С улицы доносились голоса, урчание моторов. Шаги, хлопанье дверей, гудки клаксонов, снова шаги. Квартира располагалась на нижнем этаже, вровень с булыжной мостовой, и не было никакой возможности избежать этих проявлений перенасыщенности жизни в городе. Они накапливались в комнате, как слои пыли, как кипа неотвеченных писем на грязной скатерти стола.

Каждый вечер он перетаскивал стул в заднюю каморку, почти полностью лишенную мебели — комнату для друзей, как ему нравилось думать, — чтобы созерцать оттуда черепичные крыши и черные воды Босфора, дальние огни Ускюдара. Но шум проникал и туда. Он оставался сидеть в темноте, попивая вино и ожидая, когда она придет и постучит в дверь, выходящую в проулок.

Порою он пытался читать: исторические труды, путевые заметки, длинную мрачную биографию Ататюрка. Нечто успокоительное. Иногда даже приступал к письму жене: