, на полном серьезе заявила, что обязательно придет учиться. Поймала на слове, иначе говоря.

Можно было бы, конечно, пожать плечами, улыбнуться и выкинуть происшедшее из головы, но зная характер Бийских вообще и Златы в частности, с полным основанием предполагаю, что сама она этого не забудет. А значит, через три-четыре года у меня действительно может появиться ученица. Пути волхвов? Так ведь не потянут ее старшие к Выбору, пока она не повзрослеет, только не после опыта со мной. Второй раз они такой ошибки не допустят. Так что… можно сказать, занятие на пару-тройку лет я себе нашел. И ладно. Если бы я вынужден был выбирать себе ученика, то все равно остановился на ком-нибудь вроде этой девчонки. Да, она егоза та еще, но даже в таком малом возрасте вполне способна быть серьезной и прекрасно осознает смысл поговорки: делу — время, потехе — час. Такую и учить будет одно удовольствие. Кхм… Что-то я поторопился, кажется. Самому бы с учебой разобраться, а туда же, других учить собрался!

Встреча с Олегом и Златой словно прервала круг обыденности, затянувший меня, словно водоворот. Вынырнув из рутины дел, я огляделся по сторонам и как-то внезапно осознал, что через два дня начинается новый учебный год. Пришлось проверять себя на предмет готовности к этому стихийному бедствию. И если с летними заданиями и учебными материалами у меня был полный порядок, то с «экипировкой»… полный швах. А значит, мне необходимо отправляться в большой поход по магазинам. А как иначе, если форма, которая еще в начале лета была мне почти впору, вдруг стала катастрофически мала, а купленные загодя тетради оказались исчерканы схемами ментальных конструктов и пояснительными записками к ним? М-да, плодотворная работа это, конечно, замечательно, но тащить такие тетради в гимназию было бы абсолютной глупостью. Да и ручками-карандашами нужно было разжиться, а то большая часть приобретенных ранее письменных принадлежностей, как оказалось, незаметно перекочевала в лабораторию Граца и его команды. Ну, не шариться же по их столам, выискивая свою собственность?

Поход по магазинам получился весьма продуктивным и… скорым. К моему удивлению, несмотря на скорое начало учебного года, в канцелярских лавках и магазинах, торгующих в числе прочей одежды гимназической формой, было удивительно пусто, так что с закупкой необходимых вещей я справился быстро и без проблем, чему несказанно порадовался. Терпеть не могу примерки.

Выспаться мне не удалось, и виновата в том не жесткая лавка, на которой я отлежал себе бока, а очередной допрос, на который меня выволокли из камеры через три часа после того, как я наконец смог уснуть.

Вторая «беседа» оказалась хуже первой. Нудные, повторяющиеся вопросы, непрекращающийся психологический прессинг и «активная электростимуляция откровенности» вымотали меня до невозможности. Не пытка, конечно, но нечто близкое. От плававшей в уставшем сознании мути раскалывалась голова, и даже периодические удары током оказались не в силах развеять туман, застилавший так и норовивший уплыть в забытье разум. Но, в конце концов, допрашивавший меня капитан, очевидно поняв, что его собеседник уже неспособен адекватно отвечать на задаваемые вопросы и вот-вот уснет прямо на «дыбе», невзирая на прошивающие его тело электроразряды, закончил это издевательство. Рука офицера коснулась кнопки на столе, и ввалившиеся в допросную конвоиры, исполняя его приказ, отцепили меня от карабина и потащили обратно в камеру. Ну, хоть не заставили самого тащиться по коридору, изображая букву «зю».

Правда, великодушия мордоворотов хватило ненадолго, точнее, ровно до того момента, как перед нами распахнулась дверь моих «апартаментов». Один из конвоиров снял с меня наручники, а другой в ту же секунду ткнул кулаком в спину, отчего в камеру я влетел головой вперед и едва успел выставить руки перед собой, чтоб не пропахать бетонный пол носом. Глухо грохнула захлопнувшаяся дверь, и из меня словно вынули стержень. Изрядно ободранные ладони заныли и упиравшиеся в пол руки подломились, отказываясь удерживать тело на весу.

Честно говоря, в тот момент я был готов уснуть даже на холодном бетоне, а потому единственной реакцией на тот факт, что меня кто-то ухватил за плечи и, довольно аккуратно приподняв над полом, втащил на теплую полку, стало тихое «спасибо», перешедшее в долгий зевок, после чего я самым наглым образом отрубился.

Удивительно, но проснулся я отдохнувшим и чувствовал себя очень неплохо. И почти тут же осознал, что у меня появился сосед… довольно громко храпящий сосед, надо заметить. Интересно.

Тем вечером, когда я оказался в доме князей Старицких, серьёзного разговора с хозяевами у нас не получилось и, боюсь, именно по моей вине. И дело было не только в усталости, внезапно навалившейся после недавних приключений. Меня выбило из колеи заявление хозяина дома. «Земляк». Я ни на секунду не усомнился в смысле, что вложил в это слово мой собеседник, и этот факт оказался для меня лишь чуть менее ошеломителен, чем само заявление князя. Ощущения были сродни пропущенному удару в челюсть. Наотмашь, со всей дури.

Счастье ещё, что никто из присутствовавших при этом событии, не стал настаивать на продолжении разговора. Впрочем, тут я могу и ошибаться. Вполне возможно, что желающие поболтать были… Да что там, точно были! Тот же князь Старицкий продолжал что-то мне объяснять, но Лада Баженовна, его супруга, едва заметив мой потерянный ошарашенный взгляд, тут же свернула свою беседу с Грацем и решительно оборвала наседающего на меня князя. В себя я пришёл, уже лёжа под одеялом на огромной кровати в одной из гостевых спален. И то, лишь для того, чтобы мысленно поблагодарить хозяйку дома за заботу и тут же вырубиться до утра. Шок — это по-нашему, да…

Следующее утро началось для меня с аромата кофе и свежей выпечки, вплывшего в комнату. Открыв глаза, я потянулся и, оглядевшись по сторонам, невольно охнул. Вчера я был в таком состоянии, что совершенно не обратил внимания на обстановку выделенной мне комнаты. Тем больше было моё удивление сейчас, когда я выспался и, отдохнув, наконец, смог по достоинству оценить место, в котором мне довелось ночевать. А здесь и в самом деле было что оценить… прежде мне не доводилось проводить ночь в такой «музейной» обстановке.

Стены спальни, обитые светлыми ткаными обоями, словно сияли в лучах солнечного света, заливающего комнату через пару высоких арочных окон, расположенных в противоположной от входа стене. Сама комната оказалась достаточно просторной, чтобы огромный, сверкающий чёрным лаком траходром, под балдахином которого я проснулся, совершенно не загромождал помещение, равно как не казался неуместным, выполненный в том же «рояльном» стиле массивный шкаф, закрывающий собой почти всю стену напротив окон, едва прикрытых шёлковыми шторами. Трюмо с высоким зеркалом, стоящее в углу комнаты, дополняло картину, а завершал её старый, если не сказать, древний, но очень ухоженный ковёр, укрывающий паркетный пол.

От дальнейшего разглядывания и более конкретного исследования комнаты меня отвлёк обнаруженный на приставном столике у кровати поднос с завтраком. Наверное, мне следовало бы сначала озаботиться собственной гигиеной, но аппетит был настолько зверским, что с лёгкостью запинал эту идею, и заставил меня накинуться на еду. Расправившись с завтраком, я довольно вздохнул и, отставив в сторону опустевшую чашку, в которой ещё несколько минут назад парил ароматнейший кофе, принялся выбираться из постели. Вовремя.

Из малой гостиной я вышел лишь перед самым обедом, и в очень… задумчивом состоянии. История, долгая и довольно запутанная, рассказанная мне князем вызывала крайне противоречивые чувства. Чего стоило одно только упоминание древних богов, якобы поучаствовавших в её завязке! Впрочем, Виталий Родионович оговорил, что эта сомнительная информация известна лишь по преданиям самих волхвов, а их, дескать, хлебом не корми, но дай привязать даже к самому обыденному явлению участие богов. Как бы то ни было, но пресловутый «сдвиг» произошёл из-за исследований, проводившихся волхвовской общиной в середине уходящего века, а связаны они были именно с тем самым преданием об уходе старых богов из этого мира. Мне, как человеку неверующему, подобный факт и, особенно, его последствия, выразившиеся в катастрофе мирового масштаба, просто-таки взрывал мозг. Я вспомнил речь Старицкого и скривился.

— Не поверишь, Ерофей, у меня эта история вызывает натуральную головную боль, — усмехнулся князь, когда в ответ на его вопрос я признался, что ни черта не знаю ни о каких «сдвигах». — Но факт остаётся фактом, в своих изысканиях на основе древних текстов, волхвы сотворили грандиозную гадость. По преданию, уходившие от вала новой веры, боги, покидая наш мир, заперли за собой двери на замок, если не витийствовать. Было это на самом деле или нет, мне не важно, как и то, существовали ли в действительности все эти Перуны с Дажьбогами, или это были лишь могущественнейшие из тогдашних ментальных операторов. Но вот тот факт, что наши волхвы, эти шлиманы недоделанные, нашли на Урале нечто, интерпретированное ими как тот самый «замок», и не удержались от того, чтобы в нём поковыряться, не вызывает никакого сомнения. И ведь доковырялись же, щучьи дети. Вскрыли чёртов «замок». Уж какую такую «заплатку» в ментальном поле планеты они сорвали на самом деле, я не знаю, но результат не заставил себя ждать. Сначала по Уралу прокатилась цепь мощнейших землетрясений, и южную часть горного хребта отрезало от основного массива огромным разломом, глубиной, что называется, до конца географии. Затем поднялась чудовищная ментальная буря, взбившая инфополе гор в натуральный ментальный кисель. Какими искажениями он проявился в реальности, можешь посмотреть в сети. Там полно роликов, снятых в этой эрзац «Зоне». Но и это ещё не всё. Помнишь подъём мертвяков на юге, из-за которого у нас чуть война не началась? Вижу, помнишь. Так вот, философы неопровержимо доказали, что подобные «кунштюки» есть непосредственное следствие «Уральского сдвига».

— И много в этом мире таких… кунштюков? — поинтересовался я у князя, на что тот криво ухмыльнулся.

— Много и разных, один, например, могу прямо сейчас продемонстрировать, если хочешь. Самый безобидный… можно сказать, даже полезный, — проговорил Старицкий. Я кивнул. — Нискиня, покажись гостю!

Я следил за менталом, честно. Тем больше было моё удивление, когда на столике перед нами, не потревожив инфополя, вдруг возникло некое существо… фантом? Призрак? Чёрт его знает, что оно такое, но подносом и чашками с остывшим кофе, жонглировало с лёгкостью. И опять-таки, ни малейшего возмущения в ментале!

Как и обещал князь, ни Грац, ни Остромиров не стали искать моего общества после обеда, на котором они присутствовали наравне с хозяевами дома и сыном деда Богдана. Точнее, они пытались пригласить меня на разговор, но почти тут же отступили. Впрочем, мне кажется, что основной причиной, по которой исследователи отказались от мысли утянуть меня для беседы о делах наших скорбных, была вовсе не настоятельная просьба Старицкого или понимание того, что мне требуется время на переваривание уже полученной этим утром информации. Вовсе нет. Скорее уж их удержали насупленные взгляды детской части компании, собравшейся за обеденным столом. Судя по всему, Злата успела им что-то рассказать о «братике Ере» и княжьи детишки уже нацелились на знакомство. Уж не знаю, почему, но Грац и Остромиров, заметив их интерес, дружно сдали назад, чему я только обрадовался. Благодаря действиям княжьих отпрысков и Златы, у меня появилась возможность отвлечься и… хоть немного привести в порядок мысли, так и бурлившие в моём перегретом от новостей котелке.

Одержав победу над взрослыми, дети довольно загалдели, похватали куртки и, взяв меня в классическую коробочку, повели в парк под насмешливое фырканье следующего позади нас Болха, назначенного присматривать за своими мелкими родственниками. Злата ещё и за руку меня ухватила, чтоб не сбежал по дороге, наверное. Причину такого неподдельного интереса к незнакомому человеку я понял, едва мы оказались на небольшой, усыпанной палой листвой полянке, спрятавшейся за высоким вечнозелёным кустарником, почти в самом центре парка. Здесь, под общий детский «ах», младшая Бийская, задрав носик, призвала своего иллюзорного защитника и, погладив по носу уже чуть «подросшего» белого медведя, обвела детей Старицких гордым взглядом. Болх аж икнул, узрев зверюгу, и дёрнулся было к детворе, но напоролся на мой взгляд и, пересилив себя, настороженно замер на месте. А дети…

Визг, писк, обнимашки. Понятное дело, что иллюзия не выдержала издевательства и вскоре исчезла, словно её и не было. Впрочем… десять минут она продержалась, и это было несколько больше того, на что я рассчитывал изначально. А это может означать только одно: вплетённый в систему «оградник» стал вбирать больше ментальной энергии девочки, чем раньше, что свидетельствует о росте её сил.

Почувствовав, как кто-то дёрнул меня за штанину, я отвлёкся от размышлений.

— Ерофей, — проговорило мелкое русоволосое создание в тёмно-синей пелерине и, тряхнув двумя тугими косичками с огромными белоснежными бантами, ткнула в сторону Златы пальчиком. — Она говорит, что медведя ей подарил ты. Это правда?

Приём, если можно так назвать прошедший в поместье Старицких междусобойчик, закончился далеко за полночь, так что разговор с профессором и волхвом вновь пришлось отложить. Но утром, сразу после завтрака, они-таки добрались до меня, и дважды откладывавшийся разговор наконец состоялся. Правда, поначалу он пошёл несколько в иную сторону, чем предполагалось ранее. Основной темой беседы должны были стать условия продолжения нашего сотрудничества с группой профессора, но до неё мы добрались не сразу. Мой интерес к рассказу князя Старицкого и тяга к лекциям Переплутова волхва сказались. И надо заметить, Всеслав Мекленович не возражал. Думаю, ему тоже было любопытно.

— Виталий Родионович не единожды выказывал недоверие к легенде об уходе старых богов, что очень не нравится кое-кому из моих коллег, — задумчиво проговорил Вышата Любомирич и, чуть помедлив, неожиданно усмехнулся. — Впрочем, в этом он не одинок. Меня наши традиционалисты не переваривают по той же самой причине.

— Хотите сказать, что вы тоже не верите в эту историю? — удивился я. И, кажется, Грац меня в этом поддержал. По крайней мере, на миг он утерял обычно сонное выражение лица, да и в эмоциях плеснуло интересом.

— Миф, Ерофей, — кивнул Остромиров. — Я склонен считать её мифом. Да и не только я, если уж на то пошло. Среди известных мне общин волхвов, пожалуй, подавляющее большинство склоняется к той же мысли.

— Странно, — мы с Всеславом Мекленовичем оказались единодушны в своей реакции.

Следя за гомонящей мелочью, носившейся по зоосаду, словно бешеные кометы, Болх, тем не менее, успевал присматривать и за подопечным Бийских, подолгу зависавшим у вольеров. Чутьё молодого Старицкого исправно сигнализировало об использовании этим странным парнем каких-то ментальных техник, но разобрать, что именно и как делает Ерофей, не получалось. Это у него-то! Признанного сенсора!

Но факт оставался фактом. Болх чувствовал возмущения ментала вокруг Хабарова, и… абсолютно их не понимал. Тем временем, младшие, уже успевшие обежать весь зоосад, наконец, начали успокаиваться и уже стали заинтересованно коситься в сторону кафетерия.

Вздохнув, юноша покосился в сторону Ерофея, но вынужден был признать, что разгадать его манипуляции сходу всё же не выйдет. А потому, известив, где следует искать компанию Старицких в случае надобности, Болх повёл детей к пустующим, ввиду холодной погоды, уличным столикам, прячущимся под огромными разноцветными зонтами.

Подопечный Бийских присоединился к их компании лишь спустя полчаса и, удовольствовавшись чашкой кофе, принялся расспрашивать детей о понравившихся им животных. К удивлению Болха, младшие, до того устроившие гвалт на весь сквер, тут же притихли. Вот ещё минуту назад они с криком и шумом обсуждали свой выбор компаньонов, а стоило Хабарову сесть за стол, как дети моментально угомонились. Вон, даже не пытаются перебивать друг друга, отвечая на его вопросы. Так мелкие ведут себя разве что в присутствии главы семьи, да и то не всегда!

Отметив очередную странность, Болх дождался, пока все младшие выскажутся, и лишь когда Ерофей записал их пожелания в свой зерком, решился расспросить его о применяемых конструктах. Вотще. Подопечный Бийских только руками развёл.

Когда-то меня учили, что у любой проблемы есть, как минимум, две линии решения. Не два способа, не два варианта или даже уровня, а именно линии. Первая — собственно, поиск пути решения самой проблемы. Вторая — определение причин её возникновения и пресечение возможности повторения ситуации или действий, повлёкших за собой возникновение основной проблемы… пусть даже и самыми радикальными методами.

В общем, мне, наверное, стоило бы порадоваться, что в попытке не допустить ещё один Прорыв при моём непосредственном участии, Старицкий ограничился весьма мягким методом решения проблемы, частично ограничив мои передвижения… и всё же приставив охрану, состоящую из всё тех же «яговичей». Нет, понятное дело, что убивать меня он не стал, всё же, необходимость моего участия в проводимых его людьми исследованиях ещё никто не отменял. Но ведь князь мог бы пойти и по не менее простому пути… запихнул бы проблемного юнца в какой-нибудь бункер, где точно никаких Прорывов быть не может, и всех делов. Но и на этот шаг он не пошёл, а что охрану приставил, да ввёл запрет на появление в определённых частях города, так это, можно сказать, я ещё легко отделался. М-да, стоило бы радоваться, а мне почему-то совсем не весело.

«Неделя бюллетеня», которую я вынужден был проваляться дома в постели, под надзором лейб-медика Панина тянулась долго и нудно. Безделье! Всеволод Нискинич, в противоположность первому визиту, был молчалив, и на контакт не шёл совершенно. Пытался было заняться учёбой в отсутствие Панина, но, после первой же попытки взяться за учебник, понял, что свои запреты лейб-медик озвучил не зря. Уже через минуту чтения, в голове поселилась сверлящая боль, а в глазах помутнело. От попытки совершить простейшее ментальное воздействие меня затрясло, а эксперимент с отжиманиями чуть не вывернул желудок наизнанку. В общем, после этих неудачных упражнений, не ставших тайной для медика и послуживших причиной получасовой мозговыносящей лекции с его стороны, я даже по своей квартире вынужден был передвигаться медленно и печально, стараясь не нагружать организм больше необходимого. А в остальное время просто валялся в постели, раскладывая по полочкам воспоминания за полтора года, проведённые в новом мире, и тихонько радуясь, что хотя бы этот процесс не сопровождается головной болью.

Но развлекало меня это действо лишь до того момента, когда я начал разбирать своё столкновение с «ключником», в котором, как мне теперь казалось, я показал себя самым отвратительным образом. Всё же, ментальные воздействия пока не успели стать для меня «родным» оружием, а потому, оценивая свой бой с потусторонней тварью, приходилось честно признать, что эффективность моих действий тогда стремилась к нулю. Фактически, побороть монстра удалось только за счёт моей тупой дури и своевременного появления «яговичей».

Понятное дело, что подобные размышления не добавляли положительных эмоций моему и так сумрачному настроению. Но без этого занятия я бы уже через три дня полез бы на стену от жуткой скуки. А если бы не участие двухвостого, умудрявшегося успокаивать беснующегося хозяина одним лишь своим присутствием и тихим расслабляющим тарахтеньем под боком, то и раньше.

— Хотелось бы мне знать, что здесь происходит, — протянула Полина Георгиевна, словно невзначай поглядывая в сторону хозяйки кабинета. Та еле заметно вздёрнула одну бровь.

— Ты о чём, Полиночка? — пропела директриса.

— О новичке и его прогулах, об интересующихся и явно недовольных им серых, и так, вообще… — покрутив ладонью, ответила куратор одиннадцатого «аз» класса и, отведя взгляд от своей начальницы, протараторила: — Мара Эйлика, ну вы же понимаете, что мне это необходимо для работы! Как мне составить психопрофиль мальчика, если такие вот вещи проходят мимо?! И ведь, это не ерунда какая-то, а что-то важное, явно!

Госпожа Ангальт, внимательно выслушала свою подчинённую, откинулась на спинку кресла и, чуть подумав, согласно кивнула.

— Ты права, — своим низким грудным голосом произнесла директриса, но тут же печально улыбнулась. — Вот только, боюсь, я тебе почти ничем не могу помочь. Юношу, как протеже своего мужа, привела в нашу гимназию одна из бывших учениц моей наставницы, княгиня Старицкая… старшая. Судя по документам с прошлого места учёбы, мальчик довольно талантлив в области ментального конструирования, но это ты и сама знаешь. А вот в гуманитарных предметах у него явный провал, собственно, как сказала Лада Баженовна, именно это и стало причиной, по которой юношу перевели именно в нашу гимназию.

Люди полковника Дурново, присланные на замену Свиридову и его бойцам, оказались намного дружелюбнее как самого штабс-капитана, так и его подчинённых. Да, они тоже ходили за мной хвостом по городу, но при этом не выказывали и сотой доли того раздражения, что буквально клубилось вокруг их предшественников. И даже преграждая мне путь в тот или иной район, не демонстрировали ничего кроме скуки и время от времени пробивающегося беспокойства, поначалу весьма меня удивлявшего. Но уже после восьмого занятия на полигоне за Плотненским концом, я и сам стал сторониться некоторых мест в городе. Оказывается, имея некоторую подготовку, можно научиться чуять места возможных прорывов. И это совсем несложно, правда, моих умений пока хватало лишь на определение самого места истончения реальности, а вот бойцы Каменградского резервного, что натаскивали меня на полигоне, могли за несколько секунд определить даже примерное время предстоящего прорыва, уж не говоря о его мощности. В общем-то, как уверял поручик Жигайло, при достаточном опыте и сноровке, понимание этих нюансов приходит само собой, главное, не сачковать.

А сачковать, означенный поручик мне не позволял. От четырёх до шести часов занятий на полигоне, каждый божий день, без выходных… Я только и делал, что осваивал премудрость «серых». Боёвка? Почти ничего нового мне не преподавали. Жигайло на первом занятии попросил продемонстрировать имеющиеся у меня «боевые» воздействия и, спустя полчаса, полюбовавшись на развороченную площадку полигона, довольно покивал. Мол, вполне достойный набор и при толковом применении, его будет вполне достаточно… чтоб удрать от стабилизированного малого Прорыва.

— А от большого? — фыркнул я.

— А от большого и вся моя рота не уйдёт, — огрызнулся поручик.

Правда, применение известных конструктов в конкретных ситуациях, мы отрабатывали упорно. Вообще, большую часть времени, меня даже не учили, натаскивали. Развивали чутьё на прорывы и тварей. Вбивали различия потусторонних гостей, их повадки, гастрономические предпочтения, подчас, весьма мерзкие, надо заметить, и способы противодействия тварям. Где-то летальные, а где-то из разряда сказочных приёмчиков, вроде броска жмени зерна в догоняющую тварь. И всё это с практическими примерами… правда, в виде иллюзий, но легче от этого мне не становилось. Получить в лоб от настоящего гостя из-за грани или от прикрывшегося его иллюзией «серого» бойца, разница невеликая. Хотя, вру. Тварь норовит сразу на тот свет отправить, а боец тот, каждый день по кумполу лупит, да не по одному разу, и ведь не упокоишь его, коллеги такого финта не поймут. Вот и думай, что лучше…

Бал… маскарад… Интересно? Ещё как! Но есть проблема: у меня нет практически никакой информации о том, в какой форме проводятся подобные

действа

. Точнее, всё, что я знаю, укладывается в два урока этикета по теме: «Правила поведения присутствующих на общественно значимых мероприятиях». В том, что предстоящий бал к таковым относится, не сомневаюсь ни на секунду, не зря же в устах Вермеера его название буквально звучало с большой буквы. Каждое слово без исключения. Большой Рождественский Бал. Маскарад.

И если бы это было единственной проблемой. Имеется ведь и другая: форма одежды. Не хотелось бы ловить на себе косые взгляды, только потому что пришёл на праздник в прокатном рубище пьяного аниматора. И что хуже всего, на решение обеих проблем у меня осталось всего два дня, не считая сегодняшнего. Вот интересно, а как будут выкручиваться мои однокашники?

Впрочем, о чём это я? Если судить по тому же Йоганну, никаких проблем с костюмом у него нет, а значит, можно предположить, что и у остальных имеется что-то в загашнике. Всё-таки, если я правильно понимаю, балы-маскарады в Хольмграде, штука нередкая, и большинство моих одноклассников на этих мероприятиях уже успешно дебютировали, и даже вполне могут считаться «старичками». А учитывая, что сейчас, если верить урокам Полины Георгиевны, самый разгар зимнего бального «сезона», можно с почти стопроцентной уверенностью утверждать, что большинство любителей подобных увеселений, гардероб к нему давно подготовили. Один Хабаров не при делах.

М-м… может, попробовать тряхнуть Ладу Баженовну? Вроде бы она отнеслась ко мне вполне благосклонно. А собственно, пуркуа бы и не па? В конце концов, что я теряю… Упаду в глазах княгини? Ну да, а то она не знает моей «здешней» биографии, и будет удивлена и обескуражена полным незнанием неким Ерофеем Хабаровым таких «общеизвестных» вещей! Ага, ведь клошары всея Руси тоже, как заскучают, так бал закатывают… с машкерадом, полонезом и огненными забавами.

Кстати, о полонезах. Костюм — ладно, в конце концов, никто не мешает мне надеть болтающийся в шкафу фрак и нацепить полумаску. А с танцами-то что делать? Ну, собственно, сам полонез, который «шествие» на открытии бала, я как-нибудь осилю. Вальс ещё помню… с курсантских деньков. Как мы тогда матерились на это «бестолковое кружение», особенно после ОФП. И кто бы мог подумать, что сия наука мне в действительности когда-то пригодится, а?!

Вот кого не ожидал встретить на балу, так это Светлану Багалей. За то время, что мы не виделись, она стала ещё красивее. Почти исчезла подростковая угловатость, фигурка округлилась в нужных местах, а в движениях прибавилось плавности. Из симпатичной девчонки выросла очаровательная девушка. А вот взгляд, взгляд остался прежним. Чуть отстраненный с редкими искорками любопытства, точно такой же, каким был во время нашей первой встречи в Ведерниковом юрте.

Мы кружились в вальсе, я смотрел в глаза Светы, и мне было стыдно. Уже четвёртый месяц живу в Хольмграде, и ни разу даже не попытался связаться с ней. Был занят, да. Крутился как белка в колесе, да. Выматывался на занятиях яговичей так, что еле добирался до кровати, тоже да. Можно оправдываться как угодно, но обещание я не сдержал. Хорошо ещё, что о самой Свете не забыл за всеми своими делами, и даже узнал её под маской… да, есть чем гордиться, конечно. Эх, будь я на её месте, вместо согласия на танец, отвесил бы гаду хорошую такую пощёчину, может быть, даже приправленную ментальным ударом. Но это же Света…

Третий танец, последний, допустимый для одной пары, если они не являются супругами или женихом и невестой, пролетел быстро. Та самая русская кадриль вальсом отзвучала и по залу пронёсся явно усиленный каким-то конструктом бой часов. Полночь, завершение официальной части бала-маскарада. Время снять маски и… немного подкрепиться. Довольно гомонящий и веселящийся народ потянулся к высоким двойным дверям, ведущим к анфиладе комнат с накрытыми столами. И мы с подругой не отстали. Света розовела под заинтересованными, любопытными взглядами своих однокашников, но вцепилась в мой локоть, словно утопающий в спасательный круг, и явно не собиралась исчезать в клубящейся вокруг толпе. Я же изо всех сил старался игнорировать потоки внимания со стороны моих одноклассников… и одноклассниц, то и дело бросающих в нашу сторону удивлённые взгляды.

— Почему они все так на нас смотрят? — тихо спросила Света, когда мы устроились за одним из шестиместных столиков, выбрав тот, что расположился в двух шагах от дверей, ведущих на балкон.

— Ты про своих, или про моих? — усмехнулся я, кивая Вермееру, уверенно продвигающемуся к нашему столу, под ручку с вечно невозмутимой Саари.