— Я склонен предполагать…

— Предполагайте, предполагайте, нетерпеливо заметил Холмс.

Я убежден, что принадлежу к числу самых терпеливых из смертных, но это насмешливое замечание меня задело.

— Послушайте, Холмс, — сказал я сухо, — вы иногда слишком испытываете мое терпение.

Но он был чересчур занят собственными мыслями, чтобы сразу ответить мне. Не обращая внимания на стоявший перед ним нетронутый завтрак, Холмс целиком погрузился в изучение листка бумаги, вынутого из конверта. Затем он взял конверт и стал старательно рассматривать его.

Это был один из тех драматических моментов, ради которых, можно сказать, мой друг существовал. Право, было бы преувеличением уверять, что он потрясен или хотя бы возбужден этим ошеломляющим известием. В его странном характере не было и тени черствости, но, конечно, нервы его были закалены постоянно напряженной и совершенно исключительной по своему характеру работой. Его душевные движения в такие минуты как будто дремали, но зато интеллектуальная восприимчивость повышалась до чрезвычайности. В данном случае на его лице не было заметно и следа того ужаса, который испытал я после слов Мак-Дональда; оно скорее выражало спокойный интерес, с каким химик наблюдает образование кристаллов в перенасыщенном растворе.

— Замечательно! — промолвил он после некоторой паузы. — Замечательно.

— Вы, кажется нисколько не удивлены?

— Заинтересован, мистер Мак, но удивлен едва ли. Почему я должен быть удивлен? Я получил известие, которое следовало придать серьезное значение; оно извещало меня, что одному лицу грозит большая опасность. Спустя час я узнаю, что замысел был осуществлен и что лицо убито. Я заинтересован, это верно, но, как вы видите, ничуть не удивлен.

Он кратко рассказал инспектору о шифрованном письме и найденном к нему ключе. Мак-Дональд сидел за столом, опершись подбородком на обе руки; он слушал с напряженным вниманием, и его густые песочного цвета брови соединились в одну прямую линию.

Теперь я попытаюсь описать события, разыгравшиеся в Бирлстоне.

Деревушка в Бирлстоне долго была всего лишь группой ветхих полуразвалившихся домиков на северной границе графства Сассекс. Целые века прибывала она в запущенном состоянии, но за последние годы ее живописное месторасположение привлекло преуспевающих горожан, виллы которых стоят теперь посреди окрестных лесов. В самом Бирлстоне появилась масса мелких лавок, которые обслуживают возросшее население; похоже, что в скором времени Бирлстон из старой деревушки превратится в современный город. Он служит центром для значительной части графства, так как Танбридж-Уэльс, крупнейший по близости город, находится в десяти или двенадцати милях, за границами Кента.

В полумиле от центра Бирлстона, в старом парке, славящимся своими огромными буками, находится старинная Бирлстонская усадьба.

Часть этой почтенной постройки относится ко времени первых крестовых походов, когда Гуго Капет построил крепость в центре поместья, пожалованного ему Рыжим королем. Здание сильно пострадало от огня в тысяча пятьсот сорок третьем году, но кое-что из постройки уцелело, и вскоре на месте руин феодального замка поднялась кирпичная усадьба.

Усадьба эта, с ее черепицей и узкими оконцами, выглядит и доныне такой же, какой создал ее строитель в начале семнадцатого века. Из двух рвов, которые когда-то ограждали владения воинственных феодалов, один, внешний, предназначен теперь для осушки земли, он обслуживает также огороды. Внутренний же ров окружает весь дом; выкопанный в незапамятные времена, он имеет сорок футов в ширину, глубина его в настоящее время не превышает нескольких футов. Вода в него поступает из небольшого ключа и, хотя она несколько мутновата, но вполне пригодна для питья. Окна первого этажа отстоят от поверхности воды всего на фут.

Во всяком случае, я не стыжусь признаться, что это дело не по силам нашему брату.

В три часа утра, по срочному вызову сержанта Вильсона, начальник сыскной полиции в Сассексе прибыл из главной квартиры в легком кэбе, запряженном быстроногим пони. С первым утренним поездом он послал сообщение в Скотланд-ярд и в двенадцать приветствовал нас на Бирлстонской станции. Мистер Уайт Мейсон, спокойный и, по-видимому, симпатичный человек, с гладко выбритым загорелым лицом, мужественной фигурой и сильными слегка кривыми ногами в гетрах, походил в своем широком сюртуке на мелкого фермера, на жокея, только не на видного специалиста по уголовным делам.

— Ну, мистер Мак-Дональд, каверзный случай, — говорил он. — На наше дело газетчики слетятся, как мухи, стоит им только узнать о нем. Но я надеюсь, мы его окончим раньше, чем они успеют сунуть сюда свои носы. Здесь никогда еще не происходило ничего подобного, если память мне не изменяет. Тут найдется много лакомых кусочков вам по вкусу, мистер Холмс. И для вас также, доктор Уотсон, так как и медику придется высказать свое мнение. Вам отведены помещения в отеле «Уествиль». Это единственная гостиница, и, я слышал, там довольно чисто.

Сыщик из Сассекса оказался большим хлопотуном и умницей. Через десять минут мы расположились в отеле, как у себя дома, а еще через десять — сидели в гостиной и составляли схему событий, о которых рассказано в предыдущей главе.

Мак-Дональд делал заметки, между тем как Холмс молча слушал, и лицо его выражало то изумление, то нескрываемое восхищение, с каким ботаник рассматривает редкий цветок.

— Вы осмотрели в кабинете все, что вас интересовало? — спросил Мейсон, когда мы вернулись в дом.

— Пока — все, — отвечал инспектор.

Холмс ограничился утвердительным кивком головы.

— Тогда вы, может быть, хотите выслушать показания домашних? Для этого мы перейдем в столовую. Эймс, пожалуйста, вы первый расскажите нам все, что вы знаете.

Рассказ дворецкого был прост и ясен и производил впечатление полной искренности. Пять лет назад он поступил в услужение к мистеру Дугласу. Мистер Дуглас произвел впечатление богатого джентльмена, составившего свое состояние в Америке. Он был добрым и снисходительным хозяином, — правда, не во всем по вкусу Эймсу, но не может же человек быть совершенно лишен недостатков. Каких бы то ни было признаков трусости в мистере Дугласе ему замечать не приходилось, напротив, то был самый смелый из всех людей, с какими дворецкому приходилось сталкиваться. Мистер Дуглас распорядился, чтобы подъемный мост поднимался каждый вечер, как в старину: хозяин любил старинные обычаи. Он выезжал в Лондон, да и вообще из дому, очень редко, но за день до убийства ездил в Тенбридж за покупками. В тот день Эймс заметил в мистере Дугласе какое-то беспокойство. Он был нетерпелив и раздражителен, что на него совсем не похоже. В ту ночь дворецкий еще не ложился спать, а находился в кладовой, в конце дома, и убирал столовое серебро, как вдруг услышал резкий звонок, выстрела он не слыхал, что вполне естественно, так как кладовая и кухни находятся в самом конце дома и отдалены от парадных комнат множеством плотно затворенных дверей и длинным коридором. Экономка тоже выбежала из своей комнаты, встревоженная резким звонком. Они вместе направились в переднюю половину дома. Когда они дошли до подножия лестницы, то он, Эймс, увидел спускающуюся вниз миссис Дуглас. Она не выглядела испуганной, ему даже показалось, что она нисколько не взволнована. Как только она дошла до конца лестницы, из кабинета выбежал мистер Баркер. Он остановил миссис Дуглас и стал убеждать ее возвратиться: «Ради бога, вернитесь в свою комнату! Бедный Джон мертв! Вы ничем не можете ему помочь. Ради бога, идите к себе!» — тогда миссис Дуглас пошла обратно. Она даже не вскрикнула. Миссис Аллен, экономка, помогла ей взойти по лестнице и прошла со своей госпожой в ее спальню. Эймс и мистер Баркер направились в кабинет, где они нашли все так, как это застала полиция. Свеча тогда не была зажжена, но лампа горела. Они выглянули из окошка, однако ночь была довольно темная, и они ничего не увидели. Тогда они бросились в залу, где Эймс принялся поворачивать ворот, опускающий подъемный мост. Мистер Баркер тотчас же кинулся за полицией.