Тревога

Достян Ричи Михайловна

В момент своего появления, в середине 60-х годов, «Тревога» произвела огромное впечатление: десятки критических отзывов, рецензии Камянова, Вигдоровой, Балтера и других, единодушное признание новизны и актуальности повести даже такими осторожными органами печати, как «Семья и школа» и «Литература в школе», широкая география критики — от «Нового мира» и «Дружбы народов» до «Сибирских огней».

Нынче (да и тогда) такого рода и размаха реакция — явление редкое, наводящее искушенного в делах раторских читателя на мысль об организации, подготовке, заботливости и «пробивной силе» автора. Так вот — ничего подобного не было. Возникшая ситуация была полной неожиданностью прежде всего для самого автора; еще более неожиданной оказалась она для редакции журнала «Звезда», открывшей этой работой не столь уж известной писательницы свой первый номер в 1966 году. В самом деле: «Тревога» была напечатана в январской книжке журнала рядом со стихами Леонида Мартынова, Николая Ушакова и Глеба Горбовского, с киноповестью стремительно набиравшего тогда известность Александра Володина.... На таком фоне вроде бы мудрено выделиться. Но читатели — заметили, читатели — оце­нили.

Сказанное наглядно подтверждается издательской и переводной судьбой «Тревоги». За время, прошедшее с момента публикации журнального варианта повести и по сию пору, «Тревога» переизда­валась на русском языке не менее десяти раз, и каждый раз тираж расходился полностью. Но этим дело не ограничилось: переведенная внутри страны на несколько языков, «Тревога» легко шагнула за ее рубежи. Изданная в Ленинграде отдельной книгой, повесть в том же году была переведена и опубликована в Чехословакии. Отдавая должное оперативности дружественных издателей, нельзя не отме­тить, что причины такой по-своему уникальной быстроты лежат глубже: повесть Достян, как оказалось, насыщена проблематикой, актуальной не только для советской литературы.

Галина Гордеева

ТРЕВОГА

Глава первая

Не хотел человек — так заставили!.

Не поедет он в лагерь. На дачу его привезли. С ДИТЕМ ЗАОДНО, ШОБ ДЕНЕГ МЕНЬШЕ ВЫШЛО.

В тоскливой полутьме сырого пасмурного утра стоял чужой овальный стол, а на столе знакомое! А на столе, как фамилия своя, привычные — пустая «маленькая» с двумя «голубушками» из-под пива.

На большой кровати спали его мать и сестра четырех месяцев от роду. Мать, измученная переездом и многими бессонными ночами, зарылась носом в подушку и как-то безжизненно спала.

Медленно обводя взглядом комнату, Слава думал зло: «Посмотрим, что я буду иметь вместо лагеря… По-смо-о-трим, как я буду здесь жить...»

Глава вторая

После дождя, который прошел ночью, утро было ясное, а к одиннадцати даже в тени ощущалось знойное мление. Одинокие сосны так надышали смолой, что на улицах Соснового Бора пахло, как в настоящем сосновом бору.

Нагрелись камни. Песок словно умер — ни одна его крупинка не взлетала в воздух. Кто мог не выходить из дома в это время — не выходил. Но именно в это время Костя и Слава очутились на углу Коммунального проспекта и Почтовой. Редкие прохожие жались к изгородям, чтобы хоть одной ногой ступать по тени.

Слава и Костя попили воды из колонки и пошли на вокзал. Пустой грузовик обогнал их. Он вез под собой аккуратную сиреневую тень и долго веселил беззаботным порожним дребезжанием. Потом приятели нагнали пацана, который почему-то шагал по мостовой, прямо по ее середине, где просторнее всего и жарче. Пацан был необычный, и ребята, нагнав его, некоторое время шли вровень, чтобы получше разглядеть.

Лет ему, наверное, шесть. Не толстый, но походка развалистая из-за кривых ног, вокруг которых болтаются выцветшие трусики, до того широкие, что похожи на юбочку. Белая рубаха тоже, видно, перешита — нагрудный карманчик приходится почти на животе, — мальчишка явно чей-то брат.

Глава третья

Уже с четверга мамка что ни делала — говорила: «Приедет отец — приладит… Приедет отец — нажарю». Слава соскучился по своему бате, но по котлетам еще больше. Мать продолжала отыгрываться на супах, да молока в доме было много, а вот второго к обеду не бывало. Его заменял сырок «Новый». Эти плавленые сырки Слава видеть не мог. Когда мать откусывала по большому куску прямо от целого, казалось, что она мыло ест.

Слава почувствовал облегчение, вспомнив, что сегодня пятница, половина которой уже прошла. Потом вспомнил про мороженое, и эта мысль приятно в нем разошлась: завтра тоже два брикета можно съесть, потому что от покупок ДЕНЮЖКА осталась, а матери он не дурак говорить. Мать завтра снова даст. Пятьдесят пять копеек, которые сейчас лежат в кармане, — это заработанные. Головой пришлось поработать, прежде чем их заполучить. Приходилось долго и кропотливо считать, сколько копеек останется, если купить не килограмм макарон, как было поручено, а девятьсот граммов. Теперь не мать упрашивала — возьми того и этого, теперь он сам приставал: давай вспоминай, чего еще надо.

Так за лето, глядишь, разовьются у парня арифметические способности.

За обедом мать сказала:

Глава четвертая

Наконец наступил понедельник. Надев новые кеды, Слава хотел побежать к соседям, но оттуда доносились такие звуки, что идти он раздумал.

— Ай, — глухо слышалось из-за стены, — э-мм… блуу-у.

Слава плюхнулся на свою кровать, слушал и ушам своим не верил. Он посидел еще чуть, потом схватил ведро и выскочил во двор.

Когда он возвращался с полным ведром, Костя, стоя па ступеньках своего крыльца, преспокойно стругал что-то перочинным ножом.

— Ты что делаешь?

Глава пятая

Ничего не приснилось ему в эту ночь.

Шел дождь. Он слышал его сквозь сон. Кажется, думал: как плохо, что дождь идет…

Медленно открывая глаза, Слава считал, что делает это во сне.

Светило солнце! Он босиком выскользнул во двор и замер.

Кора на соснах торжественно блестела, а вершины плавали в прохладном небе без движения. Спящий песок лежал тяжело. Только мухи летали, садились, пересаживались до того энергично, будто никогда не спят.