В своей рецензии на произведения Я. П. Полонского Добролюбов дает тонкий, проницательный анализ поэтической личности автора. Этот ход типичен для него как критика поэзии. За «неясными грезами» поэта он видит «оригинальную натуру» с присущей ей мягкостью, мечтательностью, романтическим мироощущением. В этом плане Добролюбов развивает ту линию, которая была намечена «Современником» по отношению к поэзии Полонского в рецензиях Некрасова и Дружинина. Однако если Дружинин ставил поэту в заслугу его «кротость» и «незлобливость», то Добролюбов, скрыто полемизируя со своим предшественником, оценивает поэзию Полонского с точки зрения требований современной общественной ситуации: «…нам теперь нужна энергия и страсть; мы и без того слишком кротки и незлобливы».
Задумчивость очень унылая, но не совершенно безотрадная, и томно-фантастический колорит составляют отличительные признаки поэзии г. Полонского. В его стихе нет той мрачной, демонической силы, от которой человек может содрогнуться и почувствовать, что сердце его обливается кровью. Нет в нем и того размаха, той пылкости воображения, при которых поэтом создается целый волшебный мир фантастических образов, мир бесконечно разнообразный, яркий и оригинальный. Но в застенчивом, часто неловком и даже не всегда плавном стихе г. Полонского отражается необычайно чуткая восприимчивость поэта к жизни природы и внутреннее слияние явлений действительности с образами его фантазии и с порывами его сердца. Он не довольствуется пластикой изображений, не довольствуется и тем простым смыслом, который имеют предметы для обыкновенного глаза. Он во всем видит какой-то особенный, таинственный смысл; мир населен для него какими-то чудными видениями, увлекающими его далеко за пределы действительности. Нельзя не сознаться, что подобное настроение, не сопровождаемое притом могучим, гофмановским творчеством, очень неблагодарно и даже опасно для успеха поэта. Оно легко может перейти в бессмысленный мистицизм или рассыпаться в натянутых приноровлениях и аллегориях. Последнее мы нередко видали у некоторых наших поэтов, думавших брать свои вдохновения из классической древности. Но г. Полонский довольно удачно умел избежать и того и другого: от теологического мистицизма избавила его сила образованного ума, от бездушных аллегорий спасла сила таланта. Во всех стихотворениях г. Полонского, как бы они ни представлялись слабыми или эксцентричными, мы видим, что он не придумывал подобий, но холодно навязывал человеческие думы – и тучам, и волнам, и утесам, и насекомым, и деревьям
[1]
, не из желания блеснуть оригинальностью рассказывал свои фантастические грезы, – нет, у него в самом деле являлись в душе эти грезы, пред ним в самом деле одушевлялись по временам все мертвые явления природы. Еще в прежних его стихотворениях мы видели признаки мечтательности, читая в них фантастические впечатления разных периодов жизни поэта. Мы слышали, как в детстве поэт мечтал об ангеле, сидящем у его изголовья, и действительно чувствовал его присутствие:
А в другие минуты проходят пред его воображением все страшные чудеса, рассказываемые в наших сказках. Во сне видится поэту – и стеклянный дворец царь-девицы, и жар-птицы, клюющие золотые плоды, и ключи живой и мертвой воды.
И не только в рассказах няни являлись ему чудеса: вся природа полна была для него таинственной жизни, непонятных призраков. Когда-то, беспечным отроком, зашел он в лес, и ему стало странно, что лес так нем и мрачен.
Примечания
Все ссылки на произведения Н. А. Добролюбова даются по изд.: Добролюбов Н. А. Собр. соч. в 9-ти томах. М. – Л., Гослитиздат, 1961–1964, с указанием тома – римской цифрой, страницы – арабской.
Белинский – Белинский В. Г. Полн. собр. соч., т. I–XIII. М., Изд-во АН СССР, 1953–1959.
БдЧ
– «Библиотека для чтения»
