Собака Баскервилей. Этюд в багровых тонах (сборник)

Дойл Артур Конан

Военный врач Джон Ватсон ищет недорогое жилье. Его соседом по квартире оказывается загадочный Шерлок Холмс – «сыщик-консультант», способный раскрыть самые запутанные преступления. С этого момента начинаются детективные приключения, без которых не мыслят своей жизни уже несколько поколений любителей этого жанра…

Быть Конан Дойлом

Можно сколь угодно долго рассуждать о вреде массовой литературы, бичевать дурновкусие публики и пугать всех приближающимся эстетическим апокалипсисом, а все равно твои дети и дети твоих детей начнут с того, что прочтут всего Дюма, Жюля Верна и Конан Дойла, а уж потом – кто в двадцать, кто в тридцать, а кто и на закате жизни – возьмутся за Джойса, Пруста и «Записки Мальте Лауридса Бригге». А если и не возьмутся – что ж, литература, искусство – только часть (лучшая или нет – можно спорить) жизни, мира; а мир, как всегда, куда больше нуждается в просто честных и порядочных людях, чем в профессиональных читателях. Массовая же литература, особенно та, что еще так не называлась и смело смотрела вперед, не боясь быть непонятой, не услышанной «широким потребителем», как раз и учит понятиям чести, порядочности, благородству. Учит как умеет – бесхитростно и часто безыскусно: на первом месте – интрига и крепко сбитые, запоминающиеся образы; а стиль, красота языка… этим ведь можно и пожертвовать, бог с ним. О’кей, соглашается массовый читатель, кому он нужен, этот стиль, мне – нет. Давай драйв. И писатель дает, все сильнее и сильнее веря, что успех – единственное мерило литературного мастерства, а сама литература – это шоу, только шоу и ничего кроме шоу.

I

Конан Дойлу с собой повезло: он не считал себя ни выдающимся, ни каким бы то ни было значительным писателем. Мастеровым – да, хорошим ремесленником от литературы, но не больше. Больше – это Вальтер Скотт, Эдгар По, Стивенсон – вершины. Учителя, основоположники жанров, в которых он попеременно работал и которые сделал сверхпопулярными: исторический роман, детектив, хоррор, мистика, приключения. Кроме того – фантастика, социально-бытовой роман, пьесы, путевые очерки, роман воспитания, драматургия, путевые очерки, автобиография, публицистика, труды по спиритизму; в семидесятитомном наследии Конан Дойла – четыре сборника стихов, военные хроники, пятьсот лекций на злободневные и военные темы, автопародии и даже либретто оперетты. Проблема, если это действительно проблема, а не обычное явление в искусстве, в том, что почти все это не пережило своего автора, а то и появилось на свет уже мертворожденным для литературы. Даже исторические романы, которыми Конан Дойл гордился и которые писал «для вечности», ничего нового в литературу не добавили – по сравнению с тем же Вальтером Скоттом. Самый любимый, «Белый отряд» («Я никогда не создам ничего лучше!»), выдержавший при жизни Конан Дойла пятьдесят переизданий и включенный в обязательную школьную программу по английской литературе, – и тот со временем канул туда же, куда канули произведения всех других, писавших «под» Вальтера Скотта.

Парадоксально, но самыми жизнеспособными оказались те вещи Конан Дойла, которым он сам явно не уготавливал вечности: сбегающиеся в циклы рассказы, повести о приключениях профессора Челленджера, бригадира Жерара, Шерлока Холмса. Последнего, принято думать, Конан Дойл с определенного момента невзлюбил (мы чуть позже немного поспорим об этом), полагая, что тот исковеркал ему литературную карьеру. Бедный Конан Дойл: в глазах миллионов нынешних фанов-«шерлокианцев» он всего-навсего литературный агент доктора Ватсона.

Задира и хвастун Челленджер; хвастун, рубака и любимец женщин Жерар; эстет, жаждущий приключений мысли, и тоже порядком хвастун Холмс – тип, хорошо известный в литературе и которого литературе не будет хватать всегда. Хвастовство – вообще очень важная черта характера, сюжетообразующая (да и, если уж на то пошло, вся литература в целом, любой созидающий акт, вся жизнь – это тоже род хвастовства: смотрите, что я могу). Но дело, конечно, не только в вызывающем улыбку образе хвастуна – несомненной удаче Конан Дойла; образ был бы неполон, если бы конандойловские герои не были способны на подвиг и не совершали его во имя… да чего угодно: науки, своей страны, победы над врагом. Самый главный робин гуд из них, разумеется, Шерлок Холмс: он идет на подвиг просто так, потому что бездействие вызывает у него глубокую депрессию. Все знают: для Холмса распутать преступление – это полдела, надо восстановить справедливость, а вопрос, платежеспособен ли клиент, вообще при этом не имеет никакого значения.

Интересно, знал ли Конан Дойл, создавая пятьдесят шесть рассказов и четыре повести о приключениях Шерлока Холмса, что на самом деле пишет не рассказы и повести, а сказки? Современные городские сказки, где вместо дремучего леса – зловещий, туманный, полный затаившейся угрозы Лондон. Искусственное освещение, скоростной транспорт, радио, телефон, кинематограф – все это появилось в конце девятнадцатого века и воспринималось тогдашним современником, пусть и горожанином до мозга костей, как нечто нематериальное, не вполне реальное, сказочное. Уж слишком резко научно-технический прогресс совершил скачок. Откуда-то из мрака, куда никогда не проникает свет газовых фонарей, вылазят сказочные чудовища, принимающие на время облик бандитов, грабителей, заговорщиков, и никому, даже всему Скотленд-Ярду, с ними не совладать. Одна надежда на сказочного героя, живущего на Бейкер-стрит, 221-Б и обладающего магической силой – силой мысли (а какая иная сила может быть более действенной в эпоху научно-технической революции?).

Первым, кто если не понял, то уж точно почувствовал сказочность приключений Шерлока Холмса, был Корней Чуковский: «<…> Шерлок Холмс обладает почти чудодейственной мыслительной силой <…>», «Эта наблюдательность кажется почти сверхъестественной <…>», «Все эти догадки (Шерлока Холмса –

II

Вначале был По… На самом деле это не совсем так. Вначале был Видок. Авантюрист экстра-класса, бывший каторжник и полицейский информатор Франсуа Эжен Видок основал в 1833 году в Париже первое в Европе частное «Бюро расследований» и набрал туда в качестве работников своих приятелей по уголовному миру. Предприятие оказалось настолько успешным, что парижская полиция – кроме шуток – осталась без работы. Потом Видок написал четыре книги воспоминаний, моментально завоевавших бешеную популярность – их читали повсюду, в том числе и в Америке, в том числе и Эдгар По, создавший – впоследствии – новеллы «Убийство на улице Морг» (1841), «Тайна Мари Роже» (1942), «Золотой жук» (1843) и «Похищенное письмо» (1845) – первые в мире детективные произведения. Так в литературе появился новый жанр. Название ему дадут чуть позже, сам же По называл свои сюжеты «логическими».

В трех из четырех «логических» новелл действует сыщик-любитель Ш.-Огюст Дюпен, в «Золотом жуке» сыщика зовут Вильям Легран. Дюпен – интеллектуал-эксцентрик, делит кров с компаньоном, который является рассказчиком. Дюпен – дьявольски (или божественно) умен; безымянный рассказчик – донельзя наивен, логические построения Дюпена для него как магия, откровение. Расследует преступление Дюпен не ради денег или славы, а исключительно чтобы развлечь себя. Знакомый образ, не правда ли?

«Логические» новеллы По начинаются с того, что Дюпен знакомится с обстоятельствами таинственного и запутанного преступления, далее – размышляет и выдвигает несколько равно правдоподобных версий происшедшего, а рассказчик-помощник участвует в их обсуждении и таким образом, конечно, вместе с уже попавшим на крючок интриги читателем, включается в соперничество с мэтром за истину. Затем – чтобы проверить свои логические построения – детектив выходит из дома, куда-то идет, что-то такое (читатель с компаньоном недоумевают) делает, потом возвращается к себе, усаживается поудобнее в любимом кресле, и вот заключительный аккорд – долгожданный отчет о проделанном мыслью гения путешествии в дальние страны, где царят коварство, ложь и предательство. Все это подается в форме лекции, тоном не без превосходства и насмешки, словно заносчивый профессор обращается с кафедры к туго соображающим студентам.

И наконец, загадка, которую разгадывает сыщик. В «Убийстве на улице Морг» Дюпен раскрывает преступление, которое произошло в комнате, откуда никто не выходил. В «Золотом жуке» Легран занят расшифровкой кода. В «Похищенном письме» Дюпен додумывается до гениального открытия, что лучше всего спрятано то, что лежит на самом видном месте. Первый тип интриги Конан Дойл использует в «Пестрой ленте», второй – в «Танцующих человечках», третий – в «Скандале в Богемии», – а потом, варьируя и миксуя, в том или ином виде повторит еще не раз.

А если учесть и то, что у По уже были не только сыщик-аналитик с напарником-повествователем, но и профессионально беспомощный, хоть и хорохорящийся не к месту полицейский префект (да-да, протоЛестрейд, протоГрегсон), то как не согласиться с Александром Куприным, сказавшим: «Но Конан-Дойль, заполонивший весь земной шар детективными рассказами, все-таки умещается вместе со своим Шерлоком Холмсом, как в футляр, в небольшое гениальное произведение Э. По – “Преступление на улице Морг”

III

Кому интересна тема «Конан Дойл и спиритуализм», пусть обратится к его трудам. Их у него немало: «Новое откровение» (1918), «Жизненно важное послание» (1919), «Спиритизм и рационализм» (1920), «Скитания спирита» (1921), «История спиритуализма» (1926), – и там есть все ответы на вопросы вроде «как создатель Шерлока Холмса стал мистиком, верящим в существование духов?».

Часто пишут, что его спиритуалистские работы – это совсем другой Конан Дойл; что крепкий здравый рассудок писателя подкосила смерть близких людей: сына Кингсли, брата Иннеса, двух племянников, зятя, брата жены, – погибших на Первой мировой и после нее кто от пули, кто от болезни; что Конан Дойла обманули, а он дал себя обмануть, и даже что… Но почему бы человеку не верить в то, во что ему хочется?

О чем говорится в книгах Конан Дойла по спиритуализму? Во-первых, покинувшие этот мир души в ином мире тоже обладают телом, и каждое выглядит так, словно находится в расцвете сил. Во-вторых, в потустороннем мире есть все, что и в земном, только оно нематериально: состоит из чистой сущности, эфира, газа, – и жизнь после смерти похожа на нашу. Но она лучше, чем наша, потому что дурные качества и черты после смерти сходят на нет, остается только хорошее – и оно в человеке (душе) развивается. В-третьих, боль, страдания, болезни, инстинкты, хлопоты – ничего этого по ту сторону жизни нет, и уже ничто не отвлекает от духовных поисков, все заняты творчеством и интеллектуальным самосовершенствованием. Четвертое и самое главное – на том свете души тоже живут семьями: ждут, ищут, встречают своих земных возлюбленных, родственников и детей и уже не расстаются с ними никогда. И пятое: контакт человека с духом не опасен ни для одного, ни для другого. Наоборот, вполне полезен.

Сказка? Да, сказка. А Шерлок Холмс не сказка? Попробуйте сказать, что его нет, тем, кто пишет письма на Бейкер-стрит.

Конечно же, Конан Дойла обвинили в манипулировании чувствами тех, кто потерял близких в Первой мировой; конечно же, все газеты называли его выжившим из ума маразматиком; конечно же, искали коммерческую подоплеку в его вере и обвиняли во лжи и фальши.

IV

Вышедшее в 1965 году биографическое исследование о Конан Дойле, написанное американским критиком Д. П. Вудом, называется «Человек, ненавидевший Шерлока Холмса». Это стало расхожим местом в холмсоведении – говорить о том, что писатель не любил своего главного персонажа, тяготился его присутствием в своей жизни и писал продолжения его приключений исключительно ради денег. Равно как заявлять, что ранний «Шерлок Холмс» – это да, а поздний становится все схематичнее и схематичнее, фантазия автора оскудевает, а образ прославленного сыщика все больше напоминает некогда свежую и красивую, а теперь высохшую розу.

Конечно, во многом такое мнение сложилось благодаря признаниям самого Конан Дойла, говорившего: «Я написал о нем куда больше, чем намеревался, но мое перо подталкивали добрые друзья, которым все время хотелось узнать, что было дальше. Вот и получилось, что из сравнительно небольшого зернышка вымахало чудовищное растение». Или: «Я не хочу быть неблагодарным Холмсу, который во многом был мне хорошим другом, и если я уставал от него, то происходило это из-за того, что образ его не допускал никаких контрастов. Он является счетной машиной, и любой дополнительный штрих просто снижает эффект»

[15]

. Или еще честнее по отношению к себе: «<…> мне думается, что, если бы я никогда не брался за Холмса, затмившего мое более серьезное творчество, я занимал бы сейчас в литературе более значительное место»

[16]

. Да, Шерлок Холмс шел с Конан Дойлом бок о бок всю его литературную жизнь, от начала и до конца, результатом чего явились четыре детективные повести: «Этюд в багровых тонах» (1887), «Знак четырех» (1890), «Собака Баскервилей» (1902), «Долина страха» (1915) – и пятьдесят шесть рассказов-расследований, собранных в пять сборников: «Приключения Шерлока Холмса» (1892), «Записки о Шерлоке Холмсе» (1894), «Возвращение Шерлока Холмса» (1905), «Его прощальный поклон» (1917) и «Архив Шерлока Холмса» (1927). Похоронив своего создателя, Шерлок Холмс продолжил свой путь в литературе в одиночку, вернее – с другими, известными и малоизвестными, писателями, отлично осознающими, что рассказ или роман с участием детектива с Бейкер-стрит – беспроигрышный ход для книги, которую изголодавшаяся по своему любимцу публика купит непременно.

Можно сколь угодно ругать книги о Шерлоке Холмсе за отсутствие стиля и схематизм сюжета, за примитивность литературной техники и самодовлеющую интригу, за то и за это, а главное – за то, что автор везде идет на поводу у публики, которой хочется, чтобы ее развлекали и только (а Конан Дойл и не скрывал, что эти книги написаны им в «другой, более непритязательной манере», чем остальные, и «под заказ»), но невозможно отрицать одного: с образом самого Шерлока Холмса писатель угадал. И не просто угадал: Шерлок Холмс вошел в литературу, как кинжал в ножны – на свое место, которое было пустым и ждало именно его. Появился в нужное время – ни часом раньше, ни часом позже: в самый раз. Поэтому все, кто был до него – дюпены и лекоки – выглядят предтечей, а те, кто после – патер Браун, мисс Марпл, комиссар Мегрэ – последователями. Навсегда.

Известно, что мать успеха – своевременность. Поторопившегося еще не ждут, опоздавший приходит к шапочному разбору. Поздневикторианская эпоха с ее сциентизмом и неоромантизмом была именно тем временем, когда должен был появиться Шерлок Холмс. Вот он и появился.

А теперь внимание: появившись в свое время, он мог там и остаться, не перешагнув его границ; последующие, другие эпохи его могли и не принять. Но, как мы теперь видим, Шерлок Холмс был рожден для вечности.