Море штормило вот уже третий день. Обычно жаркое в этих краях лето никак не желало проявлять себя во всей красе: солнце испуганно прятало свой лик в мрачных грозовых тучах, а злой ветер нес с моря промозглую сырость. Его шквальные порывы надували пузырем парусину палаток, поднимали с земли тучи песка, мешая людям спокойно работать. От грубых шалостей ветра не спасала даже толстая ткань походных шатров. Он, словно вездесущий проныра, находил малейшую щель и щедро заполнял её песком.

— Чертов ветер! Чертов песок! — сквозь стиснутые зубы прошипела стройная миловидная девушка, несмотря на ранний час сжимающая в руках стакан с вином.

— София, детка, что тебя так раздражает? — участливо поинтересовался кутающийся в теплый плед мужчина в годах. В последнее время он чувствовал себя неважно, сказывалась погода, усталость и постоянное нервное напряжение.

— И ты еще спрашиваешь меня об этом, Генрих? — задохнулась от возмущения девушка. Она трясущейся рукой поднесла стакан к губам и отпила рубиновую жидкость. На ровных перламутровых зубах скрипнул песок. — Боже, как мне все надоело! — вновь взорвалась потоком проклятий девушка, выплескивая дорогое вино на пыльную землю. — Это продолжается уже третий год! Я устала, Генрих! Я хочу домой! Я хочу принимать ванну каждый день, хочу спать в настоящей постели, а не на походной раскладушке…

— Я на самом деле Прохор Дубов, — докурив сигарету, начал Посох. — Дата рождения в деле Лопухина — верная. Место рождения — деревня Сычи Тамбовской губернии. Детство помню плохо. Родители мои были люди небогатые. Голодали часто, но, в общем, жить было можно. Когда по нашей деревне в шестьдесят восьмом тиф прошелся, все родичи мои померли. Остался я круглым сиротой, и рванул в Питер, там у меня по слухам тетка жила. Как я туда добрался — отдельная история! Повезло, наверное. Это сейчас на поезде несколько часов, а тогда… Тогда люди не торопясь жили, медленнее, размеренней. Почти год у меня на дорогу ушёл. Вообще чудо, что добрался! Сто раз мог по пути сдохнуть! Хуже было только кандальным на этапе! По большому Сибирскому тракту, — вдруг запел Дубов, — далеко-далеко за Байкал. Слышал, начальник, такую песню? Слышал. А я вот не понаслышке… Тетку я, конечно, не нашел, — продолжил он рассказ, — да и не мог найти в принципе — я ж тогда думал, что в Питере, как и в родной деревне, все друг друга знают. Ан — нет! Тут бы мне каюк: милостыню просить не умею, правда подавали сердобольные люди… Сразу не умер. Повезло мне тогда — Генрих подобрал.

— Шлиман? — уточнил опер.

— Он самый, — подтвердил Прохор. — Он меня накормил, отогрел, к делу приставил. Он дал мне все, за него я был готов и в огонь и в воду. А когда Шлиман предложил мне отправиться с ним на поиски Трои, я не раздумывал ни секунды. Экспедиции — самое счастливое время в моей жизни. Несколько лет мы рыли турецкие холмы. Наконец Шлиману улыбнулась удача. Клад Приама. Он был словно видение, словно зыбкий мираж…

— Ох, и разбередил ты мне душу, начальник! — тяжело вздохнув, сказал Прохор. — Больше века минуло, а все как вчера…

— Так ты все-таки ушел из особняка Лопухиных?

Прохор угрюмо кивнул:

Рука с наполненной стопкой дрогнула, проливая живительную влагу, и остановилась на полпути.

— Пришла? — гулко выдохнул Роман.

— Пришла, — спокойно согласилась Смерть.

Леонид Булатников неспешно потягивал толстую кубинскую сигару, наслаждаясь душистым табаком. Еще вчера он курил сигареты, но они слишком быстро сгорали, а ему хотелось растянуть удовольствие до бесконечности. Столбик горячего пепла, который Леонид не удосужился вовремя стряхнуть, упал на светлые летние брюки. Эти штанишки от «Армани» стоили баснословно дорого — почти полгода стандартного времени. До сего дня Леонид частенько баловал себя такими роскошными подарками. Благо не бедствовал. Булатников раздраженно дернул ногой и стряхнул пепел на пол: так и есть, на дорогой ткани проявилось уродливое коричневое пятно.

— Вот дерьмо! — в сердцах выругался Леонид, пытаясь безрезультатно оттереть пятно пальцем. Однако, опомнившись, он махнул на досадную неприятность рукой — скоро вся эта бытовая суета останется за бортом.

Взглянув на часы, Леонид помимо воли поймал свое отражение в полированном стекле, защищающем циферблат «Ролекса». Пока никаких видимых изменений с его обликом не произошло, но это обстоятельство не обнадеживало Булатникова. По всей видимости, банк запаздывает с платежом и, как только он его проведет, Леонид превратиться в глубокого старика, в кошельке которого останется не больше пары трехнедельных медяков. Можно, конечно, и подзаработать, он знал пару способов срубить по легкому год-другой, но обратного пути в молодость не будет — физиологические процессы организма не обратимы. Будь проклят тот день, когда он поддался на уговоры профессора и взял чертов кредит! Профессор биовременных технологий Виктор Николаевич Сильнягин — давний друг семьи Булатниковых был самым близким человеком для Леонида. Когда родители Леонида (ему тогда было четырнадцать) трагически погибли во время волнений, связанных с мировым кризисом денежной системы, Виктор Николаевич взял мальчишку к себе, избавив сироту от детского интерната. Семьи и детей у профессора никогда не было — все свое свободное время он посвящал науке, но, тем не менее, Сильнягин как мог, заботился о мальчишке. Нет, Николаич не стал бы его так глупо подставлять! С ним самим должно быть что-то случилось! А времени разобраться с неприятностями не осталось!

Курить Булатников больше не мог: организм переполнился никотином, голова раскалывалась, а во рту было гадко. Банк до сих пор почему-то медлил. На заседании суда Леонида предупредили, что если до четырнадцати ноль-ноль он не погасит кредит, то для погашения долга будет использовано его, Булатникова, личное время. Значит, сегодня после двух по полудни у Леонида наступит преждевременная старость и, как следствие, неминуемая смерть в ближайшее время. Профессор Сильнягин словно канул в воду: не отвечал на звонки, на квартире его тоже не оказалось (у Булатникова был свой ключ от его жилища), дачный номер, где обычно проводил опыты профессор, не отвечал на вызовы Леонида. Времени для возврата долга он не нашел — такой суммой не обладал никто из знакомых Булатникова. Попытка взять кредит в другом месте — провалилась. Теперь он сидел и ждал, когда же закончится весь этот кошмар. Неожиданный звонок в дверь оторвал Леонида от тяжелых дум.

— Неужели Николаич объявился! — с надеждой кинулся к дверям Булатников.

Но его надеждам не суждено было сбыться. В дверях стояли два презентабельных молодых человека. Этим парням, выглядевшим лет на двадцать, вполне могло быть и по пятьдесят, таковы издержки пользования заимствованным временем.

— Леонид Булатников? — вежливо поинтересовался один из парней.

— Ребят, какого хрена вам от меня еще нужно? — сорвался Леонид. — Если вы из службы безопасности банка «Хронос», то я не виноват, что платеж задерживается!

Отец-настоятель тяжело поднялся на ноги. Уже неделю он безрезультатно посещал отхожее место. Организм требовал очищения, но так не вовремя разыгравшийся приступ геморроя, не оставлял ему шансов. Монах одернул сутану и болезненно поморщился: анус горел адским огнем, словно бесноватые черти шерудили в его заднице раскаленной кочергой, будоража и без того истерзанную плоть. Вспомнив об исконных врагах рода человеческого, настоятель осенил себя крестным знамением.

— Спаситель терпел… — попытался утешить он сам себя.

Боль не могли унять расслабляющие ванны. Чудодейственные мази, а также грязи из лечебных источников святого Себастьяна, присланные в дар настоятелю епископом Фалернским, не помогали. Не смог справиться с болезнью даже лекарь, выписанный самим папой из Америки. Хотя эскулап и утверждал, что сможет справиться с болезнью, если ему позволят хирургическое вмешательство. Но настоятель отказался наотрез. Лекарь, ничуть не смущаясь духовного сана, обозвал настоятеля невеждой и дикарем, собрал свои чемоданы и уехал из монастыря в тот же день. Отец-настоятель остался с геморроем один на один. Покинув уборную, монах вышел на маленький монастырский двор. Вечерело. Солнце неспешно устраивалось на ночной отдых в пуховой перине облаков. Последние его лучи играли в золотых крестах церкви, наполняя их неземным светом. Настоятель еще раз перекрестился и, шаркая немощными ногами по мощеному булыжником двору, направился в свою келью. Разбитые артритом суставы отозвались тупой болью, но заглушить геморроидальные спазмы не могли.

Езда по ночному побережью доставляла Сотникову море удовольствия: практически пустынная трасса, под капотом двести лошадей, свежий морской ветер в лицо. Что может быть лучше? Щедрый гонорар, полученный Сотниковым за последнюю операцию, приятно согревал душу: можно смело отдыхать, не озадачиваясь предстоящими расходами. Из Нью-Йорка Олег вылетел прямым рейсом в Рим. В столице Италии он приобрел шикарный «Мерседес» — кабриолет, на котором и отправился на солнечное побережье Адриатического моря. Неподалеку от курортного городка Римини в живописной бухте располагался небольшой комфортабельный отель, в котором Олег уже как-то отдыхал пару лет назад. Воспоминания о том отдыхе у него были самые радужные, поэтому и в этот раз Сотников решил остановиться там же. До начала сезона еще оставалось пара недель.

— Тем лучше! — размышлял себя Олег. — Неделька — другая тишины позволит подлечить разболтавшиеся нервы, а потом…

Сотников зажмурился от предвкушения: теплое море, белый песок, девочки в бикини! Рай! Неожиданно в свете фар мелькнула темная фигура. Сотников резку крутанул руль в сторону и до упора вдавил педаль тормоза в пол. Но он опоздал: грузное тело ударилось о передний бампер машины и отлетело на обочину. Кабриолет занесло. Автомобиль ударился о невысокий забор, сложенный из грубо обработанных каменных блоков: двигатель кабриолета чихнул и заглох. Олег остервенело разорвал сработавший «айрбег» и выпрыгнул из машины на мостовую, не открывая дверей. В свете фар он разглядел неподвижное человеческое тело, лежащее навзничь в нескольких метрах от автомобиля. Сотников подскочил к пострадавшему и перевернул его на спину. Профессионально нащупал пульс на шее и вдохнул с облегчением: незнакомец был жив, хотя и здорово ушибся.

— Благо, что не сшиб его на трассе, — запоздало подумал Олег, — точно бы кони двинул! А тут еще есть шанс, что оклемается!

Олег огляделся по сторонам. Машина врубилась в ограду средневекового кладбища, что находилось на окраине старого Римини. К счастью, въезжая в город Сотников автоматически сбросил скорость, как того предписывали многочисленные знаки, иначе человеку, попавшему под машину Олега, пришлось бы много хуже. Пострадавший оказался монахом, одетым в просторную власяную рясу, перепоясанную простой бечевой.

Когда приятели выбрались из склепа на улицу, там уже во всю светило солнце. При естественном освещении артефакт выглядел внушительнее, нежели при свете фонарика.

Сотников взвесил посох в руке:

— Килограмм на семь потянет! А то и поболе будет!

— Посмотреть бы, что там внутри! — задумчиво проговорил Таранов. — Какой такой мудреный механизм излучает электромагнитные колебания?

— Жалко такую красоту пилить! — высказался Олег.

Кронос — правитель стовратного золотого града Атла стоял на высоком отвесном парапете и бездумно смотрел на беснующиеся далеко внизу волны. Порывистый северный ветер трепал длинную седую бороду самодержца, но Кронос не обращал на сей факт ни малейшего внимая — стоит только ему, адепту высшей магии, захотеть — на море воцариться полнейший штиль. Но Кроносу нравилась необузданная морская стихия, она была отражением, зеркалом чувств, обуревающих правителя вот уже третий день. Возмутителем спокойствия был младший сын правителя — Зевс, вернувшийся недавно в отчий дом. Несколько лет Зевс изучал магическое искусство в тайных храмах Хаоса, сокрытых в горах Торна, что далеко от столицы. Три дня назад младший отпрыск вернулся во дворец… Изменения, произошедшие в его отсутствие, не обрадовали Зевса — старшие братья Посейдон и Аид странным образом исчезли. В ответ на просьбу Кроноса никогда больше не вспоминать о них, Зевс пришел в ярость и обвинил отца во всех мыслимых и немыслимых грехах, а затем скрылся в неизвестном направлении. Кронос мучительно переживал этот разрыв — он возлагал на Зевса большие надежды. Старшие братья этих надежд не оправдали — они вили заговор за спиной отца. Но справиться с Кроносом не смогли — не хватило сил и знаний тайных искусств. Кронос спеленал вероломных отпрысков усыпляющим заклинанием и спрятал в бездонном подземелье собственного дворца, прозванного в народе «чревом Кроноса». Подземелье под городом существовало с незапамятных времен и представляло собой запутанную систему лабиринтов, разобраться с которой мог только посвященный. Кто и когда его построил — неизвестно, но правитель еще в детстве изучил его извилистые темные коридоры вдоль и поперек. Где-то там, в потайной комнате, хранилось тело отца Кроноса — Урана, давным-давно свергнутого нынешним повелителем Атла. В мрачных подземельях до сих пор бродили жуткие твари — порождение чудовищных магических изысков Урана. Старик не гнушался ставить опыты даже над собственными детьми, за что и поплатился — был низвергнут сыном.

— Да, — мучительно размышлял Кронос, — это семейное: отец свергает деда, а сыновья хотят свергнуть отца. Такова жизнь… Но я силен! И еще долго буду оставаться таким же, — Кронос любовно погладил золотой жезл, с которым в последнее время не расставался, — мне подчиняется само время! Зевса жаль, но, в конце концов, придется избавиться и от него, иначе в один прекрасный момент он избавится от меня. Решено! Недовольных — в Тартар!

Если бы он знал, о чем думает его младший отпрыск, Кронос бы подивился схожести мыслей пришедших одновременно в головы отца и сына.

Все может рано или поздно наскучить, даже пресловутая вечная жизнь. Стоячая вода превращается в заросшее осокой и камышом мутное озеро, затем в подернутое ряской болото или зловонную трясину. Скука снедает вся и все, отравляет такое, казалось бы, радужное будущее: без слез и болезней, без немощной старости. Но если плоть не претерпела существенных изменений за бесконечную череду лет, осталась молодой и сильной, то душа уже давно состарилась, устала от однообразия окружающего мира. Обрыдли всевозможные развлечения: войны, пиры, женщины… Жизнь опостылела. Да и как ей не опостылеть, если любой твой каприз исполняется в то же мгновение. Преданные слуги угадывают твои желания, не давая даже раскрыть тебе рта. Надоело даже то, что весь мир лежит у твоих ног, шлет тебе мольбы, называет богом и вседержителем. Они понапридумывали тебе сотни имен, подчас смешных и непонятных, безмерное множество великих деяний от сотворения мира, до Армагеддона. Это тоже наскучило, даже начало раздражать. Очень редко попытки развеять вселенскую скуку давали интересные результаты. Чуть больше тысячелетия назад Зевс решил поэкспериментировать — навязать миру единобожие. Поначалу игра была интересной, и доставляла эгидодержавному массу приятных моментов. Он откровенно забавлялся, когда сорок лет водил людей по пустыне, являл чудеса, заставлял поносить старых богов и прославлять свою новую ипостась. Вскоре и эта игра ему наскучила. И Зевс забросил её, как и многие другие. Каково же было его удивление, когда через несколько столетий он случайно узнал, что вера в единого не сошла на нет (так всегда бывало, если обличенные силой забывали о своих шалостях), а продолжает стремительно развиваться, покоряя все новые племена и народы. Нашелся даже некий мессия, проповедовавший новое учение. В конце-концов он назвался сыном единого, был распят на кресте, где и умер. Чудесное воскресение его из мертвых было признано чудом из чудес. А образ страдальца на кресте стал чудотворным символом новой веры. Кто был этим мессией, Зевсу так и не удалось узнать, хотя он и грешил на своего сына Гермеса. Этот хитрец из хитрецов, вечно покровительствующий плутам и мошенникам всех мастей, был способен и не на такие шалости. На вопросы Зевса Гермес попросту отшучивался, но ничего и не отрицал. А вера продолжала победно двигаться по миру. Зевс уже подумывал, как приспособить её под свои нужды.

За окном завывал ветер. Арина ворочалась с боку на бок, считала до бесконечности барашков, но уснуть не могла. Утомившись от бесплодных попыток, девочка нащупала в темноте коробку со спичками, и зажгла свечу, благо родители в соседней комнате уже спали. Она достала из-под подушки зачитанную до дыр книжку, раскрыла её наугад и в который раз погрузилась в таинственный и увлекательный мир благородных рыцарей и принцесс, колдовства и магии.

На несколько минут в корчме воцарилась гробовая тишина. Было прекрасно слышно, как потрескивают в камине дрова. Информация, полученная от тощего старика, казалось нереальной, похожей на горячечный бред сумасшедшего.

— Блин, чушь какая-то получается! — разрушил затянувшееся молчание Таранов. — Вы, уважаемый, жутко непоследовательны! Придерживались бы хотя бы какой-нибудь одной концепции. А вас полная белиберда! Смешали все религии, мифы, еще бы инопланетян приплели! Не верю!

— Как хотите, — равнодушно отозвался Харон. — Я, конечно, не сказочник, красиво врать не умею. Но думал, что основное сумел пояснить. В большинстве своем мифы — выдумки смертных. Вы никогда не задумывались, почему легенды у разных народов перекликаются? Почему божества в разных пантеонах схожи? Почему по сути одни и те же персонажи перетекали из племени в племя, странствовали по разным землям…

В магический салон Искэндера Рампаля «Скарабей» вошел колоритный посетитель.

— Чего-то мне этот круг напоминает, — задумался Сотников. — А, вспомнил — детскую игрушку-лабиринт, ну там где шарик катается, — пояснил он.

— Да, действительно, похоже, — согласился Таранов, — все эти рвы…

— Злые щели, Малебольдже, — подсказал Харон, — так Алигъери назвал этот круг. Щелей десять, они отделены друг от друга перекитами. И так до самого центра, где находится вход в колодец на девятый круг, в глубине которого вечно замершее озеро Коцит. Восьмой круг мы минуем без всяких проблем вот по этим каменным гребням, которые пересекают рвы и валы до самого колодца.

Нарочито вальяжной походкой лодочник взошел на каменный мост и поманил за собой остальных путников.

— Держитесь поближе, — попросил он, — я проведу для вас небольшую экскурсию. Мало-ли, вдруг кому-то придется сюда вернуться, — загадочно намекнул он.

Лето в этом году выдалось жарким. День за днем беспощадное солнце терзало ни в чем не повинную землю, высасывая из нее последние капли влаги. Для маленького, уже давно дышащего на ладан, фермерского хозяйства Майкла Керенски это был конец. Конец полный и бесповоротный, без права на реабилитацию. Керенски вот уже второй год жил только на остатки банковских кредитов и федеральных субсидий в поддержку малого бизнеса. Вскоре с него потребуют рассчитаться за долги… А денег нет и, по всей видимости, не будет — весь урожай пшеницы уничтожит нынешняя засуха. Хозяйство выставят на аукцион, но денег, вырученных с его продажи, все равно не хватит, чтобы заткнуть все щели в дырявом бюджете Майкла. Помимо моральных мучений и угрызений совести еще и жара изматывала тучного Керенски. Тяжелой пятой давила на мозги, грозила свести с ума. Старенький кондиционер не выдержал неравной схватки с силами природы и приказал долго жить. Для Майкла наступили черные дни — его жилище превратилось в настоящий ад, выносить который не было больше сил.

«Нужно попытаться починить кондиционер», — эта мысль вот уже вторые сутки мешала Керенски сосредоточиться.

Но вызвать мастера он не мог — его кредитка пуста, а за «спасибо» работать никто не будет.

Ухоженный старый мерин безропотно тянул тяжелую скрипучую телегу. Нагруженная отборными лиственничными бревнами, повозка едва двигалась, но возница — неопределенного возраста мужичок, заросший по самые глаза неопрятной пегой щетиной, не понукал бедную животину. Он прекрасно понимал, что мерин стар и слаб, и требовать от него большего не стоит. Возможно, это его последняя ходка в лес. Несмотря на теплые весенние деньки, возница кутался в видавший виды зипунок и облезшую заячью ушанку. Люди бают, что в этих местах Морозы безобразить начали. От города их знахари отвадили, так они теперь новые места промышляют. Распаришься на солнышке, скинешь пропотевшую овчинку, а они тут как тут: все тепло животворное из тебя высосут. И не жилец ты боле… Не жилец. Морозы, они пострашнее Стылой Немочи и Бледной Лихоманки, от которых, говорят, в городе уже лечат… Конечно, если доехать успеешь… А от Морозов…

Вспомнив о нечисти, мужик передернул узкими плечами, по спине поползли предательские мурашки. Сплюнув три раза через левое плечо, возница стер тыльной стороной ладони клейкие ниточки слюны с губ, и нащупал висевший на шнурке амулет Святого Саломата. Какая-никакая, а защита! Авось пронесет и в этот раз…

— Ты, Щербатый, — попытался приободрить сам себя мужик, — везучий жучара!

Неожиданно мерин споткнулся, словно его кто-то сглазил, тяжелая телега дернулась, прокатилась немного по инерции и замерла. Возница «мухой» слетел с воза на землю и кинулся осматривать коню ноги.

К обеду солнце начало припекать. Весна постепенно входила в свои права — беспощадно теснила лютую зиму со своей законной территории.

— Фух, ну и жара, — Странник скинул шапку и расстегнул теплую камуфляжную куртку.

— Ты бы поостерегся, — одернул попутчика Щербатый — сам он терпеливо потел в теплом овчинном тулупе. — Не ровен час, Морозы нагрянут!

— Расслабься! — вальяжно ответил Странник, вытаскивая из-за пазухи костяной амулет на шнурке, выполненный в виде улыбающегося солнечного диска. — Нам твои Морозы по барабану. Они ведь по сути — слабенькие биовампиры, не чета вчерашним Призракам. Они даже сквозь толстую одежду пробиться не могут. А у этого амулета радиус действия десять метров. Так что смело скидывай свою доху и наслаждайся весенним солнышком.

— Ну так бы сразу и сказал! — повеселел Щербатый, расстегивая ненавистный тулуп. — Перекусим что ли? — спросил он Странника, подтягивая к себе мешок с продуктами.

Жесткий удар чем-то твердым по ребрам скинул Странника с лежанки.

— Попались, голубчики!

Еще не понимая в чем дело, он рефлекторно потянулся за оружием, но получил по ребрам еще раз. Били его, по всей видимости, прикладом автомата.

— Не рыпайся! — предупредил его все тот же голос, — а то мигом ручонки пообломаю!

Странник мотнул головой, прогоняя остатки сна, и огляделся. Сквозь распахнутую дверь в вагон пробивался яркий утренний свет.

Утренние сборы не заняли много времени — все необходимое было собрано с вечера.

— Не жалко дом бросать? — спросил товарища Странник.

— Ты знаешь, у меня такое чувство, — признался Сокол, — как будто я уезжаю отсюда навсегда. А снявши голову — по волосам не плачут.

— Да, — согласился с ним Странник, — тут ты прав. А у меня вообще никогда дома не было. Сирота я сирота, сиротинушка, — кривляясь, пропел он. — А если серьезно, мне такая жизнь нравится, чтобы там кто не говорил! Ну, чего, присядем на дорожку, и вперед?

— Вперед, — эхом откликнулся маг.