Казенный болтофон Гильдии электронной музыки (ГЭМ) испугал Нэта Флиджера, и он толком не мог понять — почему. В конце концов, речь там шла всего лишь о том, что знаменитый советский пианист Роберт Конгротян, психокинетик, который не дотрагиваясь до клавиатуры играл Брамса и Шумана, поселился в своем загородном доме в Дженнере, в Калифорнии. И к счастью, Конгротян согласился на несколько сеансов звукозаписи для ГЭМ. И все же…

Возможно, думал Флиджер, его отталкивали те самые леса, темные влажные леса северного побережья Калифорнии; он любил сухие южные районы Тихуаны, где находились административные офисы ГЭМ. Но, согласно болтофону, Конгротян не выйдет из своего загородного дома; он наполовину уединился, возможно, из-за каких-то семейных неурядиц.

Болтофон намекал, что это было связано то ли с женой, то ли с сыном и случилось давно.

Было девять утра. Нэт Флиджер автоматически налил воды в чашку и заполнил растворенной живой протоплазмой записывающую систему «Ампек Ф-а2», которую он держал у себя в офисе; живая форма Ганимеда не испытывала боли и еще не возражала против того, что ее сделали частью электронной системы… В плане нервной системы она была примитивной, но как слуховой рецептор — просто незаменима.

Вода просочилась сквозь мембраны «Ампека Ф-а2» и была с благоприятностью принята: трубки живой системы пульсировали. Я мог бы взять тебя с собой, решил Флиджер. «Ф-а2» была переносной, и он предпочитал ее корявость более поздним и более изощренным системам. Флиджер зажег «деликадо», подошел к окну, чтобы включить диафрагму на «прием». Теплое мексиканское солнце ворвалось в помещение, и он зажмурился. «Ф-а2» пришла в состояние экспериментальной активности, затем по мере поглощения солнечного света и воды процесс обмена веществ в ней стимулировался. По привычке Флиджер наблюдал за ее работой, но его мысли были обращены к болтофону.

В огромном коммунальном многоквартирном доме «Адмирал Буратино» поздно вечером горели огни, так как был вечер ВСЕХ ДУШ: согласно их уставу, жители дома, все 600 человек, должны были собраться в зале общины, находящемся на нижнем горизонте почвы. Они проходили колонной по одному: мужчины, женщины, дети. У дверей Винс Страйкрок, деловой и невозмутимый, истинный представитель бюрократии управлял их новым опознавательным счетчиком, проверяя каждого из них по очереди, чтобы уж наверняка не пропустить никого из другого коммунального дома. Члены общины приветливо подчинялись этой процедуре, и все проходило очень быстро.

— Эй, Винс, во сколько она нам обошлась? — спросил старый Джо Пард, самый старый обитатель дома; он въехал со своей женой в мае девяносто второго, как раз, когда строители сдавали здание хозяевам. Его жены уже не было в живых, дети выросли, женились и разъехались, а сам Джо остался вот.

— Колоссальная сумма, — спокойно ответил Винс. — Но она не ошибается. Она не субъективна. — Вплоть до недавнего времени, находясь на постоянной службе в армии в чине сержанта, он впускал людей, руководствуясь своей способностью узнавать их. Но таким образом он впустил парочку головорезов из поместья Робин Хилл, и они сорвали собрание своими вопросами и комментариями. Это больше не повторится: Винс Стуайкрок поклялся в этом себе и своим соседям по квартире. И он сделает то, что обещал.

Раздавая экземпляры с повесткой дня, миссис Уэллс натянуто улыбалась:

— Пункт три «а», санкция на починку крыши, перенесен в пункт четыре «а». Пожалуйста, имейте в виду. — Члены общины брали у нее повестки и затем делились на два потока, направляясь в разные концы зала; либеральная фракция усаживалась справа, а консерваторы — слева, причем обе группы откровенно игнорировали присутствие друг друга. Несколько человек, нововошедших в группировки, — новые жильцы, какие-то неопределившиеся, — заняли места позади и сидели молча и сосредоточенно по мере того, как комната гудела от множества маленьких локальных собраний. Обстановка и настроение в комнате были терпимыми, но все знали, что сегодня будет стычка. Предпочтительно, обе стороны были готовы. Там и здесь шуршали документы, петиции, вырезки из газет; их читали, ими обменивались, передавали взад и вперед.