Он был красивый мужик такого ален-делоновского типа. Незадолго до конца он стал терять вес, а химиотерапия придала его коже неожиданно здоровый оттенок легкого северного загара. На фотографии, сделанной за неделю до, он чертовски молод и хорош собой.

Когда его палата оказывалась пустой, я выходил и спрашивал у таких же, как он, смертников: "А где папуля мой?". - "Да в реанимации!". Помню, в первый раз я очень натурально схватился за сердце. А отец в это время в реанимации травил анекдоты и бухал.

Он был для меня "папуля", я для него "сынуля". Мы оба считали друг друга бесхарактерными слабаками. Я его - молча и скрипя зубами, он меня - вслух и при большом стечении народа.

При этом один другому кидался на помощь по первому свистку. Мы чувствовали глубокую взаимную близость, и то, что наше отношение к жизни расходилось диаметрально, здорово доставало и его, и меня.

Нестроевой белобилетник, он водил машину как бог, попадал в "десятку" из любого оружия и умел яростно драться, не щадя противника. Еще он был профессионал.