Когда мы дошли до конца переулка, настроение у меня совершенно испортилось. Был конец мая, и в Риме уже целую неделю стояла теплая погода. Яркое весеннее солнце вызывало внутри склада сильную затхлую вонь. Все эти восточные пряности пахли просто кошмарно, но именно там находился труп, который мы собирались закопать.

Я привел четверых добровольцев из Преторианской гвардии, а также их начальника по имени Юлий Фронтин, который был знаком с моим братом. Мы с Юлием ломали замки и снимали цепи с ворот, а потом бродили по большому двору, пока солдаты открывали огромную внутреннюю дверь.

Пока мы ждали, Фронтин ворчал:

— Фалько, с сегодняшнего дня считай, что я никогда в жизни не знал твоего брата! Это отвратительное задание — последнее, во что ты мог меня втянуть…

— Личное одолжение императору… Фест нашел бы для всего этого подходящее слово!

Мы работали быстро, борясь с отвращением.

Нам пришлось раскромсать две туники, воняющие тем, что осталось от тела. Отыскать эти тряпки так далеко и обнаружить вышивку с именными надписями на внутренней стороне воротника мог бы только самый безумный старьевщик. Однако мы хотели быть абсолютно уверенными.

Снова выйдя во двор и полной грудью вдыхая свежий воздух, мы сожгли все, что можно; даже ботинки и пояс превратились в пепел. На пальцах этот человек носил кольца. Фронтину какимто образом удалось их снять: золотое кольцо, указывающее на принадлежность к среднему классу, огромную изумрудную камею, перстень и еще два других, на одном из которых стояло женское имя. Продавать их было нельзя, на случай, чтобы они не всплыли вновь; позднее в тот же день я выбросил кольца в Тибр.

Наконец, обвязав почти обнаженный труп веревкой, мы затащили его на носилки, которые принесли с собой. Я собрался было подтолкнуть тело ногой, но одумался.

Молчаливые преторианцы следили за тем, чтобы в переулке никто не появился, пока мы с Фронтином, шатаясь, прошли по нему, чтобы сбросить свою ношу в канализационный люк. Мы прислушались; на дне послышался всплеск. Довольно скоро на тело наткнутся крысы. Когда во время следующего летнего дождя с форума уйдет вода, останки через массивную арку под Эмилиевым мостом попадут в реку, а затем тело либо прибьет к бревнам, чтобы пугать лодочников, либо унесет в море, и там какаянибудь рыба дочиста обглодает его.

Хотя я отходил к люку всего на минутку, мне следовало быть к этому готовым. Это Рим; стоит на три секунды оставить сокровищницу без присмотра, как пронырливый ворюга обязательно туда заберется.

Я не видел лица этого человека, но меня не покидало чувство, что я знаю его. Зеленый капюшон, так надежно закрывавший его голову, не оставлял никаких сомнений: этого человека я видел, когда выливал из ведра воду после мытья. Проклиная его, а потом самого себя, я, прихрамывая, вышел в переулок; по моей ноге текла кровь.

Разбросанные лучи яркого солнца ослепляли, в то время как непроницаемая тень была беспокойной и холодной. Дорога с задней стороны склада была шириной всего в три локтя с одним входом по грязной узкой протоптанной тропинке. Другой выход скрывала из виду сворачивающая в сторону дорожка. По обе стороны располагались промозглые склады, заполненные старыми тележками и неустойчивыми грудами бочек. Грязные веревки тянулись к открытым дверям. Страшные объявления, прибитые гвоздями, запрещали посетителям подходить к воротам, которые выглядели так, словно их уже лет десять никто не открывал. Глядя на эту противную дыру, кажется невероятным, что за две минуты можно пешком дойти до веселой суеты рыночной площади — это Рим. Как я и сказал.

Никого не было видно. На крышу прилетел голубь, затем проскочил внутрь сквозь сломанную черепицу. Скрипнула подставка для бочек. Больше ничто не двигалось. Кроме моего сердца.

Злодей мог быть где угодно. Пока я искал его в одном месте, он мог ускользнуть другим путем. Пока я был увлечен поисками, он или любой другой негодяй мог неожиданно выскочить и пробить мою кудрявую голову. К тому же я рисковал провалиться через прогнивший пол в один из заброшенных складов. В обоих этих случаях меня вряд ли бы нашли.

На главной улице я почти потерял его. Я мельком увидел, что моя мама рассматривает лук у овощной лавки. Под ее осуждающим взглядом луковицы, как большинство моих подружек, не соответствовали ее нормам. Мама убедила себя в том, что моя новая должность во дворце приносила хорошие деньги, заключалась в простой секретарской работе и оставляла мои туники чистыми. Мне не хотелось, чтобы она так быстро узнала, что это был все тот же старое ремесло слежки за негодяями, которые решают побродить по улицам, когда я хочу пообедать.

Чтобы убежать от матери и не потерять мужчину из виду, мне пришлось ловко поработать ногами. К счастью, зеленый плащ имел такой неприятный оттенок, который легко было заметить снова.

Я следил за ним до реки, которую он перешел по Свайному мосту; такая десятиминутная пешая прогулка от цивилизации к хибарам на правом берегу Тибра, где толпились городские продавцы, когда с наступлением темноты их выгоняли с форума. Четырнадцатый район являлся частью Рима со времен моего деда, но в нем было довольно много приезжих, отчего он казался чужим. После моего задания сегодня утром я не беспокоился, что ктонибудь из них всадит мне нож в спину.

Когда не беспокоишься, они никогда и не пытаются этого сделать.

Я шел на север. Купил пирожок с начинкой из рубленой свинины и на ходу ел его. Сторожевой пес завилял передо мной хвостом. Я хорошо знал, что такое нужда, поэтому остановился и поделился с собакой пирожком.

Я направился в дом в районе Верхних аллей на Квиринальском холме. Его владельцем был молодой сенатор, замешанный в том же заговоре, что и человек, которого мы с Фронтином сбросили в канализацию. Этот мужчина тоже был мертв. Его арестовали для проведения допроса, а затем нашли задушенным в Мамертинской тюрьме. Его убил сообщник, чтобы удостовериться, что он не заговорит.

Теперь его дом освобождали от содержимого. Распродажа имущества была семейным делом Дидиев, так что, когда во дворце заговорили об этом деле, я вызвался добровольцем.

Кроме того, знатный владелец этого дома однажды был женат на моей особой подруге Елене Юстине, так что мне хотелось посмотреть, как они жили.

Я получил ответ, очень щедрый ответ. Увидеть это было большой ошибкой. Я подошел к их дому в тоскливом настроении.

Веспасиан подписал мой паспорт. Я с трудом выбил это сокровище у его секретарей и забрал казенного мула из конюшни у Капенских ворот. Старинная сторожевая башня все еще стояла в начале Аппиевой дороги, хотя город разросся в тихие окрестности, которые славились более разборчивыми миллионерами. Отец Елены Юстины жил недалеко, так что я занес ее коробку с рецептами и осмелился сказать, что хочу зайти к ней, чтобы передать несколько слов благодарности, но она была общительной девушкой со своей собственной жизнью, и привратник утверждал, что ее нет дома.

С юным Янусом у нас и раньше были стычки. Семье Камилла никогда не требовалась напольная мозаика, чтобы предупредить: берегитесь собаки; этот двуногий чесоточный экземпляр отпугивал посетителей еще до того, как в дверях покажутся их сандалии. Этому парню было около шестнадцати. У него было очень вытянутое лицо — прекрасный рассадник для такой массы прыщей — и очень маленькая вмятина для мозгов на макушке; внутри же мозг был неуловимым комочком. Разговор с ним всегда меня утомлял.

Я отказывался верить, что это распоряжение Елены. Она способна была отправить меня на паром в Гадес в один конец, но если и хотела это сделать, то сказала бы сама. Хотя одной проблемой меньше. Если Елена не пускала меня, трудно было сказать ей о том, что я не собираюсь больше с ней встречаться.

Я спросил, где она; мальчик не знал. Я ласково уведомил привратника, что знаю об его лжи, потому что даже когда Елена Юстина станет тронутой старой каргой, лысой или беззубой, она будет слишком хорошо организованной, чтобы укатить в своем паланкине, не сказав прислуге ни слова. Затем я передал дружеский привет сенатору, оставил коробку Елены и уехал из Рима.

Тога в Кротоне была бы не к месту. Только магистраты носили формальную одежду. К счастью, я не обидел чужой город тем, что был одет слишком нарядно. На мне была неотбеленная туника под длинным серым плащом, а также простые кожаные сандалии и мягкий шнурок в качестве ремня. Остатки хорошей римской стрижки в отдельных местах выросли, но никто не мог к этому придраться, поскольку моя голова была надежно спрятана под складками белой ткани. Я не боялся солнечного удара; я маскировался под жреца.

Форум — это то место, где ищут людей. Я шел в его сторону, вежливо уступая гражданам Кротона более затененную сторону улицы. Они вели себя довольно нахально.

Кротон был захудалым разросшимся городом, где полно зданий, покосившихся от землетрясений. Из шумных переулков лились запахи чегото прокисшего, а на облупившихся стенах висели предвыборные афиши с именами людей, о которых я никогда не слышал. Собаки, похожие на волков с гор Сила, рылись в отбросах или носились по улицам тявкающими сворами. На балконах вторых этажей толстые молодые женщины с узкими глазами, выставляя напоказ свои украшения, ждали, пока я пройду, после чего бросали мне вслед непристойные комментарии по поводу моего телосложения; я отказывался им отвечать, потому что эти женоподобные дочери Кротона могли быть родственницами лучших мужей города. Кроме того, как жрец, я был слишком праведным для остроумных уличных разговоров.

На форум мне указали болтовня и сильный запах рыбы.

Я брел по рынку. Все остальные уставились на меня. Взгляды людей провожали меня от одного прилавка до другого, а ножи надолго зависали над мечрыбами, прежде чем разрезать их на мелкие кусочки. Остановившись у колоннады, я мельком увидел молодого парня, который суетился вокруг колонны с таким видом, будто у него не было реальных причин находиться здесь; я искоса посмотрел прямо на него, так что если бы он был карманником, то знал бы, что я его заметил. Парень исчез.

Схватив свое религиозное одеяние, я проскочил мимо здания суда, не останавливаясь, чтобы спросить, не рассмотрит ли судья мое дело. Перед третьим темным переулком я услышал позади топот босых ног моего спасителя.

— Спасибо! — задыхаясь, произнес я. — Хорошая встреча. Кажется, ты полезный человек!

— Что ты сделал?

— Понятия не имею.

— Обычное дело! — воскликнул парень.

Капитан Лэс оказался великолепной находкой; хотя нужно отметить, что после моего спасения он привел меня в харчевню, которая стала виновницей моей ужасной болезни.

Когда я возвращался к мансиону, меня мутило от шафрановой похлебки, хотя не долго. Должно быть, у меня в супе были плохие устрицы. К счастью, у меня был разборчивый желудок; как часто шутили в моей семье, когда им надоест ждать своего наследства, последнее, что они сделают, это попробуют меня отравить.

В то время как другие путешественники, жившие в том же мансионе, грызли у хозяина неописуемое отварное свиное брюшко, я лежал на кровати, постанывая про себя; позже я медленно помылся в бане и потом сел в саду с книжечкой.

Ближе к концу ужина гости вывалили на улицу, где могли насладиться вином под последними лучами солнца. У меня был лишь стакан с холодной водой, чтобы помочь выздоровлению.

В холле стояло много столов; это оградило хозяина — простого ленивого бездельника — от необходимости заполнять пустое пространство клумбами, которым требовалось бы внимание. Большая часть столов была пуста. Мне не хотелось, чтобы ктото нарушил мое уединение, поэтому, когда ктонибудь направлялся в мою сторону, я замирал, делая вид, что скорее испорчу зрение, читая весь отпуск, чем подниму глаза и позволю незнакомцам настаивать на том, чтобы подружиться.

Мило сказал креветкоподобному понаблюдать за улицей.

Мы с управляющим втиснулись в клетушку, в которой меня разместили. Определенно я бы получил большее удовольствие, проведя этот жалкий вечер в Кротоне с какойнибудь ловкой танцовщицей. Не было никаких сомнений, что со мной тут произойдет; остался единственный вопрос — когда.

В помещении стояло три кровати, но некоторые туристы были в состоянии выдерживать летние экскурсии по Кротону, так что комната была полностью моей. По крайней мере, когото это спасло от несчастья. Большую часть оставшегося пространства занял Мило. Я увидел в этом Мило какоето наказание. Он был огромным. Он знал, что он огромный. Большую часть времени этот здоровяк наслаждался ощущением своих габаритов, когда давил обычных людей в маленьких комнатках. Его жирные мускулы блестели в свете моего напряжения. Вблизи от него чувствовался запах выветрившегося лекарства.

Мило вдавил меня в трехногий табурет легким надавливанием двумя мощными большими пальцами, которые так и чесались, желая причинить мне еще более острую боль. Чтобы досадить мне, он ткнул в мои вещи.

— Это твое? — спросил Мило, указывая пальцем на мои «Галльские войны».

Когда мы пересекали равнину Капуи, у нас произошла первая авария.

К тому времени мой друг Петроний Лонг, стражник, вспомнил, что когда мы в последний раз ездили отдыхать, он сказал, что никогда больше не поедет. Я работал, используя семейство Петро как прикрытие. Одного из моих многочисленных племянников, Лария, которому только что исполнилось четырнадцать, отправили с нами, потому что, как сказала его мать, у него был трудный переходный возраст. Моя сестра решила, что Ларию нужен контроль. Вряд ли он его получит. На мой взгляд, курорт существовал для того, чтобы дать мне возможность вести себя безответственно.

Я высказал эту мысль прямо перед Аррией Сильвией, женой Петро; это была одна из уже нескольких ошибок, а мы еще находились в десяти милях от моря.

Воздух становился все более морским. Как Петроний, так и Сильвия предполагали, что мы направлялись в Байи, лучший курорт на заливе, но Байи находились намного севернее того места, куда мне нужно было попасть. Я думал, когда же безопаснее об этом сообщить.

Мы уже проехали Капую. Утесы Апеннин, покрытые белыми рубцами, все еще тянулись слева от нас, но холмы по правую руку, пропитанные влагой от дождей, уже закончились. Далеко впереди плоская равнина погружалась в низкий серый океанский горизонт. Мы искали гору Везувий, которая отделялась от основной горной цепи недалеко от Неаполя.

Конец июня: все, кто смог, уехали из Рима. Некоторые отправились на свои загородные виллы. Большинство из тех, кто выбрал море, должно быть, приехали за два дня до нас. Толпы людей только усугубляли мою проблему; я предпочел бы находиться в безопасности за дверями своего дома.

По крайней мере, я знал свое положение: Барнаб все еще прятался в этом ужасном зеленом плаще. Он был здесь, в Кампании — и сейчас искал меня.

Вокруг залива располагалось множество городов и деревень, но некоторые исключили мы, а остальные отвергли нас. Сам Неаполь с его красивыми летними дворцами казался слишком вычурным, чтобы мы могли себе его позволить, в то время как Путеолы, будучи для Рима главным выходом к морю до развития Остии тридцать лет назад, оставались шумным торговым портом. Мизены кишели государственными служащими, поскольку там располагался флот. Байи, модное место для купания, были попроще, но полны грязных домов, куда отказывались пускать с детьми. Суррент перешагнул через изумительный залив, куда можно было попасть либо морем, либо по долгой извилистой дороге; если меня преследовал сумасшедший убийца, то Суррент мог стать опасной ловушкой. Помпеи были слишком дерзкими, Геркуланум — чересчур чопорным, а термальный источник в Стабиях переполнен хрипящими пожилыми гражданами и их раздражительными женами. На склонах Везувия было несколько деревень, но детям обещали море.

— Если еще один нищий домовладелец Кампании покачает головой, глядя на наших котят и ночные горшки, — признался мне Петроний опасным тихим тоном, — мне кажется, что я выйду из себя!

— Как насчет Оплонтиса? — предложил я, пытаясь принять обычный невинный вид.

На следующий день светило солнце; при моем настроении это было неожиданностью.

Я вышел на улицу, чтобы осмотреться; справа и слева простирались две руки залива, мерцая в слабой сероватой дымке. Впереди остров Капри полностью скрылся за туманом, а когда я оглянулся через плечо, вершина Везувия также показалась лишь далеким пятном. Но даже в такой ранний утренний час блеск моря начинал ослеплять; эта нежная всюду проникающая дымка предшествовала замечательному, жаркому, морскому дню.

Я был подавлен. Мой племянник спал крепким сном, несмотря на наш жесткий матрац. Петроний храпел. Его жена тоже.

— У Фалько измученный вид. Мы должны найти ему подружку! — оживленно щебетала Аррия Сильвия за завтраком, впиваясь в персик своими злыми передними зубами. Я сказал себе, что, по крайней мере, мы здесь еще не так долго, чтобы подхватить расстройства желудков и начать делиться впечатлениями на эту тему за едой.

Мы приехали, чтобы встретиться с одним человеком. Как обычно в подобных обстоятельствах, мы подозревали, что он будет водить нас за нос и потом обманет. Поскольку он был водопроводчиком, это было совершенно точно.

Мы поехали на север мимо храма Фортуны Августы к водонапорной башне рядом с Везувианскими воротами. Помпеянцы сделали удобные приподнятые пешеходные дорожки, но в те часы, когда мы там находились, жители сами занимали большую часть тротуара, так что мы — трое честных иноземцев — шагали по мусору на дороге. Будучи сосредоточенными на том, чтобы не наступить сандалиями в ужасно липкий бычий помет, мы с трудом могли рассмотреть улицы, но с задних аллей были видны верхушки решеток и ореховых деревьев над высокими стенами садов. Красивые, просторные двухэтажные дома смотрели своими окнами на главные оживленные улицы, хотя там, похоже, были свои проблемы: очень многие из них превращались в прачечные и склады или сдавались по частям.

До землетрясения городская система водоснабжения зависела от акведука, который подводил воду от Серино к Неаполю. Этот акведук представлял собой красивое произведение человеческих рук с второстепенным ответвлением, которое шло сюда, к большой квадратной башне с тремя кирпичными арками, украшавшими ее внешние стены. Воду несли главные каналы: один к общественным фонтанам, а два других к торговым помещениям и частным домам, но землетрясение повредило резервуар для воды и разрушило распределительные водопроводные трубы. Человек, который был нам нужен, без энтузиазма пытался починить цистерну. У него была обычная рабочая туника с одним рукавом, две маленькие бородавки у подбородка и причудливое, слегка уставшее выражение лица человека, который сам намного интереснее, чем требует его работа.

— Ты уже долго там? — спросил я, пытаясь скрыть свое удивление, что деревне потребовалось восемь лет, чтобы зацементировать протекающий бак.

— Все еще ждем приказа городского совета. — Он с грохотом поставил на землю корзину с инструментами. — Если покупаешь дом в Помпеях, то выкопай глубокую скважину и молись о дожде.

У нас был тяжелый день.

Все утро мы разгружали слитки на нашу повозку. Вентрикул арендовал мастерскую в Театральном квартале. Стабианские ворота находились ближе всего, но дорога к ним была такой крутой, что вместо этого мы покатили к Нуцерии, рядом с которой располагался некрополь, отбили углы от нескольких мраморных надгробий и там повернули в город. У нашего вола, которого мы звали Нерон, вскоре стал нездоровый вид. У него был терпеливый нрав, но, очевидно, идея тянуть свинцовые брусья выходила за рамки чувства долга для зверя во время отдыха.

Вентрикул сразу приступил к работе. Я хотел, чтобы он переплавил слитки в водопроводные трубы. Это означало, что их нужно было расплавить и затем прокатать в узкие полоски длиной примерно десять футов. Листовой свинец охлаждался, затем накручивался на деревянные рейки так, чтобы можно было соединить два края и запаять их при помощи другого расплавленного свинца. Именно этот шов и придает трубам грушевидную форму, если смотреть на них в разрезе. Вентрикул очень хотел сделать их различной ширины, но мы остановились на стандартном калибре: квинарий, или палец с четвертью в диаметре, — удобный в хозяйстве размер. Водопроводные трубы тяжелы: даже квинарий длиной десять футов весил шестьдесят римских фунтов. Мне приходилось все время предупреждать постоянно отвлекающегося Лария, что он хорошо это узнает, если уронит трубу себе на ногу.

Как только мы перевезли все слитки в мастерскую, а водопроводчик изготовил кучу труб, мы отправили повозку обратно в Оплонтис. Вентрикул добавил бесплатно мешок бронзовых кранов и задвижек, которые показывали, какую прибыль он получал от этого дела. План был таков: я должен был возить с собой образцы и продавать их прямо на месте, но, где можно, заключать за Вентрикула крупные договоры на последующие партии товара. Я сейчас хотел отправить большую партию обратно в Оплонтис, что означало только одного водителя и никаких пассажиров; груз перевез бы Петроний. Он был достаточно крупным, чтобы постоять за себя, и хорошо ладил с Нероном. Кроме того, хотя он и не жаловался, я знал, что Петро хотел пораньше вернуться, чтобы успокоить свою жену. Когда я отправил его, то почувствовал себя настоящим народным благодетелем.

Я сводил водопроводчика и Лария поплескаться в Стабианских термах. Затем перед отправлением домой мы с парнем прошли через гавань, чтобы я мог последний раз поговорить с капитаном «Цирцеи». Я показал ему записную книжку, которую привез домой из Кротона, и рассказал свою теорию о том, что список названий и дат связан с кораблями.

Городок Геркуланум был очень маленьким, очень спокойным, и если там и жили интересные женщины, то они прятались за закрытыми дверями.

На улицах не было мусора. В Помпеях городскому совету пришлось выкладывать дорожки из камней, чтобы помочь пешеходам переходить через всякие сомнительные вещества, которые стекали с дорог и застаивались; советники Геркуланума делали ставки на более широкие тротуары — достаточно широкие, чтобы выдержать толпу продавцов горячих пирогов; вот только это место не принимало пироги. И в Геркулануме никогда не было видно мусора.

Я ненавидел Геркуланум. Там слабохарактерным жителям с высоким самомнением принадлежали изящные, тщательно прибранные домики. Люди жили на аккуратных маленьких улочках. Мужчины целыми днями считали свои денежки (которых у них было много), пока их добрых жен в закрытых паланкинах несли от собственных безопасных порогов в дома других почетных женщин, где они сидели вокруг тарелок с миндальными пирожными и говорили ни о чем, пока не настанет время снова ехать домой.

В отличие от Помпеев, где приходилось кричать, чтобы нас услышали, в Геркулануме можно было стоять на форуме в самой высокой точке города и слышать крики морских чаек в порту. Если в Геркулануме кричал ребенок, его няня бросалась затыкать ему рот, пока того не посадили за нарушение тишины. В Геркулануме гладиаторы в амфитеатре, наверное, говорили «Прошу прощения!» каждый раз, когда их мечи совершали чтонибудь настолько грубое, как надрез.

Честно говоря, Геркуланум вызывал у меня желание прыгнуть в общественный фонтан или выкрикнуть какоенибудь очень неприличное слово.

Карцер для бродяг был переделанным магазином сбоку от храма.

— Ну, он новый! — сдавленно засмеялся я.

К моему племяннику снова вернулся тот прежний угрюмый вид.

— Дядя, как вы собираетесь рассказать моей маме, что я был в тюрьме?

— Думаю, это будет очень трудно.

У меня были дела поприятнее, чем слоняться, надеясь перекинуться парой слов с женщиной, которая только и скажет «прощай». Я пошел обратно в тюрьму, чтобы освободить Лария. Я сводил его в столовую, а потом мы с ним вызволили опозоренного быка Петро. Нерон подружился с лошадьми и ослами в конюшне. Он вел себя как ребенок на празднике: не хотел идти домой.

— Кажется, он устал, — сказал Ларий, когда мы вытащили животное на улицу, чтобы можно было запрячь его.

— Ну, вполне возможно!

Я направил Лария с повозкой обратно в Оплонтис. Поскольку, обучая девушку играть на арфе, ни один мужчина не захотел бы, чтобы рядом находился его племянник, я согласился, что Ларий мог отправиться разрисовывать стены. Я подчеркнул, что это временная работа; парень неубедительно кивнул.

Будучи преподавателем игры на арфе, я жил в доме магистрата. Так мне удавалось экономить на арендной плате. Однако я стал бояться холодного нежилого запаха этого помещения. Чтобы видеть, что в комнатах членов семьи течет жизнь, я оставлял двери открытыми, но дверные проемы были мрачно завешаны шторами. Все кушетки имели острые углы, которые только и ждали того, как бы ободрать комунибудь ногу. Днем здесь всегда был бунт на кухне, а ночью всегда не хватало ламп. Руф обычно ел не дома; должно быть, он заметил, что его повар не умел готовить.

Я стоял на улице, со слабой улыбкой читая свое письмо.

— У тебя хитрый вид! — проговорила великолепная дочь Камилла Вера за моей спиной.

— Это игра света… — Я поднял плечо, чтобы она не заглядывала через него, а потом скомкал и выбросил записку, словно именно это я и собирался сделать. Я улыбнулся Елене. — Служанка Эмилии Фаусты только что сделала мне предложение, от которого мне придется отказаться.

— О, как не стыдно! — мягко проговорила девушка.

Я взялся большими пальцами себе за пояс и с важным видом медленно пошел прочь, давая ей возможность последовать за мной, если она захочет. Она захотела.

К тому времени, как мы дошли до дома, Елена снова выглядела ужасно. Обычно у нее было хорошее крепкое здоровье, так что такое состояние в равной степени беспокоило меня и смущало ее. Я настоял остаться с ней, пока Елена не устроилась на кушетке в длинной колоннаде с подносом горячего чая из бурачника.

Пока успокаивалась небольшая суета, вызванная нашим приездом, я играл роль гостя. Елена отослала рабов. Я сидел с ней, попивая из маленькой чаши, которую держал между большим пальцем и двумя другими, как солидный человек. Мне вполне нравился чай из бурачника, если он не был очень крепким.

Утолив жажду, я поставил свою чашку и потянулся, оглядываясь вокруг. Никаких признаков Марцелла и мало работников. Садовники выкапывали большой куст мимозы. Они низко склонились над ним. Гдето в доме я слышал, как женщина чтото терла щеткой, дребезжащим голосом подпевая себе. Через заостренное ситечко я налил ее светлости еще чаю, после чего лениво встал рядом с ней, словно наблюдал за медленно поднимающимися колечками пара…

Огромный дом казался спокойным и тихим. Обычные люди занимались своей обычной работой. Я тихонько коснулся плеча Елены, потом отошел, как скромный мужчина, который собирался ответить на зов природы.

Появление дрессировщика скаковых лошадей возбудило мой интерес. Я обошел отдельно стоящие здания в надежде найти его. Если стоять лицом к морю, конюшни располагались слева. Там находилась старая постройка, где обычно нагружали мулов и повозки, а также большая новая часть здания, пристроенная около пяти лет назад и имеющая признаки того, что недавно там ктото был. Имея большой жизненный опыт, я смог проникнуть внутрь незамеченным.