Первая часть романа «Холодный дом».
Детство Эстер Саммерсон (Esther Summerson) проходит в Виндзоре, в доме своей крестной, мисс Барбери (Barbary). Девочка чувствует себя одинокой и хочет узнать тайну своего происхождения. Однажды мисс Барбери не выдерживает и сурово говорит: «Твоя мать покрыла себя позором, а ты навлекла позор на нее. Забудь о ней…» Через несколько лет крестная внезапно умирает и Эстер узнаёт от поверенного юриста Кенджа, представляющего некоего мистера Джона Джарндиса (John Jarndyce), что она — незаконный ребёнок; он заявляет в соответствии с законом: «Мисс Барбери была вашей единственной родственницей (разумеется — незаконной; по закону же у вас, должен заметить, нет никаких родственников)[2]». После похорон Кендж, осведомленный о сиротливом её положении, предлагает ей учёбу в пансионате в Рединге, где она ни в чем не будет нуждаться и подготовится к «выполнению долга на общественном поприще». Девушка с благодарностью принимает предложение. Там протекает «шесть счастливейших лет её жизни»...
По окончании учёбы Джон Джарндис (ставший её опекуном) определяет девушку в компаньонки к своей кузине Аде Клейр. Вместе с молодым родственником Ады Ричардом Карстоном они отправляются в поместье под названием «Холодный дом». Когда-то дом принадлежал двоюродному деду мистера Джарндиса — Тому Джарндису, который застрелился, не выдержав напряжения от судебной тяжбы за наследство «Джарндисы против Джарндисов». Волокита и злоупотребления чиновников привели к тому, что процесс длился уже несколько десятилетий, уже умерли первоначальные истцы, свидетели, адвокаты, также накопились десятки мешков с документами по делу. «Казалось, что дом пустил себе пулю в лоб, как и его отчаявшийся владелец». Но благодаря стараниям Джона Джарндиса дом выглядит лучше, а с появлением молодых людей оживает. Умной и рассудительной Эстер вручаются ключи от комнат и кладовок. Она хорошо справляется с хозяйственными делами — недаром Джон ласково называет её Хлопотуньей.
Их соседями оказываются баронет сэр Лестер Дедлок (напыщенный и глуповатый) и его жена Гонория Дедлок (прекрасная и надменно-холодная), которая моложе его на 20 лет. Светская хроника отмечает каждый её шаг, каждое событие в её жизни. Сэр Лестер чрезвычайно горд своим аристократическим родом и заботится лишь о чистоте своего честного имени.
Молодой служащий конторы Кенджа Уильям Гаппи с первого взгляда влюбляется в Эстер. Будучи по делам фирмы в усадьбе Дедлоков, он поражается её сходству с леди Дедлок. Вскоре Гаппи приезжает в Холодный дом и признается Эстер в любви, но получает решительный отказ. Тогда он намекает на удивительное сходство Эстер и леди. «Удостойте меня вашей ручки, и чего только я не придумаю, чтобы защитить ваши интересы и составить ваше счастье! Чего только не разведаю насчет вас!» Он сдержал слово. В его руки попадают письма безвестного господина, скончавшегося от чрезмерной дозы опиума в грязной, убогой каморке и похороненного в общей могиле на кладбище для бедных. Из этих писем Гаппи узнает о связи капитана Хоудона (этого человека) и леди Дедлок, о рождении их дочери. Уильям незамедлительно делится своим открытием с леди Дедлок, чем приводит её в крайнее смятение.
ЧАРЛЬЗ ДИККЕНС. СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ. ТОМ 17
ПРЕДИСЛОВИЕ
Как-то раз в моем присутствии один из канцлерских судей любезно объяснил обществу примерно в полтораста человек, которых никто не подозревал в слабоумии, что хотя предубеждения против Канцлерского суда распространены очень широко (тут судья, кажется, покосился в мою сторону), но суд этот на самом деле почти безупречен. Правда, он признал, что у Канцлерского суда случались кое-какие незначительные промахи — один-два на протяжении всей его деятельности, но они были не так велики, как говорят, а если и произошли, то только лишь из-за "скаредности общества": ибо это зловредное общество до самого последнего времени решительно отказывалось увеличить количество судей в Канцлерском суде
[1]
, установленное — если не ошибаюсь — Ричардом Вторым
[2]
, а впрочем, неважно, каким именно королем.
Эти слова показались мне шуткой, и, не будь она столь тяжеловесной, я решился бы включить ее в эту книгу и вложил бы ее в уста Велеречивого Кенджа или мистера Воулса, так как ее, вероятно, придумал либо тот, либо другой. Они могли бы даже присовокупить к ней подходящую цитату из шекспировского сонета:
