«Взорванная тишина» – название одного из рассказов сборника, в то же время характеризует ту жизнь, что сложилась в России с начала «перестройки» до наших дней. Герои Виктора Дьякова: солдаты и офицеры, бизнесмены, рабочие, пенсионеры, люди молодые и пожилые, оказавшись в непривычно «взорванной» обстановке, ищут новые ориентиры, каждый по своему решая вопросы выживания и сохранения личности в эпоху перемен.
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес (
www.litres.ru
)
Отложенная месть
Полковник Фурсов ожидал УАЗик к девяти часам, но минула уже половина десятого, а его всё не было. Фурсов, поглядывая на часы, прохаживался по пятачку, где обычно парковались гарнизонные легковушки и автобусы. На улице свежо, под ногами шуршали облетавшие с тополей листья – конец сентября выдался хоть и не холодным, но ветреным. Полковник, вернувшись в гостиницу, хотел позвонить в полк, но раздумал и поднялся в свой номер.
Он был зол, ехать в расположение полка, который ему предстояло принимать, совсем не хотелось. Но то, что уже на второй день по приезду, ему, новому командиру, не удосуживаются вовремя подать машину… «Чёрт знает что… бардак… Не иначе этот везунчик Савельев напоследок выкобенивается, дескать, всё равно полк примешь, а мне плевать, я уже, считай, в Москве, тю-тю ребята, жрите здесь говно и дальше, а я как белый человек жить буду», – обида обжигала Фурсова.
Стояла осень 1990 года. По Вооружённым Силам катилась волна пятисоттысячного сокращения, ходили слухи о новых, ещё более масштабных. Как желанна, живительна, спасительна эта волна для одних, и как ужасна и губительна для других. Фурсов не радовался, не для того он делал карьеру, «грыз землю»… чтобы вот так в сорок три года уйти, когда только разохотился получать весомые звания, должности и сопутствующие этому блага. Конечно, его карьеру не сравнить с армейской блатотой, теми, кто в тридцать лет, не нюхая пороха и солдатских портянок, уже командовали полками, а в тридцать пять становились генералами. Но в своей, «сермяжной» среде Фурсов котировался весьма высоко: в тридцать семь «вышел» на полк, в сорок стал полковником. Всё позволяло лелеять робкие надежды и на святая святых…
Перестройка и явившееся её следствием сокращение ставили крест на этих честолюбивых замыслах. Полк, которым командовал Фурсов, сократили, а его самого переводили вот сюда, менять счастливчика-соседа, который уходил преподавателем в Академию. Вроде бы радоваться надо – остался на плаву, но Фурсов понимал – это тупик. Если начали сокращать полки, то за ними последуют дивизии, корпуса… уменьшится количество генеральских должностей и возможностей их получения. Нет, сейчас лучше куда-нибудь в сторону на тихую спокойную должность уйти, как это сумел сделать Савельев, переждать…
В дверь номера постучали, в комнату заглянул солдат водитель УАЗика:
2
Савельев сидел за столом в своём кабинете и выглядел в соответствии с ситуацией: мешки под глазами, выступившая щетина и взгляд человека готовящегося к жестокой пытке. Фурсову было хорошо знакомо чувство, когда берёшь трубку и, стараясь не выдавать голосом волнения, начинаешь докладывать комкору о том, что во вверенном тебе полку случилось… Фурсов с искренним сочувствием во взгляде пожал Савельеву руку.
– Такие вот дела Александр Васильевич, слышал, труп у нас, – устало, с тоской сказал Савельев. – Так что с приёмо-сдачей придётся повременить… Ты уж извини.
– О чём разговор, Николаич, сам в той же шкуре хожу… В корпус доложил?
– Как нашли сразу, – так же пасмурно отвечал Савельев.
– Орал?
3
От полка до жилого городка идти где-то с километр. Встречные офицеры и прапорщики козыряли, удивлённо глядя на идущего пешком полковника – заштатный гарнизон не Москва и здесь полковник фигура редкая и весомая. Фурсов шёл, не отвечая на приветствия, ни на что не отвлекаясь, он лихорадочно переваривал только что услышанное: сын Аньки Селивановой с пятого этажа, его бывшей одноклассницы повесился сегодня в этой унылой степи на брючном ремне, а сейчас для него мастерят цинковый гроб и этот медведеобразный майор повезёт его в Лухов…
В седьмом классе Аня как-то вдруг похорошела: на летние каникулы уходила угловатой и бесформенной, как и её сверстницы, а через три месяца её было не узнать – выросла, округлилась, налилась. На неё стали заглядываться, а во время физкультуры специально приходили поглазеть в школьный спортзал даже старшеклассники: форма установленная в те годы на уроках физкультуры для девочек, белые майки и обтягивающие трусы, позволяла ей эффектно демонстрировать все свои достоинства. Аня довольно скоро освоилась с ролью школьной «королевы красоты» и вела себя соответствующим образом, вызывая жуткую зависть подруг. Училась она неважно, но ничуть от этого не страдала, а женщины и бабульки во дворе так и вовсе не сомневались, что ей учёба ни к чему, всё равно лучшего жениха отхватит. Саша Фурсов это знал со слов своей матери, у которой обычно то, что в голове, тут же оказывалось на языке.
Саше тоже нравилась Аня, но рослая красавица своего невзрачного соседа и одноклассника откровенно игнорировала. Сколько раз он специально поджидал её в подъезде, чтобы вместе идти в школу, но она, красноречиво смерив его взглядом, тут же убыстряла шаг, всем видом показывая, что не желает идти рядом с таким недомерком. Гулять с парнями, как правило, старше себя, она начала где-то с восьмого класса. Иногда ухажёры приезжали за ней на «Явах» и тогда Аня на виду у всего двора независимо и гордо усаживалась за их широкие спины и мчалась куда-то…
Саша рос без отца. Невысокий, слабосильный, но злой и обидчивый, он часто бывал битым.
4
«Значит, Анькин сын повесился», – мстительное чувство, отложившееся где-то на задворках памяти, вновь всецело овладело сознанием Фурсова. Тем не менее он не испытывал чувства полного удовлетворения от того, что она так страшно наказана. Бог, богом, но он хотел наказать её и лично. «Нет, это ещё не всё… шоферюгу предпочла… сука, а меня в упор…». Он вспомнил, как инструктировал майора Савельев, чтобы тот ни в коем случае не говорил родителям про самоубийство, и что в документах тоже будет указано о гибели при исполнении служебных обязанностей. «Ах ты сука… чуть не героем её слизняка представят… от пьяни-шоферюги…».
Решение созрело окончательно. Позвонить матери можно было с гарнизонного узла связи. Но телефонистки в основном жёны офицеров и уже завтра про его звонок узнают все. Фурсов решил ехать на переговорный пункт в райцентр, расположенный неподалёку. Автобус пришлось ждать долго, но он, согреваемый жаждой мщения, не ощущал ни ветра, ни начавшегося дождя. Надвигался смурной осенний вечер. Офицерам не рекомендовалось с наступлением сумерек покидать гарнизон, так как в райцентре пошаливали… Но ничто не могло остановить Фурсова – он поставил перед собой очередную цель.
На переговорном пункте тоже пришлось ждать более получаса, прежде чем объявили:
– Лухов Московской области, вторая кабина.
Фурсов тщательно прикрыл дверь кабины и взял трубку.