Книга знакомит с произведениями на тему, которую читатели не привыкли связывать с пером Конан Дойла. Это мистические истории, рассказы о спиритических сеансах, удивительные и достаточно убедительные примеры существования потустороннего мира, описания встреч с людьми, давно ушедшими из жизни.
За гранью непознанного
Предисловие
В чудесной книге «Мост короля Людовика Святого» есть такие слова: «Она принадлежала к тем людям, чья жизнь источена любовью к идее, опередившей на несколько веков назначенное историей время. Она билась с косностью своей эпохи…»
[1]
. О нас, верящих в психическое откровение и понимающих, какое огромное значение имеет восприятие подобных вещей, уж точно можно сказать, что мы бьемся с косностью своей эпохи. Возможно, мы позволили некоторым из наших жизней быть источенными тем, что пока воспринимается как бессмысленное и неблагодарное занятие. Только будущее покажет, стоило ли идти на такую жертву. Лично я считаю, что стоило. Среди разнообразных струн, коих коснулась эта небольшая книга, быть может, найдутся и такие, которые прозвучат в унисон с разумом читателя, а возможно, и подтолкнут его к поиску Святого Грааля
{1}
.
Артур Конан Дойл
Кроуборо
{2}
. 1930
I
Загадка Гудини
{3}
Часть I
Кто был самым ярым противником медиумизма нашего времени? Несомненно, Гудини. Кто был величайшим физическим медиумом нашего времени? Многие назовут то же имя. Я не вижу способа подтвердить это окончательно и однозначно, но косвенные доказательства могут быть очень сильными, как сказал Торо, обнаружив форель в кувшине с молоком
{4}
. Я предвижу, что вопрос этот будет вызывать споры еще не один год, поэтому, поскольку я хорошо знал Гудини и уделил много внимания этой теме, думаю, мое мнение может вызвать определенный интерес. Если и другие добавят свои воспоминания о нем, чтобы подтвердить или опровергнуть мои выводы, вполне возможно, что истина в конце концов будет найдена.
Сначала я расскажу о том, какое впечатление произвел на меня Гудини. Потом я остановлюсь на некоторых этапах его карьеры, которые лучше других показывают, каким необыкновенным человеком он был, после чего возьму на себя смелость предположить, что послужило источником его уникальных способностей.
Во-первых, должен сказать, что Гудини, проживший долгую, затронувшую все стороны человечества жизнь, бесспорно, является самым интересным и загадочным человеком из всех, с кем я когда-либо сталкивался. Я встречал людей лучших, чем он, и неимоверное множество худших, но я никогда не встречал другого человека, в котором бы так же сочетались контрасты и чьи поступки и мотивы было бы столь же трудно предугадать или привести в соответствие.
Сначала, отдавая ему должное, я остановлюсь на положительном в его характере. Он обладал в высшей степени важным для мужчины качеством – исключительным бесстрашием. До него никто не совершал и вряд ли кто-нибудь в будущем осмелится совершить подобные безрассудно отчаянные трюки. Вся жизнь его представляла собой их сплошную долгую череду, и если я назову среди них прыжок с одного аэроплана на другой с закованными руками на высоте три тысячи футов
{5}
, становится понятно, на что он был готов. Однако в этом, как и во многом другом, что касалось его, важную роль играл некий психический элемент, с чем он сам с готовностью соглашался. Он рассказывал мне о голосе, не зависимом от его разума или суждений, который говорил ему, что нужно делать и как именно это делать. Он чувствовал себя в полной безопасности до тех пор, пока следовал указаниям этого голоса. «Все это не сложнее, чем спрыгнуть с бревна, – говорил он мне. – Нужно только дождаться голоса. Ты просто стоишь там, глотая то желтое вещество, которое есть в каждом человеке, а потом слышишь голос и прыгаешь. Однажды я прыгнул, не услышав голоса. Чуть шею не сломал». Из всех признаний, которые я от него слышал, это можно считать самым близким к подтверждению того, что я не ошибся, полагая, что в каждом из его трюков определенную роль играет психический элемент.
Помимо поразительной смелости, одной из его отличительных особенностей была жизнерадостная вежливость и учтивость в повседневной жизни. В его обществе о более приятном собеседнике можно было и не мечтать, хотя за глаза он мог говорить и делать самые неожиданные вещи. Как большинство евреев, он поддерживал прекрасные, достойные всяческого уважения отношения с родственниками. Любовь к покойной матери, похоже, была главной страстью, определившей всю его жизнь, о чем он неоднократно во всеуслышание заявлял и, по моему убеждению, делал это вполне искренне, хотя нам, в чьих жилах течет более холодная западная кровь, это и кажется необычным. Восточного в Гудини было не меньше, чем в нашем Дизраели
Часть II
Публично, и это очень важно, он всегда выставлял себя бескомпромиссным врагом спиритуализма. Нет смысла верить его словам о том, что все его нападки были направлены исключительно на медиумов-шарлатанов. Мы все готовы бороться с этими негодяями, и рады любой искренней помощи. В 1925 году в июльском номере «Кристиен реджистер» Гудини писал:
«Пусть люди знают, что я всего лишь хочу уберечь их от обмана в минуты скорби и печали и убедить их отвернуться от спиритуализма и обратиться к какой-нибудь истинной религии».
Мы видим, что он говорит в общем, обо всем движении.
Однако в личной жизни дело обстояло совсем иначе. Я думаю, что не много есть предводителей движения и известных медиумов, которые не получали бы от него писем, написанных будто бы человеком сочувствующим, которому не хватает лишь малого, чтобы стать приверженцем идеи. Его необычный склад ума заставлял его полностью игнорировать тот опыт, который имели другие, но очень живо реагировать на все, с чем он сталкивался сам. Однажды он показал мне фотографию, которую сделал в Калифорнии. «Я думаю, что это единственная в мире подлинная фотография духа!» – горячо воскликнул он. Мне же она показалась весьма сомнительной, ни один серьезный медиум не признал бы этот снимок заслуживающим внимания. Но, в любом случае, если его фотография, как он утверждал, была подлинной, почему все остальные фотографии он называл фальшивкой? У него тогда был при себе и другой снимок, на который он смотрел с отвращением, хотя мне показалось, что именно эта фотография могла иметь действительно психическое объяснение. Фоточувствительный слой на пластинке был поврежден, по нему по всей длине проходила глубокая царапина, похожая на след от острого ногтя, хотя он утверждал, что, когда вставлял ее в рамку, ничего подобного на ней не было. Конечно, это могло быть просто случайностью, а могло быть и знаком неодобрения того же порядка, что и метание гравия в бостонском мюзик-холле.
Опыт его общения с признанными медиумами на удивление не богат. Несколько раз он участвовал в сеансах Евы во время дурно организованных экспериментов Лондонского общества психических исследований
II
Тени на экране
Нет ничего более удивительного, более невероятного и в то же время, как кажется мне, более истинного, чем то, что события прошлого могут оставлять след на окружающем нас мире, который можно почувствовать, услышать или увидеть еще очень долгое время. Я перечислил чувства восприятия в последовательности их частоты, поскольку намного чаще люди чувствуют прошлое, чем слышат, а слышат его куда чаще, чем видят. Дома, в которых слышны странные звуки, встречаются намного чаще домов, посещаемых видениями, и некоторые семьи годами страдают от присутствия и вмешательства в свою жизнь полтергейстов, хотя никогда не встречались со своими мучителями.
Чувствительный разум всегда реагирует на то место, где недавно что-то произошло. Одна моя знакомая не так давно отправилась навестить свою подругу, работающую в больнице, но не застала ее в своем кабинете. «Миссис Доджсон вышла», – сказала ей одна из медсестер. – «У нее что-то случилось?» – «Да, она только что получила телеграмму, что ее муж серьезно заболел». Как моя знакомая догадалась, что у нее что-то случилось? Она это почувствовала, заходя в комнату, когда у нее у самой замерло сердце, еще до того, как туда же вошла медсестра. «Телепатия!» – повторит услышанное от кого-то слово человек несведущий. Что ж, если мысль способна не только передаваться от одного мозга к другому, но и может на час оставаться стационарно в одном месте, при этом сохраняя способность проникнуть в любой чувствительный мозг, оказавшийся поблизости, то я не буду спорить с этим термином. Но если на час, то почему не на год, а если на год, то почему не на век? Мысль оставляет след на эфирном экране, который может неопределенное время сохранять мельчайшее изменение, которое обозначает и может даже воспроизвести то чувство, которое пережил человек, попавший в его поле.
У меня был друг, который жил в старом доме, построенном сто лет назад. Его жена, которая была наделена телепатическими способностями, спускаясь по лестнице, постоянно чувствовала сильный толчок и всегда на одной и той же ступеньке. Впоследствии было выяснено, что некую престарелую леди, которая раньше жила в этом доме, именно в этом месте толкнул заигравшийся ребенок, из-за чего она потеряла равновесие и упала. Вовсе не обязательно думать, что какой-нибудь домовой все это время находился на лестнице и повторял тот фатальный толчок. Объяснение, скорее, заключается в том, что испуганный мозг старухи, которая осознала, что падает, оставил некий след, который сохранился и до сих пор может проявляться таким странным образом.
Но на какой основе мог быть запечатлен этот след? След такой природы, каким бы неуловимым он ни был, превращается в материальную вещь, что предполагает наличие материальных связей с внешним миром. Насколько нам известно, существуют лишь два варианта ответа на этот вопрос: воздух и эфир
Невидимые глазу записи подобного рода способны объяснить многое из того, что сегодня считается непостижимым. Известны случаи, когда мужчины, наделенные железными нервами, в определенных местах испытывали неожиданный и беспричинный страх. На их чувства мог оказывать воздействие некий ужас из прошлого, который для их глаз был невидим. И вовсе не обязательно иметь какой-то спиритический дар, чтобы почувствовать нечто подобное на том месте, где когда-нибудь в прошлом происходило сражение. Сам я напрочь лишен психических способностей, и все же, попав на старое поле боя, я ощущаю (и воображение мое тут не при чем) необычный эффект, отчетливое чувство тяжести, доходящее чуть ли не до потемнения в глазах. Особенно сильно я это почувствовал на тех местах, где проходили Куллоденская битва
III
Странные записки из почтовой сумки
О снах
Много лет подряд я получаю настоящий поток писем. Мне пишут самые разные люди, ставшие очевидцами всевозможных проявлений психического рода. От меня они хотят, ждут совета и объяснения. Если первое и второе я могу им дать, то с последним не все так просто. Ежедневная работа с этой корреспонденцией сделала мою и без того напряженную жизнь еще более загруженной, но поручить ее кому-нибудь из своих помощников я не могу, поскольку почти всегда работа эта требует тонкого знания вопроса, да и письма зачастую носят личный и доверительный характер. Мне приятно осознавать, что лишь немногие из них остались без ответа, однако все это отнимает у меня очень много энергии и времени, которые, возможно, я мог бы с большей пользой использовать для других, более масштабных целей. И все же делается это не зря, если я могу осторожно использовать некоторые из этих писем для того, чтобы вынести на общественное обсуждение те разнообразные темы, которые в них затрагиваются.
Если читатель хочет воспринимать эти истории как обман или интересные примеры психических расстройств, он имеет на это право. Я лишь скажу, что для людей, которые их писали, все это является истиной. Остальное – вопрос личного мнения. Из шкафа, в котором хранится моя картотека, я извлекаю ящик с пометкой «Сны» и достаю из него несколько конвертов почти наугад.
Вот очень яркое письмо от женщины-композитора. Ей приснилось, что она видела огромный небесный хор. Рассказ ее весьма увлекателен, и можно не сомневаться, что для нее увиденное стало настоящим потрясением.
«Оркестр был огромным, музыкантов – примерно столько, сколько зрителей помещается в Альберт-холле
{79}
. Дирижер и певцы находились справа от меня (правда, после того, как они начали играть, я поняла, что они окружают меня со всех сторон), слева же расположилась большая группа струнных. Они играли мелодию, похожую на финал какой-то классической симфонии, но только очень быструю, такого темпа я еще никогда не слышала. Как будто целое море смычков то опускалось, то поднималось. Пока я на них смотрела, произошло нечто неожиданное. У меня возникло такое ощущение, будто мои зрение и слух слились в единое чувство, мне показалось, что я стала «видеть» вибрации, идущие от этих скрипок. Вы, наверное, помните, какой туман висит над Ниагарским водопадом. Вот такое же блестящее облако стало плавать над музыкантами. Еще меня поразила идеальная слаженность оркестра. Огромная группа музыкантов думала и двигалась как единый организм. Все это не шло ни в какое сравнение с тем, что я когда-либо слышала наяву, настолько, что я готова была раствориться в этом звуке. Музыка превосходила мое собственное чувство прекрасного. Это было восхитительно. Конечно, в жизни я все время думаю о музыке, репетициях, так что в таком сне нет ничего удивительного. Но мысль о том, что можно видеть звуковые вибрации, никогда раньше не приходила мне в голову, и это было самое яркое впечатление во всем сне».
Хотя леди об этом известно не было, но близкая связь цвета и звука всегда казалась нам характерным свойством жизни в загробном мире. Я легко могу найти дюжину иллюстраций этого факта среди рассказов о жизни после смерти, которые описывают то, что ожидает нас там. Общая идея исполняемой совместно музыки также характерна. «Я играю в оркестре, и для меня это настоящее счастье». Такое послание я сам недавно получил от одного своего знакомого, который был любителем музыки. Лестер Колтман, гвардеец, в том, что принято считать его рассказом о загробной жизни, говорит:
Истории, рассказанные у камина
Человек с часами
Многие еще помнят необычную историю, которая весной 1892 года под названием «Загадка Рагби» долго не сходила со страниц ежедневных газет. Это происшествие случилось в исключительно спокойное время всеобщего затишья и потому привлекло к себе намного больше внимания, чем заслуживало, но объясняется это тем, что публика увидела в нем то сочетание причудливого и трагического, которое больше всего волнует воображение обывателя. Впрочем, интерес к этому делу поутих, когда после нескольких недель не принесшего никаких результатов расследования стало понятно, что объяснения этих поразительных фактов в обозримом будущем не предвидится, и с того времени трагедия эта пополнила собой мрачный список необъяснимых преступлений, так и оставшихся нераскрытыми. Однако полученное недавно сообщение (достоверность которого не вызывает сомнения) пролило новый яркий свет на эту загадку. Прежде чем поведать о новом развитии событий, читателю, пожалуй, следует напомнить суть дела и помочь восстановить в памяти необыкновенные факты, на которых будет основываться рассказ. Вкратце факты таковы…
В пять часов вечера 18 марта указанного года с лондонского вокзала Юстон отошел поезд на Манчестер. День был дождливый и ветреный, ближе к вечеру непогода усилилась, так что среди пассажиров были только те, кого гнала в дорогу необходимость. На этом поезде обычно возвращались домой работающие в Лондоне манчестерцы. Поезд был для них удобен тем, что по пути делалось всего три остановки и на дорогу уходило в общей сложности всего четыре часа двадцать минут. Поэтому, несмотря на не подходящее для путешествий время, в тот вечер, о котором идет речь, в поезде почти не оставалось свободных мест. Кондуктором поезда был старый служащий железнодорожной компании, можно сказать, ветеран, который двадцать пять лет проработал на этом месте без единого замечания или жалобы. Звали его Джон Палмер.
Станционные часы вот-вот должны были пробить пять, кондуктор уже собирался подать сигнал к отправлению машинисту, но тут его внимание привлекли двое припозднившихся пассажиров, которые торопливо шагали по платформе. Один из них, человек необычайно высокого роста, был одет в длинное пальто с каракулевым воротником и манжетами. Как я уже говорил, вечер был неспокойный, и высокий теплый воротник рослого путешественника был поднят, чтобы защитить его горло от пронизывающего мартовского ветра. Насколько мог судить проводник после столь беглого осмотра, этому человеку было от пятидесяти до шестидесяти лет, но он не утратил юношеской подвижности и энергичности. В одной руке он нес коричневый кожаный саквояж. Рядом с ним шла леди, высокая и стройная, которая шагала так быстро, что спутнику ее приходилось то и дело ее нагонять. На ней был длинный горчичного цвета плащ, черная, плотно сидящая на голове шляпа без полей и темная вуаль, скрывавшая половину лица. Эта пара вполне могла сойти за отца с дочерью. Они быстро шли вдоль вагонов, заглядывая в окна, пока их не догнал кондуктор, Джон Палмер.
– Сэр, поторопитесь, поезд отправляется, – сказал он.
– Нам первый класс, – ответил мужчина.
Черный доктор
Бишопс-Кроссинг – это деревушка, расположенная в десяти милях в юго-западном направлении от Ливерпуля. В самом начале семидесятых годов в ней жил врач по имени Алоишес Лана. Никто из местных обитателей не ведал, откуда был родом этот человек или что заставило его поселиться в этом ланкаширском
{327}
селе. Только две вещи были известны о нем наверняка: первое – это то, что он окончил (даже с отличием) какое-то медицинское учебное заведение в Глазго, и второе – это то, что он явно являлся потомком какой-то тропической расы. Доктор был до того темнокож, что предками его могли быть даже индийцы. Однако черты лица его были вполне европейскими, к тому же держался он с таким достоинством, а манеры его отличались таким благородством, что в его крови можно было заподозрить испанскую примесь. Смуглая кожа, волосы цвета воронова крыла и темные горящие глаза, глядящие из-под густых кустистых бровей, странно выделяли его среди рыжеватых и каштанововолосых обитателей английской глубинки, и вскоре новичок получил прозвище «черный доктор из Бишопс-Кроссинга». Поначалу его так называли в насмешку, как бы с упреком, но годы шли, и постепенно имя это превратилось в своего рода почетное звание, которое было известно всей округе и произносилось не только в самой деревне, но и далеко за ее пределами не иначе как с уважением. А объяснялось это тем, что приезжий врач оказался действительно неплохим хирургом и прекрасным терапевтом. В этих местах держал практику Эдвард Роу, сын сэра Вильяма Роу, известного ливерпульского врача-консультанта, но он не унаследовал таланта своего родителя, поэтому доктору Лана, имевшему в своем арсенале такое мощное оружие, как яркая внешность и прекрасные манеры, ничего не стоило выбить его с позиций. Доктор Лана как человек покорил сердца сельчан так же быстро, как и завоевал их доверие своими успехами в медицине. Идеально проведенная операция достопочтенного Джеймса Лоури, второго сына лорда Бэлтона, открыла ему дверь в местное высшее общество, где обаятельная манера вести разговор и изысканная обходительность также помогли ему снискать популярность. Отсутствие прошлого и родственников для успеха в обществе порой является преимуществом, а не недостатком, и яркая и необычная личность авантажного
Пациенты его находили в нем лишь один недостаток: похоже, он был убежденным холостяком. Это казалось тем более удивительным, что занимал он довольно большой дом, и всем было известно, что профессиональные успехи помогли ему заработать неплохое состояние. На первых порах местные сводники пророчили ему союз с той или иной достойной леди, но, когда прошло несколько лет, а доктор Лана так и не женился, стало понятно, что какие-то причины заставляют его оставаться холостяком. Кое-кто даже высказал предположение, что он уже женат и что в такую глушь, как Бишопс-Кроссинг, его загнало желание избежать последствий раннего мезальянса
Мисс Мортон хорошо знали в древне. Ее отец, Джеймс Халдэйн Мортон, был главным землевладельцем в Бишопс-Кроссинге. Но и отец, и мать ее уже умерли, и теперь жила она с единственным братом, Артуром Мортоном, который и унаследовал фамильное имение. Выглядевшая юной девушкой, мисс Мортон отличалась высоким ростом и изумительной фигурой. Будучи натурой живой и порывистой, она обладала удивительно сильным характером. С доктором Лана она познакомилась во время приема, устраивавшегося для гостей в саду, они подружились, и вскоре их чувства переросли в любовь. Их взаимная привязанность не знала себе равных. Существовала, правда, некоторая разница в возрасте, ему было тридцать семь, а ей двадцать четыре, но кроме этого ничто не могло помешать этому союзу. Помолвка состоялась в феврале, а свадьбу назначили на август.
Третьего июня доктор Лана получил письмо из-за границы. В небольшой деревне начальник почтового отделения обычно является еще и главным поставщиком слухов, и мистеру Бэнкли, почмейстеру из Бишопс-Кроссинга, были известны многие тайны его соседей. Об этом письме он мог сказать лишь, что оно запечатано в необычный конверт, что адрес написан мужским почерком и что на нем марка республики Аргентины и печать Буэнос-Айреса. Насколько было известно мистеру Бэнкли, до этого доктор Лана посланий из-за границы не получал, и именно поэтому он обратил на письмо особое внимание, перед тем как передать его местному почтальону. В тот же день оно было доставлено адресату с вечерней почтой.
На следующее утро, то есть четвертого июня, доктор Лана навестил мисс Мортон и долго с ней о чем-то беседовал. Тот факт, что из ее дома он вышел сильно взволнованным, не остался без внимания сельчан. Весь тот день мисс Мортон провела в своей комнате, и ее служанка несколько раз заставала свою хозяйку в слезах. Не прошло и недели, как вся деревня уже знала, что помолвка расторгнута, что доктор Лана повел себя бестактно с юной леди и что Артур Мортон, ее брат, подумывает хорошенько проучить его при помощи кнута. В чем именно заключалась бестактность доктора, никто не знал, кто-то говорил одно, кто-то другое, но было замечено и воспринято как верный знак, что он стал обходить Ли-холл десятой дорогой и перестал появляться на воскресных утренних службах, где мог бы столкнуться с молодой леди. Кроме того, чей-то внимательный глаз в «Ланцете»
Иудейский наперсник
Мой близкий друг Ворд Мортимер был одним из лучших знатоков восточной археологии своего времени. Он написал множество работ на эту тему, прожил два года в какой-то древней могиле в Фивах
{335}
, когда проводил раскопки в Долине Царей
{336}
, и наконец наделал много шума, когда нашел предполагаемую мумию Клеопатры
{337}
в одном из внутренних залов храма Гора на острове Филе
{338}
. С таким послужным списком в возрасте тридцати одного года можно было не сомневаться, что его ожидает прекрасная карьера, и никто не удивился, когда его избрали хранителем музея на Белмор-стрит. Эта должность подразумевает чтение лекций в Колледже ориенталистики
{339}
и приносит доход, который с общим ухудшением положения в стране несколько уменьшился, но по-прежнему приносит именно ту идеальную сумму, которая достаточно велика, чтобы быть стимулом для исследователя, но не достаточно велика, чтобы позволить ему расслабиться.
Лишь одно обстоятельство немного смущало Ворда Мортимера на его новой должности, а именно, чрезвычайно высокое положение, которое в научном мире занимал его предшественник. Профессор Андреас был выдающимся ученым, человеком с европейской репутацией. На его лекции съезжались студенты со всех уголков мира, а тот безупречный порядок, в котором он содержал доверенную ему коллекцию музея на Белмор-стрит, считался образцом для подражания во всех научных сообществах. Поэтому большое удивление вызвало известие о том, что в пятидесятипятилетнем возрасте он неожиданно подал в отставку и оставил те обязанности, которые были для него и источником дохода, и любимым занятием. Он оставил удобную квартиру при музее, в которой жил с дочерью, и ее занял мой неженатый друг Мортимер.
Узнав о назначении Мортимера, профессор Андреас написал ему письмо, в котором тепло поздравил его и очень одобрительно отозвался о его научных достижениях. Я присутствовал при их первой встрече, и вместе с Мортимером обошел музей, когда профессор показывал нам восхитительную коллекцию, которую он лелеял долгие годы. Кроме нас, при этом осмотре присутствовали прекрасная дочь профессора и молодой капитан Вилсон, который, насколько я понял, в скором времени должен был стать ее мужем. Всего мы побывали в пятнадцати залах, но вавилонский
Он по очереди показал нам мумии, папирусы, собрание редких скарабеев
– Такого знатока, как вы, мистер Мортимер, этим не удивишь, – сказал он, – но, я думаю, что вашему другу, мистеру Джексону, будет любопытно на это взглянуть.
Пропавший спецрейс
Признание Эрбера де Лернака, который сейчас сидит в камере смертников в Марсельской тюрьме, пролило свет на одно из самых загадочных преступлений века – случай, насколько мне известно, не имеющий аналогов в мировой истории криминалистики. Несмотря на скупость просочившейся в прессу информации и нежелание официальных властей комментировать это происшествие, есть основания утверждать, что показания этого поистине выдающегося преступника подтверждаются фактами и что это таинственное дело можно наконец считать закрытым. Поскольку события эти происходили восемь лет назад, и разразившийся в то же время политический кризис отвлек от них внимание публики, возможно, будет не лишним напомнить факты в том виде, в котором нам удалось их восстановить. Сведения эти почерпнуты из ливерпульских газет того времени, из протоколов дознаний, проведенных по делу машиниста Джона Слейтера, и из отчетов железнодорожной компании «Лондон энд Вест-коаст», которые были любезно предоставлены в мое распоряжение. Вкратце факты таковы.
3 июня 1890 года с мистером Джеймсом Бландом, начальником центрального ливерпульского вокзала компании «Лондон энд Вест-коаст», пожелал встретиться джентльмен, который представился как месье Луи Караталь.
Это был невысокий брюнет среднего возраста, сутулый настолько, что это наводило на мысль об искривлении позвоночника. Его сопровождал спутник, мужчина очень крепкого телосложения, почтительное поведение которого и услужливость по отношению к месье Караталю указывали на то, что он занимал положение подчиненного. Этот друг или компаньон, имя которого в прессе не упоминалось, наверняка был иностранцем и, если судить по его смуглости, скорее всего, испанцем или южноамериканцем. Бросалась в глаза одна необычная деталь в его внешнем виде. В левой руке он держал небольшой черный кожаный чемоданчик, и зоркий клерк главной конторы обратил внимание на то, что чемоданчик этот был привязан к его запястью ремешком. Тогда этому факту не придали значения, но, как показали последующие события, это оказалось довольно важным обстоятельством. Месье Караталя проводили в кабинет мистера Бланда, а его спутник остался в приемной.
Месье Караталь быстро изложил суть своего дела. Он только что прибыл из Центральной Америки. Дела огромной важности требовали его присутствия в Париже, и ему необходимо было попасть туда, не теряя ни часа. На лондонский экспресс он не успел, следовательно, ему требовался спецрейс. Деньги для него значения не имели. Время – вот что главное. Если компания могла содействовать его скорейшему прибытию на место назначения, он готов оплатить любой счет.
Мистер Бланд, нажав кнопку электрического звонка, вызвал мистера Поттера Гуда, диспетчера, и уладил дело за пять минут. Поезд должен был отправиться через три четверти часа, это время требовалось для того, чтобы убедиться, что линия будет свободной. К мощному локомотиву «Рочдейл» (в реестре компании он значился под № 247) прицепили два пассажирских вагона и один служебный. Первый вагон предназначался исключительно для того, чтобы уменьшить вибрацию. Второй вагон, как обычно, был разделен на четыре купе: первого класса, первого класса для курящих, второго класса и второго класса для курящих. Пассажирам было выделено первое купе, ближайшее к локомотиву, остальные три остались свободными. Проводником экстренного поезда был Джеймс Макферсон, который проработал в компании уже несколько лет. Кочегар Вильям Смит был новичком.
