Высокая каменная стена окружала небольшой городок Мортон. Этим ранним утром на множество домой, теснившихся внутри, падала длинная тень, аккуратные дорожки лучами разбегались от возвышавшихся в центре церкви и белой ратуши. Едва забрезжил рассвет, собаки стали потягиваться, заспанные женщины лениво направились к городскому источнику, и четверо мужчин, с топорами на плечах, уже ожидали, когда стражники откроют тяжелые дубовые ворота в каменной стене.

В одном из ничем не примечательных двухэтажных побеленных домишек Аликсандрия Блэкитт напряженно прислушивалась, не заскрипят ли ворота. Едва заслышав желанный звук, она схватила мягкие кожаные башмачки и на цыпочках пошла к лестнице, которая, как назло, находилась напротив спальни отца. Проснувшись задолго до восхода солнца, она уже давно облеклась в платье из грубой шерстяной ткани. Сегодня в первый раз хрупкое тело не вызвало в ней отвращения. Казалось, всю жизнь она мечтала, что подрастет, прибавит в весе и формы станут округлыми. Однако к двадцати годам поняла, что всегда будет плоскогрудой и узкобедрой. «По крайней мере, — подумала она со вздохом, — мне не надо затягивать талию». Проходя через комнату отца, она бросила на него быстрый взгляд — убедиться, что он еще спит, и, подобрав подол шерстяной юбки, стала спускаться, пропустив четвертую ступеньку, так как она была ужасно скрипучая.

Спустившись, Аликсандрия не решилась открыть ставни. Шум мог разбудить отца, а ведь он сейчас так нуждался в отдыхе! Обогнув стол с бумагой, чернильницей и наполовину составленным отцом завещанием, она подошла к дальней стене и любовно взглянула на два висящих там музыкальных инструмента. Жалость к себе из-за физического несовершенства тут же растаяла, как только она вспомнила о музыке. В ее голове уже начал звучать новый напев — нежная, веселая мелодия. Конечно же, это была любовная песня.

— Никак не можешь выбрать? — внезапно раздался голос отца, стоявшего у нижней ступеньки.

Она тотчас же бросилась к нему и, обняв за пояс, помогла устроиться за столом. Даже в темной комнате она без труда могла разглядеть синие круги у него под глазами.

Большой зал в усадьбе был увешан яркими гобеленами, а на свободных местах красовалось оружие различного образца. Тяжелая, массивная мебель вся была в ссадинах — следы ударов от секир и мечей. За большим столом сидели трое молодых людей. От недосыпания и обильной выпивки под глазами у них были круги.

— А девчонка перехитрила тебя. Пагнел, — засмеялся один из них, наполняя кубок вином, которое брызнуло на грязный рукав. — Она тебя избила и исчезла, как ведьма… ведьма она и есть. Ты же слышал, как она поет. Это голос не человека, а кого-то еще, кто хотел тебя завлечь, а когда ты сунулся… — Он замолчал, ударил кулаком о ладонь и громко захохотал.

Пагнел поддел ногой кресло говорившего, и оно опрокинулось вместе с насмешником.

— Она — человеческое существо, — прорычал он, — хотя не стоит того, чтобы я тратил на нее время.

— Хорошенькие глазки, — сказал другой. — А голос!.. Ты, верно, рассчитывал, что, как только ты ткнешь в нее, она так завопит, что волосы у тебя на ногах завьются колечками?

Они долгое время осторожно пробирались сквозь гущу деревьев и подлесок по невидимым тропинкам, когда Аликс услышала голоса, тихие, главным образом мужские.

— Я слышу мужской разговор, — прошептала она.

Слуга недоверчиво взглянул на нее через плечо: он ничего не слышал, кроме шума ветра, и прошло еще достаточно много времени, прежде чем он их тоже услышал.

Совершенно неожиданно глухие заросли расступились, и их взгляду открылось небольшое поселение из шатров и грубо сколоченных лачуг. Седовласый мужчина с глубоким, старым шрамом, который начинался у виска, пересекал щеку, шею и исчезал где-то под воротником, схватил поводья.

— Все прошло как надо, брат? — спросил человек со шрамом и, когда слуга утвердительно кивнул, взглянул на Аликс: — Это тот самый парень?

Кто то вы? — Мужчина был слишком красив, чтобы отнестись к нему как к живому существу, тем более задавать ему вопросы. Не привыкшая к опасностям, Аликс не обратила особого внимания на меч, зато сразу услышала музыку в голосе незнакомца. Она уже чувствовала, что Рейн, с его звучным голосом, мог бы запеть, если бы хотел, а вот этот человек умел петь наверняка.

— Я новый оруженосец Рейна, — тихо сказала Аликс, используя свои голосовые возможности и опыт многолетнего обучения, чтобы понизить регистр.

Озадаченно и молча мужчина некоторое время внимательно разглядывал ее, потом медленно отвел меч, не спуская с Аликс глаз.

— У тебя какой-то необычный голос. Ты никогда не пел?

— Немного, — ответила она, и глаза у нее засмеялись, но в лаконичном утверждении прозвучала ее уверенность в себе.

Аликс крепко вцепилась в край седла, у нее даже побелели костяшки пальцев. После многочасовой, как ей показалось, тряски, Рейн так внезапно осадил коня, что Аликс чуть не полетела через его хвост назад.

— Держись! — зарычал он и ухватил ее за самое близкое, что подвернулось под руку, — натертое бедро.

Она вскрикнула от боли.

— Тише! — приказал Рейн. — Они там, среди деревьев, видишь?

Вытирая рукавом слезы, выступившие от боли, Аликс наконец разглядела семейство диких кабанов, копошащихся в подлеске. Животные насторожились, свирепо уставившись на них своими подслеповатыми, маленькими глазками, и похрюкивали, выставив длинные острые клыки.

Аликс положила руку на поясницу, приподнялась с островка травы у самой дороги и села, благодарно улыбнувшись Джосу, который подал ей чашку прохладной воды.

— Давай здесь заночуем, — сказал он, внимательно разглядывая следы усталости на ее лице.

— Нет, сегодня вечером мы должны играть, нам деньги нужны.

— Тебе необходимо побольше отдыхать, — отрезал он и сел рядом с ней. — Но ты переспорила, как всегда. Ты голодная?

Аликс так посмотрела на него, что он улыбнулся и взглянул вниз на ее большой живот, выпиравший из-под шерстяного платья. Аликс с трудом переносила летнюю жару и постоянное скитание.

Отвратительная темная каморка казалась ей самым кошмарным видением, источником самых тягостных мыслей, самых ужасных преданий, которые ей когда-либо приходилось слышать. Не просачивался и малейший лучик света, и спустя час она по-прежнему не видела руки, поднесенной к лицу. Долго-долго Аликс сидела, согнувшись в углу, куда ее толкнул Пагнел, не смея двинуться.

Но если она не могла ничего видеть, то уж слышать она слышала, как шуршат насекомые на стенах и полу, и звуки были достаточно явственные и зловещие. Что-то пробежало по ее башмакам из мягкой кожи, и с негромким криком она вскочила, хватаясь за камни стены.

— Успокойся, Аликс, — громко приказала она себе, и каменные стены ответили глухим эхом. Скоро настанет утро и Джослин начнет ее искать, если он, конечно, еще жив. Нет, она не может рассчитывать ни на кого, если хочет выбраться отсюда. Она сама должна найти путь избавления.

Осторожно, вытянув вперед руки, как. слепая, Аликс шагнула вперед и едва не упала, споткнувшись о низкую скамью. Став на колени, она провела по ней руками и обрадовалась, потому что смогла уловить в темноте ее неясные очертания. Кончив со скамьей, Аликс двинулась к стенам, нащупывая путь к двери. Она толкнула ее изо всей силы, но с тем же успехом она могла стараться сдвинуть каменные стены. Комнат была примерно, шесть шагов в ширину, пол грязный, и единственный предмет мебели — короткая скамья. В двери не было оконца, нигде из углов не сквозил свет. Низкий потолок позволил ей нащупать и его, дюйм за дюймом, как всю комнату. Здесь не было ни окон, ни решеток, ни каких-нибудь непрочных камней в стене. Когда она закончила обход, то вся сверху была покрыта паутиной, а по щекам текли слезы. Она попыталась стряхнуть пыль с лица и одежды и все это время плакала и проклинала Пагнела и его приспешников.

Через несколько часов она присела на скамью, подняв ноги как можно выше, и поникла головой. Рассеянно Аликс погладила живот: ребенок толкнул ее ножкой, а так как дитя в утробе вело себя все беспокойнее, она стала ему напевать. Постепенно он затих. Замолчала и Аликс.

Аликс выглянула в окно маленькой комнаты с каменными стенами и стала смотреть с каким-то ужасающим непреодолимым любопытством, как плотники внизу, во дворе, строят помост для казни. Прошло уже восемь длинных мрачных дней, как ее захватил Пагнел, и она успела потерпеть полное поражение на процессе.

Некоторые из вершивших суд приходились Пагнелу родственниками, и он легко склонил их на свою сторону. Аликс слышала все их разговоры, ведь они говорили так, будто ее нет, а в ее голове эхом отдавались слова Рейна.

Они с ним часто спорили о поднимающемся среднем сословии. Аликс всегда обожала короля Генриха, ей нравилось, как умело он лишал дворян их могущества, заставляя их платить тем, чьим трудом они пользовались, и запретил им иметь рабов. Рейн, напротив, говорил, что король превращает дворян в жирных торговцев, что если правящее сословие будет считать гроши, то позабудет о своих рыцарских доблестях и потеряет всякое представление о чести. Она же возражала, говоря, что теперь люди стали более равными, и тогда Рейн интересовался, кто же станет воевать за Англию, если на нее нападут. Если не будет сословия, свободного от делания денег, сильного и умеющего сражаться, то кто же тогда защитит страну?

Во время «суда» Аликс начала яснее понимать, что имел в виду Рейн. Судьи ни минуты не сомневались, что никакая она не ведьма, и Аликс очень удивлялась, так как люди в ее родном городке искренно и стойко верили в существование ведьм и колдунов и знали тысячу способов уберечься от порчи и сглаза.

Судьи беспокоились только о том, чтобы заслужить благосклонность вышестоящих, и охотились за наградами, которые всегда расточались, когда король был доволен. Пагнел рассказал им, что Аликс носит ребенка от Рейна Монтгомери, и они, как грифы в добычу, вцепились в этот факт. Король объявил Рейна изменником, и, если его еще немного подтолкнуть, он рухнет, а его земли отдадут кому-нибудь другому. Король Генрих создавал свое собственное дворянство, даруя титулы всем, кто был достаточно богат, чтобы купить себе хоть один. Судьи надеялись, что король отдаст им часть владений Монтгомери, если они выдадут Рейна или предъявят его голову.

Ее руки обвились вокруг его шеи, и она совсем позабыла, что сердится. Она так давно его не видела, она так безмерно по нему соскучилась! Аликс жадно притянула Рейна к себе и прильнула к его рту.

— Аликс, — прошептал он, целуя ее волосы. В голосе Рейна слышались слезы. — Я увидел тебя, когда взобрался на стену. Ты сидела одна в башенной комнате и тихо плакала. Ты была такая маленькая, такая грустная. Я тогда же хотел убить стражников, но я не знал, могу ли положиться на лесных бродяг. Если бы мои братья могли прийти ко мне на помощь, я бы ринулся сразу же, но тут я опасался, как бы ты не пострадала.

Она подняла голову, услышав о братьях. Элизабет!

— Что такое, Аликс? Что-то не так?

Она старалась выговорить слово «Элизабет», но он не смог понять. Сделав еще несколько попыток, она ухитрилась произнести «Майлс».

Рейн, тоже сидя по шею в горячей воде, все еще злился и враждебно взглянул на отворившуюся дверь. В комнату ворвался Гевин.

— Майлс увез девицу Чатворт с собой в Шотландию, и, насколько мне известно, ему пришлось тащить ее туда насильно, а она все время осыпала его проклятиями. Дьявол бы его побрал! — сказал Гевин возмущенно. — И почему у меня столько неприятностей с моими младшими братьями? Вот только Стивен…

— Тебе лучше замолчать, — предупредил Рейн, — я сейчас в таком настроении, что кому угодно проткну брюхо мечом.

— Что стряслось на этот раз? — спросил устало Гевин, садясь напротив. — У меня и так хлопот больше, чем надо. Или твоя жена сказала тебе слово поперек?

— Нет, не моя жена. — И Рейн немного помолчал. — Что ты собираешься предпринять насчет Майлса? Ты думаешь, он отвез ее к Стивену?