Июнь тысяча девятьсот девяносто седьмого года, помимо различного рода политических передряг и скандалов, ознаменовался для жителей Москвы невероятной духотой. Частые дожди не приносили долгожданной прохлады. Напротив, увлажненный регулярными ливнями и добросовестно нагреваемый палящим солнцем воздух создавал в городе липкую атмосферу теплицы. Люди на улицах исходили потом, а продавец коммерческой палатки Василий Овчаренко ну просто варился в собственном соку.

Попробуйте-ка посидеть весь день на солнцепеке в железной коробке! Помимо прочего, с утра 29 июня у одуревшего от жары Василия начались неприятности. Дело в том, что Василий, как говорится, зарвался: внаглую завышал цены, обсчитывал покупателей, хамил и, помимо прочего, вовсю торговал левым товаром

[1]

. В условиях бешеной конкуренции, когда, в отличие от времен всеобщего дефицита, стало трудно не купить, а продать – долго так продолжаться не могло. Хозяин палатки (и еще десятка других) Олег Юрьевич Сущев быстро почуял неладное. Приблизительно определив убытки, причиненные ему обнаглевшим продавцом, Олег Юрьевич не удержался от искушения собственноручно начистить хайло подлецу Ваське. Экзекуция происходила в одиннадцать утра.

– Олег Юрьевич, не на-а-адо!!! – скулил, глотая сопли, Овчаренко и тщетно пытался увернуться от карающей длани разгневанного работодателя.

– Глохни, падла, – рычал Сущев, плотный светловолосый мужчина лет тридцати пяти, с красным от жары и бешенства лицом. – Пригрел я гадюку на груди! У-у-у!!! Козел!!! Наконец Олег Юрьевич утомился, брезгливо вытер с кулака овчаренковскую кровь, уселся на стул в углу, достал из ящика бутылку пива и принялся жадно пить прямо из горлышка. Василий, не смея подняться на ноги, всхлипывал на полу. Опорожнив бутылку, Сущев удовлетворенно крякнул.

– Значит, так, – более спокойным тоном сказал он. – С работы ты уволен, без выходного пособия, разумеется. Да по-годи, ублюдок! Не перебивай! Думаешь, просто так от меня отделаешься?! Нет уж! Дудки! Я еще подсчитаю нанесенный ущерб, и материальный и моральный. Не захочешь платить – отдам на растерзание «крыше».

Бывший полицай Николай Викторович Овчаренко обитал в малогабаритной однокомнатной квартирке, плотно заставленной различной рухлядью, по недоразумению называемой мебелью. Старик никогда не отличался чистоплотностью. В квартире пахло плесенью, по стенам, полу и потолку толпами разгуливали тараканы. Дверь отворил двоюродный брат Василия Степан. Сомнения в душе Овчаренко мгновенно сменились возмущением. «Этот какого хрена тут делает?! На дедово золотишко польстился?!» Судя по кислой, как уксус, физиономии Степана, тот тоже не особенно обрадовался встрече с «братиком».

– Проходи, – хмуро буркнул он, – тебя только за смертью посылать! Дед вот-вот загнется, но упорно настаивает на том, чтобы тайну узнали мы оба!

Николай Викторович бессильно распластался на широкой деревянной кровати с несвежим бельем. В комнате пахло испражнениями и давно немытым старческим телом. Лицо Овчаренко-старшего налилось кровью. Блеклые желтоватые глаза покрылись мутной поволокой. Из черного провала рта со свистом и всхлипами вырывалось редкое дыхание. «Действительно сдыхает!» – мелькнуло в голове у Василия.

Николай Викторович поманил обоих братьев корявым пальцем. Те, зажимая носы, приблизились к кровати.

– У меня много золота... Очень много, – прошамкал старик. – В Белоруссии... в лесу... двадцать километров от деревни Черные Кусты...