Долгое время мысль ученых искала тех мест, которые были прародиной и всех индо-европейских народов и в частности славянского племени. Сначала наука выводила все народы из Азии, и в частности находила славянскую прародину в Европе, т. е. те места, на которых славяне впервые поселились здесь на некоторое время, — на Дунае. Но теперь, и притом на весьма прочных научных основаниях, — эта мысль о поисках прародины индо-европейцев в Азии совершенно оставлена. Сравнительное языкознание сделало большие успехи. В настоящее время прародину всех индо-европейских народов указывают в Европе, причем одни ученые ищут ее в пределах южной России, другие — в средней Европе. В этом вопросе для нас важно то обстоятельство, что прародину славян во всяком случае определяют в пределах древнейших славянских поселений. Эта территория определяется на западе бассейном Вислы, на востоке Березиной, на юге — от среднего Днепра, у Киева, линией до северного склона Карпат. Все это пространство характеризуется господством славянской географической номенклатуры, что означает, что никакой народ раньше не жил на этом пространстве. К северу от славянской территории жили литовцы или литобалты. Был период, когда славяне и литовцы составляли один народ и говорили одним языком, чем объясняется близость литовского языка к праславянскому. Но с течением времени оба народа разделились и каждый выработал свой особый язык. Литовцы занимали в глубокой древности более обширную территорию, чем в настоящее время. Они занимали пространство между славянами и Балтийским побережьем, занимали почти все течение Немана, частью бассейн Западной Двины, и поселения их на востоке от Днепра клином врезались между славянскими и финскими поселениями, доходя до восточных пределов нынешней Калужской губ. Свидетелями литовских поселений к востоку от славян остались многочисленные археологические памятники — длинные курганы и курганные древности, роднящие эти местности с типичными древностями Люцинского района. Долгое соседство с финнами отразилось на литовском языке и даже на религиозных верованиях финнов и литовцев. В общем финны оказались подверженными литовскому влиянию, заимствовали от них много слов и даже некоторые идеи в области культуры (литовский Перкун и финский Перкино). В свою очередь и литовцы восприняли некоторые части финской демонологии, напр., мистическое отношение финнов к окружающей природе.

Трудно сказать, когда и в силу каких причин та часть литовцев, которая разделяла славян от финнов, ушла из восточной части Приднепровья и присоединилась к своим соплеменникам на Балтийском побережье. Любопытно только одно, что небольшое литовское племя, называющееся голядь, осталось на прежнем месте своих поселений и только в 11 в., окруженное со всех сторон русскими славянами, оно окончательно исчезло, будучи обращено русскими князьями в рабство. Это племя известно еще по Тациту под именем галиндов на том самом месте, на котором знает их летопись в 11 в. Во всяком случае, как только сдвинулись литовцы с указанных мест, эти места были немедленно заняты славянами, вследствие чего оба племени теперь пришли в непосредственное соприкосновение. Движение, начавшееся в среде славян, было отражением того движения, которое начато германскими племенами и которое известно под именем Великого переселения народов. Германские племена готов и вандалов продвинулись через славянские поселения с севера на юго-восток. Движение готов и вандалов к берегам Черного моря привело в движение славянские племена, из которых одни были отброшены на восток, другие вслед за готами двинулись на юг. По-видимому, пространство в бассейне Западного Буга на некоторое время оставалось не занятым, чем воспользовались литовские племена и клином врезались в между славянские поселения. Так славянское племя ляхов оказалось отдаленным от своих восточных сородичей литовским племенем ятвягов, поселившимся в пределах Гродненской губ.

Таким образом, пояс литовских поселений оказался теперь не с восточной стороны у восточных славян, но с западной.

Из предыдущего обзора ясно, что славянское племя, сидевшее на Березине, на прилегающей части Днепра и на Припяти, было очень слабо затронуто тем толчком, который был дан германцами к передвижению. Это племя вообще осталось на своих местах, только получив некоторую возможность к передвижению на северо-восток по направлению к финской территории. На основании данных филологии можно выяснить первоначальные границы этого славянского племени. Так, две большие белорусские реки, Двина и Неман, носят названия, объясняемые из литовского языка. Но левые притоки Двины почти все носят славянские названия, правые притоки — названия литовские, за некоторыми исключениями. Следовательно, на нижней Двине и вообще на правом берегу ее славяне не были автохтонами. Неман, по преимуществу литовская река, с притоками, наименование коих почти всегда объясняется из литовского языка, за немногими исключениями; напротив, Припять с ее притоками является славянской рекой. Верхний Днепр с правыми притоками и особенно бассейн Березины имеют славянские наименования, но уже левые притоки верхнего Днепра объясняются большей частью из финского и литовского языков. Только Сож и Десна с их притоками представляют собой местность, где славянские наименования переплетаются с литовскими, что означает, что здесь в непосредственной близости жили одновременно славяне и литовцы.

Так определяется древнейшая территория белорусского племени на севере и на востоке. На юге такой границей была Припять, а на западе такой границей был водораздел между Припятью и Западным Бугом по направлению к литовской Вилии.

Начальная летопись сообщает нам уже достоверные сведения о тех племенах, которые в начальный период русской истории жили на территории Белоруссии и которые являются предками белорусов. Летописец передает о том, что в 9 в. восточные славяне делились на ряд племен. Эти племена составляли собою три группы, из которых каждая группа положила начало одной из национальностей, на которые делится русское племя, т. е. великорусское, белорусское и украинское. В древнейшее время каждая из этих национальностей состояла из нескольких отдельных племен, очевидно, мало разнившихся между собою и поэтому с течением времени составивших одну национальность. Так, группа племен, живших к югу от Припяти, между Днепром и Днестром, положила начало украинской национальности (поляне, волыняне, тиверцы, уличи и др.). Племя вятичей, жившее на Оке вместе с пришедшими к нему колонистами, положило начало великорусской национальности. Племена радимичей, дреговичей и кривичей положили начало белорусской национальности. Летописец так размещает эти племена: под дреговичами он разумеет обширное племя, занимающее большое пространство между Припятью и Двиной. Радимичей он размещает на Соже, а кривичей — на верховьях Западной Двины и Днепра, частью на верхней Волге. Из этого ясно, что летописец помещает кривичей в местности, где раньше жили литовцы и где славяне столкнулись с финнами. Летописец знает, что каждое племя имело свое княжение, т. е. представляло собою отдельный народец. Он различает племена по этнографическим особенностям. По его словам, только приднепровские поляне имели культурные обычаи — кроткие и тихие, имели правильное семейное устройство. Другие же племена жили «зверским образом», убивали друг друга, ели все нечистое и имели особые брачные обычаи. Эта характеристика летописца-полянина имеет, очевидно, тенденцию к тому, что[бы] показать превосходство полян в среде других племен. Но для нас важно, что летописец именно сознавал различие между племенами.

Летописец знает также и некоторые предания о происхождении племен. Так, он рассказывает о том, что были два брата родом из ляхов — Радим и Вятко «и пришодша седоста Радим на Сожю и прозвавшася Родимичи». От Вятки назвались вятичи. Таким образом, от летописца дошли какие-то неопределенные предания о сродстве радимичей и вятичей с ляхами. Что касается вятичей, то ни исторические, ни лингвистические данные не подтверждают догадки летописца о родстве их с поляками, ибо вятичи пришли на Оку с юга, с Подонья, куда переселение забросило их в более раннюю эпоху. Следовательно, они были одним из самых крайних племен на славянской прародине и далеко жили от ляшского племени, которое занимало крайний северо-запад. Иное дело — родство радимичей с ляхами. Для ученых историков это сообщение летописца представлялось догадкой, ибо казалось очень странным появление польского племени оторванным так далеко на востоке. Однако, благодаря новейшим изысканиям в области филологии и в области славянских передвижений, уже не существует сомнений в том, что сообщение начального летописца соответствует действительности: племя радимичей является частью обширного ляшского племени. Те же данные филологии дают основание вообще говорить о том, что северное Приднепровье было занято частью ляшского племени. Филологи с большой достоверностью признают и дреговичей по языковым особенностям ветвью ляшского племени (академик Шахматов). У радимичей и дреговичей был один язык — предок белорусского языка. Дреговичи получили свое название от древнего слова дрягва, что означает болото, трясина, т. е. по господствующему колориту природы страны. Наибольшие трудности вызывает вопрос о кривичах. В начале летописец несколько раз говорит об этом племени, причем нередко покрывает наименование кривичей наименованием славян. По его словам, славяне имели особое княжение в Новгороде, а другое [на] Полоте, которые назывались полочанами. От них же и кривичи, которые сидят на верховьях Волги, Двины и Днепра и которые имеют город Смоленск. Тут, т. е. на всем этом пространстве, сидят кривичи.

В других местах летописец говорит только о полочанах и смолянах. Он знает и большой кривичский город Изборск, находившийся уже в Псковской земле. Одним словом, наименование кривичей у летописца носит неопределенный характер. В сущности, в его представлении на верховьях Днепра, Двины и Волги, в Новгороде, Пскове и Изборске сидит племя, которое он преимущественно называет славянами, или по главным городам и рекам и к некоторой только части которого он иногда прилагает наименование кривичей. Немало трудностей представляется и в вопросе о языке. Древние говоры — полоцкий и смоленский — несомненно принадлежат к белорусскому языку. Между тем, уже в эпоху летописца кривичи сидят в Новгороде и Пскове, т. е. в местности, где развились великорусские говоры. Кривичи перешли далеко за Днепр, здесь встретились с вятичами и здесь также вырабатывались великорусские говоры. Следовательно, [по]является сомнение, представляют ли собой кривичи предков великорусского племени, подвергшихся на западе дреговичскому влиянию в области языка, или же, напротив, они являются предками белорусов, т. е. родственным племенем дреговичам и радимичам, но колонизовавшим Новгородско-Псковскую область и отчасти Суздальскую и выработавшим здесь вместе с вятичами основы великорусского языка, или подвергшимся влиянию вятичей. Первое предположение является, однако, весьма сомнительным. Все затруднения устраняются, если мы обратим внимание на указанные раньше колебания нашего летописца и примем единственно правильное объяснение слова кривичи. Название кривичей не поддается никаким объяснениям из славянского языка, ибо разного рода этимологические предположения ничего в этом вопросе не уясняют. Но следует обратить весьма серьезное внимание на то, что литовцы до сих пор называют всех славян кривичами. Себя именем кривичей это племя никогда не называло, но части этого племени назывались по рекам и городам. Следовательно, это название заимствованное, чужое, и в таком виде было усвоено начальным летописцем, который, однако, различает кривичей по городам и рекам. Поэтому напрашивается уже указанное филологами сопоставление литовского кривичи с литовским же словом Krievi, что означает топь, трясина, болото. Если мы остановимся на этом объяснении, то тогда отпадает целый ряд сомнений и для нас будет ясно, что северо-восточная часть Белоруссии была занята также дреговичами, название которых литовцы просто перевели на свой язык и применили вообще к славянам, с которыми они столкнулись. Тогда не придется искать причин совпадения языковых особенностей у кривичей и дреговичей, не придется переселять кривичей с места на место, на что не уполномачивает ни один источник и придется принять естественный вывод о том, что дреговичи, будучи частью ляшского племени, имели тяготение к колонизации на север и восток, где столкнулись с финнами и вятичами и потеряли здесь, под влиянием скрещиваний, некоторые особенности своего наречия.

Итак, все эти данные и соображения приводят нас к тому выводу, что белорусское племя, хотя в глубокой древности делилось на три ветви или даже на две, искони жило в указанной местности и по происхождению своему отличалось от других русских племен, ибо было частью ляшского племени, было отрезано от последнего с запада литовскими племенами и в последующей исторической жизни в сильной мере восприняло черты окружавших их русских племен. Это сближение предков-белорусов с восточно-русскими племенами могло произойти потому, что от ляхов они отделились в очень раннее время, когда языковые особенности еще не резко разделяли славянские племена на ветвь западную и ветвь восточную, когда еще в общем господствовали основы славянского праязыка, однако, уже с некоторыми подразделениями. Этим именно объясняются те немногие, но чрезвычайно характерные и важные черты в языке белорусов, которые он имеет общими с польским языком. Это не только черты говора, но черты, покоящиеся на физиологических основаниях. Мы имеем в виду такие особенности, как белорусское дзеканье и цеканье; сюда же надо отнести и отвердение мягкого «р». Белорусу и теперь физиологически трудно подавить в себе эти особенности родного языка, несмотря на образование на русском языке и на жизнь среди русских. Окончательно эти особенности среди языковых явлений теряются только под влиянием скрещиваний и изолированной жизни целых поколений.

Из предыдущего ясно, что белорусское племя искони занимало ту самую территорию, на которой оно живет и поныне, за весьма небольшим исключением. Никакие иные народы никогда не занимали этой территории. Таким образом, белорусское племя сохранило наибольшую чистоту славянского типа и в этом смысле белорусы, подобно полякам, являются наиболее чистым славянским племенем. В историческом прошлом Белоруссии нет никаких элементов скрещивания, потому что никакие народы в массе не поселялись в этой стороне. В этом смысле белорусы в сильной мере отличаются от украинцев и великороссов. Хотя северная Украина является также местом исконного поселения славян, однако, она была страной нередкого отлива и прилива чужеродного народа, что в сильной мере способствовало изменению славянского типа украинцев. В нем очень много примесей тюркской крови, остатков печенегов, черных клобуков, торков, половцев и, наконец, татар. Здесь впоследствии в массе развились польские колонизации. Великорусское же племя явилось в сильнейшей мере результатом скрещивания славянского племени с финнами и тюрками.

Даже те племена, которые в силу исторических причин, попадали в среду белорусов в более или менее значительном количестве, не подвергались ассимиляции и сами не подвергали ассимиляции белорусов. Таковы евреи и татары. С 14 в. евреи поселились в разных местностях Белоруссии в более или менее значительных группах. Тогда же на рубежах между белорусскими и литовскими племенами были поселены значительными группами татары, но они не утратили и до наших дней бытовых и этнографических особенностей. С конца 14 в. Белоруссия находилась в непрерывных сношениях с поляками. Но это не было массовое переселение польской нации; кроме того, поляки и составляли и составляют обособленную часть населения. Вот почему даже внешний облик типичного белоруса совпадает с теми описаниями внешнего вида славян, с которым еще мы встречаемся у древних писателей. Это тип светловолосых и голубоглазых людей. И еще Геродот также характеризовал своих будинов. Данные антропологии, несмотря на малую их достоверность, подтверждают сказанное: славяне принадлежат к типу длинноголовых и в настоящее время этот тип преобладает в среде белорусов (около 80 % по Нидерле).

В течение столетий белорусское племя приходило в соприкосновение с соседями и впитало в себя некоторые заимствования из их языков. Так, соседство с финнами оставило в белорусском языке некоторое количество слов, но сравнительно немного и притом таких, которые общи и другим русским наречиям. Языковый белорусский материал в более сильной мере пополнился словами из литовского и латышского языков, что вполне понятно. Так, белорусы заняли у литовцев и латышей 36 распространенных слов и не менее 54 известных только отчасти в некоторых местах. Зато латышский и литовский словари пестрят массой слов, взятых из русского языка вообще и особенно из белорусского. Заимствования от финнов могут относиться к более древнему периоду. К более позднему периоду относятся обширные заимствования из польского языка, что вполне естественно. К тому же разряду заимствований должен быть отнесен и тот ряд слов, который попал в белорусский язык через поляков от немцев или из еврейского жаргона. Вообще в этом отношении определить переходные ступени того или другого слова довольно трудно (напр., авантюра, вандроваць — могли перейти через посредство польского, или непосредственно из французского и немецкого). Наибольшее количество заимствовано из татарского языка. Частью это объясняется соседством с татарами, живущими в самой Белоруссии, частью тем, что эти слова могли перейти в белорусский из русского.

Впрочем, все эти заимствования из чужих языков вполне естественны и свойственны всем языкам. В белорусском языке количество заимствований, вообще говоря, невелико и для дальнейшего времени не дает указаний относительно того, что это племя находилось в сфере влияния какой-нибудь соседней народности. Когда один народ заимствует от другого соседнего народа впервые те или другие блага культуры, то он заимствует у этого народа-просветителя и терминологию культурных благ. Так, финны многие понятия заимствовали у литовцев и русских, литовцы — у русских славян.

Подобного рода планомерного заимствования в белорусском языке нет, от древнейшего периода встречаются отдельные слова. Следовательно, не к нему шли заимствования культурных благ, а напротив, соседние менее культурные народы заимствовали эти блага от дреговичей и кривичей. Что касается позднейшего времени, которое охватывает период культурных сношений с Польшей, то, конечно, здесь имеются от этого периода в белорусском языке ряд речений, указывающих на культурные заимствования и о чем нам придется еще не раз говорить.

Сравнительно с масштабом колонизации великорусской и даже отчасти украинской, история белорусского племени не отличается широким колонизационным размахом. Период его колонизации краток и относится только к древнейшей эпохе. Племена дреговичей и кривичей в древнейшую эпоху отличались густотой населения. Это доказывается, напр. тем, что на территории одной Минской губ. зарегистрировано около тысячи городищ, т. е. мест древних укреплений, и до тридцати тысяч курганов. Так как такая регистрация является более или менее случайной и так как множество древних поселений и погребений уничтожалось в течение стольких веков, то, само собою разумеется, эти данные свидетельствуют о густоте древнейшего населения. Густота населения и неудобства обитаемой местности побуждали древние народы к переселениям. Мы уже знаем, [что] в эпоху расселения славян, часть дреговичского племени выделилась и перешла на Балканский полуостров, где ее византийские писатели знают под именем драгувитов. Северо-восточная часть дреговичского племени, известная под именем кривичей, начала движение, как об этом уже приходилось говорить, еще в 10 и 11 вв. Кривичи сидят среди финских племен, постепенно подвергая их ассимиляции. Племя радимичей принимало очень слабое участие в колонизации, вероятно потому, что оно не густо заселяло свою область. Впрочем, можно отметить некоторое движение радимичей в область Окского бассейна, где иногда встречаются названия рек такие же, какие встречаются и в области радимичей (напр., Проня). Но здесь радимичи встречались с потоком колонизации вятичей. Кривичская колонизация будущего центра Великороссии объясняет и то любопытное обстоятельство, что древний полоцкий говор был промежуточным звеном между говором северных кривичей и говором дреговичей. В раннем псковском говоре замечаются признаки, свойственные говору дреговичскому (произнесение неударяемого «е» и [«и»] как «я», т. е. один из видов акания). Этой ранней колонизацией, наконец, объясняются такие факты, как сохранение белорусских говоров и Московской, Тверской, Калужской и соседних губерниях.

В начальную эпоху русской истории каждое племя из тех, о которых упоминает летописец, жило отдельной жизнью. Оно имело своих особых племенных князей, имело свои веча или народные сходки, на которые собирались все члены для обсуждения тех или других вопросов, вело отдельные войны. Среди князей отдельных племен встречаются иногда варяжские князья, иногда князья местного происхождения. Так, в Полоцке, в эпоху Начальной летописи княжил князь Рогволод, в Турове, т. е. в земле дреговичей — князь Тур. Вероятно, у радимичей было свое обособленное княжение, потому что это племя оказало сопротивление захватническим стремлениям первых киевских князей, имело своего предводителя и племенную организацию.

Около начала 10 в. белорусские племена входят в состав образовавшейся в Киеве Киевской державы. Первые киевские князья получили преобладание в остальной Руси и начали из Киева покорять себе остальные русские племена. Так, кривичей мы встречаем в составе Киевской державы уже при Олеге. Олег владел Смоленском и Полоцком, который тоже упоминается в числе олеговых городов. Полочане и смольняне принимали участие в знаменитом походе Олега на Царьград и в разделе добычи. В интересах киевских князей было подчинить прежде всего Приднепровье и Подвинье, потому что по этим рекам шел путь из варягов в греки, т. е. главный торговый путь. Впрочем, до Владимира могли быть у отдельных племен и особые князья, подчинявшиеся Олегу. Так, по-видимому, было в Полоцке. Радимичи окончательно вошли в состав Киевской державы при Владимире, который подчинил это племя Киеву. Дреговичи были подчинены Киеву, вероятно, ранее радимичей, хотя летопись не упоминает о времени их подчинения, но при Владимире в Турове уже сидит старший его сын Святополк, что указывает на большое значение этого города в составе Киевской державы. Вообще, Владимир энергичнее, чем его предшественники, объединял русские племена с Киевом, уничтожая среди них племенные княжения. Еще будучи новгородским князем, и собираясь воевать с Киевом, Владимир отправляется в поход на Полоцк. Внешним поводом для этой войны послужил отказ дочери Рогволода Полоцкого Рогнеды выйти замуж за Владимира. Последний напал на Полоцк, убил здешнего князя и полонил его дочь. Вместе с тем Полоцк стал в непосредственную зависимость от киевского великого князя. Владимир, как известно, еще при своей жизни пораздавал княжения своим сыновьям. Так, старшего сына Святополка, он посадил у дреговичей в Турове, а сыну от Рогнеды Изяславу отдал Полоцкую землю. В Смоленске Владимиром также был посажен сын его Станислав. Таким образом, выделились три крупные центра. Но только Туров и Полоцк с этого времени получили значение самостоятельных княжеств, в Смоленске княжение Станислава вскоре прекратилось, и до половины 12 в. эта часть кривичей не пользовалась самостоятельностью. История древней Руси, разбившейся по смерти Владимира Св[ятого] и сына его Ярослава (с 1054 г.) на земли составляется из историй отдельных княжений. Установившаяся в половине 11 в. своеобразная жизнь русского общества шла по одному и тому же направлению почти до половины 13 в., когда в жизни Руси совершалась крупная перемена: Восточная Русь подпала под татарское владычество, Западная Русь постепенно вошла в сферу литовского влияния и объединилась с Литвой. Следовательно, период 11 в. до половины 13 в. составляет и первый естественный период в истории Древней Руси. Жизнь укладывается в рамки отдельных княжений. Мы наметим лишь некоторые особенности в истории этих земель, преимущественно культурный их строй. О радимичах говорить не приходится, потому что они не образовали самостоятельного государства и Радимичская земля по частям вошла в состав соседних княжеств — Чернигово-Северского и Смоленского. Вообще, племя радимичей, было весьма слабо по своей численности и культурному развитию и было втиснуто среди сильных соседей, поэтому оно и не получило самостоятельного значения.

Самой интересной является история Полоцкой земли. Она выразилась в своеобразном развитии политической жизни и первый период ее ознаменовался вековой борьбой с крупнейшими центрами тогдашней Руси — Новгородом и Киевом. Уже преемник Изяслава, его сын Брячислав сделал очень удачное нападение на Новгород и ограбил его. Но особенно прославился Всеслав Брячиславич, занявший полоцкий престол по смерти своего отца в 1044 г. Неукротимая энергия Всеслава, проявленная в борьбе с киевскими князьями, стяжала ему славу чародея, каковым он и характеризован в «Слове о полку Игореве» в словах: «Всеслав князь лядеме суды судяше, князем грады рядяше, а сам в ночь волком рыскаше: из Киева дорыскаше, до кур, Тьмуторокани; великому Хорсови волком путь прерыскаше. Тому в Полотьсте позвониши заутренюю рано у святыя Софии, а он в Киеве звон слышаше. Аще и веща душа в друзе теле, но часто беды страдаше. Тому вещий Баян и первое припейку смысленный рече». «Ни хытру, ни горазду, ни пьтычу горазду, суда Бажия не минути». Современники не умели иначе объяснять его успехов после понесенных им неоднократно поражений. Ему пришлось вынести борьбу почти со всей тогдашней Русью. Эта личность произвела на народ такое сильное впечатление, что сохранилось предание, будто он родился от волхования и что вследствие этого у него на голове было родимое пятно, имевшее особую волшебную силу. Волхвы велели ему носить на голове повязку, прикрывавшую его пятно. И вообще, Всеслав слыл сверхестественным человеком, чародеем, даже и между более образованными людьми тогдашнего времени.

Приведенный выше взгляд древнего поэта вполне верно, хотя своеобразно, характеризует кипучую деятельность Всеслава: он был умен, хитер и изворотлив, но в то же время жизнь его сложилась так, что он многое должен был перенести, перетерпеть. Своим умом, своим беспокойным предприимчивым характером этот князь остался надолго в памяти народа; рассказы эти, передававшиеся в народе, попали в письменные памятники — летопись и «Слово о полку Игореве». После смерти Ярослава в 1054 г. Всеслав Брячиславич жил некоторое время в мире с Ярославичами — Изяславом Киевским, Святославом и Всеволодом и даже принимал участие в делах всей Руси: так он ходил со всеми князьями в 1060 г. на Торков. Однако согласие его скоро нарушилось; между князьями, не известно по какой причине, произошел раздор. Всеслав предпринял целый ряд нападений на северные русские области, осаждал в 1065 г. Псков, хотя безуспешно, а в 1066 г. подступил к Новгороду и пожег его окрестности. Тогда великий князь Киевский Изяслав и его братья Святополк и Всеволод решились сообща наказать Всеслава за нападения. Глубокой зимой 1067 г. они втроем, во главе многочисленного войска, отправились в Полоцкую область. Союзники осадили Минск, один из важнейших полоцких городов, взяли его после упорного сопротивления, причем почти все население, мужчины, женщины и дети или были перебиты, или взяты в плен. От этого города они пошли далее и на реке Немиге, (река под Минском) произошла битва, в которой Всеслав был разбит. Об этой битве известный автор «Слова о полку Игореве» так картинно говорит: «На Немиге снопы стеляют головами, молотят стальными цепами, на току жизнь кладут, веют душу из тела». После этой битвы Всеслав бежал. Союзные князья не погнались за ним, но направились на восточные части полоцких владений, к Днепру и остановились у Орши. Должно быть, наступившая весна помешала продолжению военных действий, так как воевали в то время почти исключительно зимой. Собравшись у Орши, Ярославичи в июне месяце призвали Всеслава для переговоров в свою ставку, причем они целовали крест, что не сделают ему никакого зла. Однако, едва только появился Полоцкий князь в стан союзников, как был схвачен ими, скован и отправлен Изяславом в Киев в заточение. Но здесь, в тюрьме, он сидел не долго. Киевляне прогнали своего князя Изяслава и выбрали на княжение находящегося в заключении Всеслава, дав ему войска, и отправили против Изяслава. Однако полоцкий «чародей» бежал из воинского стана к себе на родину и здесь проявил ряд бранных подвигов и, между прочим, ограбил Великий Новгород и пр. Всеслав умер в глубокой старости, прокняжив 57 лет. При нем Полоцкое княжество достигло высшего своего развития: вся русская земля во главе с великим князем не могла справиться с полоцким «чародеем». Прежде всего, оно разделилось на несколько княжений и это было первой причиной его ослабления. Затем борьба с Киевом не прекратилась. Теперь киевские князья били полоцких поодиночке. В 1116 г. знаменитый Владимир Мономах сильно опустошил Минское княжество, где княжил Глеб Всеславович, отнял у него два важные города — Оршу и Копысь и присоединил их к Смоленской земле, а жителей целого города Друцка пленил и увел в Переяславльскую область. Через три года Владимир Мономах захватил и самый Минск, пленив его князя Глеба и увел в Киев. Таким образом, значительнейшее княжение Полоцкой земли [было]от нее отнято. Но и на этом борьба еще не кончилась. Преемник Мономаха Мстислав в 1127 г. повел русскую землю на полоцких князей, разгромил их, забрал в плен и выслал в Византию. Правда, через пять лет потомки Всеслава снова появились в Полочине и пользуясь наступавшими на Руси смутами, возвратили себе свои княжения. Но теперь Полоцкая земля была раздроблена и обессилена. Теперь Всеславичи уже не пытались вмешиваться в общерусские дела. Началась своеобразная эпоха в жизни самой Полочины. Так печально кончился вековой спор полоцких князей с Киевом и Новгородом. В настоящее время не совсем понятна причина этого спора, столь необычайного даже в среде древнерусских усобиц. Но едва ли не самым подходящим объяснением его будет тот факт, что Новгород явился колонией полоцких кривичей; очевидно, полоцкие князья, хорошо помня происхождение богатого и быстро развивающегося города, предъявляли на него свои притязания и делали беспрестанные нападения. Но Новгород находился в сфере влияния киевских князей, сначала Изяслава Ярославича, а потом Всеволода, его сына и внука. Для киевских князей Новгород был также очень важен, как торговый центр и как город, который давал князю большие доходы. Новгородцы также тянули[сь] к Киеву вследствие торговых связей. Ясно, что спор был неравен, и Полоцкая земля в результате оказалась разгромленной.

В половине 12 в. политическая жизнь Полоцкого княжества оказалась втиснутой в узкие пределы земли. И эта жизнь богата своеобразными особенностями. Мстислав отправил в Грецию пятерых Всеславичей: возвратились в Полоцк, по видимому, из них только трое. Потомство их быстро разрослось и уже к концу 12 в. мы видим Полоцкую землю раздробленной на много отдельных княжений. Таких княжений было более десяти, а именно: Полоцкое, Минское, Друцкое, Витебское, Изяславское, Логойское, Слуцкое, Новгородское (Новогрудок), Гродненское, Клецкое, Свислоцкое, Лукомльское, Кокенгаузенское и Герсике. Между князьями поднялись бесконечные усобицы. Борьба поддерживалась еще вмешательством вечевых собраний. Мелкие пригороды не желали подчиняться центральному городу Полоцку и оспаривали его значение. Вече различных городов изгоняло неудобных ему князей, приглашая на место их других. Таким образом, происходила беспрестанная борьба, ослаблявшая землю. Некоторые предприимчивые князья в стремлении добыть себе уделы, обратились в соседнюю Литву и здесь основали свои княжества; так появились княжества в Городее, а также на нижней Двине — в Кокенгаузене и Герсике. Близко сживаясь с Литвой, князья впутывали это воинственное и жадное к добыче племя в свои отношения. Но отсюда же возникла для Полоцкой земли и серьезная опасность: отряды литовцев, приходившие на помощь князьям, начали самостоятельно появляться с целью грабежа. Другая опасность стала угрожать Полоцку со стороны усилившегося к концу 12 в. Смоленского княжения. Наконец, на западе появился еще опасный враг в лице немцев, захвативших в самом начале 13 в. устье Двины. Так ослабевшее Полоцкое княжество оказалось среди сильных соседей. Смоленские князья на востоке захватили полоцкие волости, немцы на западе захватили соседние княжества, середина оказалась угрожаемой литовскими набегами. В этой борьбе и в войнах друг с другом погибли потомки Всеслава и уже к половине 13 в. род их прекратился. Так постепенно замирала самостоятельная политическая жизнь в Полочине.

Другие два княжества — Смоленское и Туровское не достигли такого общественного развития. По смерти Ярослава Смоленск находился во владении сына его Всеволода, а затем внука Владимира Всеволодовича, но не имел тогда значения самостоятельного княжества. Только в первой половине 12 в. Смоленск получил особого князя в лице Мономахова внука Ростислава Мстиславовича. Ростислав много сделал для поднятия своего княжества. Он учредил здесь самостоятельную епископию и наделил ее обширными доходами. В политическом отношении при нем княжество было сильным. Поддерживая своего брата Изяслава в знаменитой борьбе против его дяди — Юрия Долгорукого, Ростислав достиг, однако, того, что Смоленская земля не подвергалась опустошениям. Ростислав по своим семейным традициям был тесно связан с вопросом о киевском великокняжеском столе и сам в глубокой старости умер на великом княжении. Несмотря на широкие политические задачи, поставленные княжеству первым его основателем, оно не получило серьезного значения, как политическое тело. Это объясняется в значительной мере географическим положением земли: Смоленское княжение находилось среди сильных земель — Новгородской, Суздальской, Черниговской; ему некуда было расширяться, заняться колонизацией. Излишки смоленского населения, правда, уходили, но их уход способствовал только ослаблению княжества, так как направлялся в Суздальскую землю и усиливал соседа. Княжество не было сильно еще потому, что раздробилось на уделы. Уже четыре сына Ростислава разделили между собой уделы. Несмотря на такое положение вещей, Смоленская земля просуществовала до конца 15 в. и только пала под ударами такого замечательного политика и полководца, каким был великий князь литовский Витовт. Политическое значение Смоленского княжения к концу 14 в. сделалось очень затруднительным: на востоке вырастала Москва, на западе — Литовское княжество. Тот факт, что Смоленск продержался так долго, объясняется как обширностью его территории, так и рядом других причин. Среди них надо прежде всего указать на характер самих Ростиславичей. Разветвляясь довольно быстро, они, однако, не теряли прочной семейной связи. Междукняжеские усобицы были не известны Смоленской земле, так как князья ее жили между собой мирно. Многие смоленские князья отличались большими дарованиями, особенно в военном деле. Они не довольствовались поэтому мелкими уделами в родной земле и искали счастья вне ее, иногда претерпевая различные превратности судьбы. Такова, напр., судьба Рюрика Ростиславича, бывшего князем у черных клобуков в Поросье (на юге Киевской земли), постриженного в монахи и променявшего клобук на великое княжение Киевское. Не менее интересна судьба двух прославленных героев древней Руси — двух Мстиславов — Храброго и Удалого, отца и сына. Своими подвигами и своей кочевой жизнью они напоминали типы первых князей — богатырей, вроде Святослава, отца Владимира Св[ятого].

История Турова сравнительно с историей Полоцка и Смоленска представляется очень бледной; притом, она вообще очень мало известна. Туров играл крупную роль только во второй половине 10 и в начале 11 вв. Тогда связи древней Руси с Польшей были очень прочны и интересны, а Туров находился как раз на водном пути из Польши в Киев. Кроме того, политика Владимира Св[ятого] и Ярослава Мудрого была еще иным образом связана с западными окраинами Руси; она стремилась к удержанию за собой червенских городов, оспариваемых Польшей; наконец, политика обоих князей ставила своей целью походы на ятвягов и др. литовские племена. Все эти причины давали Турову значение важного центра, базиса для военных операций. Вот почему Туров первое время находился во владении старшего из сыновей великого князя Киевского. При Владимире Св[ятом] здесь сидел старший сын его Святополк, при великом князе Ярославе — такие старшие сыновья — сначала Владимир, а после его смерти Изяслав, при Изяславе Святополк. Таким образом, Туров являлся в 10 и 11 вв. вторым по своему значению на Руси городом после Киева, переходным княжением к Киевскому. Но такое его значение продолжалось недолго, обстоятельства на Руси стали складываться так, что центр княжеской политики перешел на юг — в степь, где кочевали половцы, а колонизация направилась на северо-восток; Литва и Польша совершенно исчезли поэтому временно с политического горизонта русских князей. Таким образом упало и значение древнего Турова. Действительно, после смерти великих князей Святополка, Мономаха и его потомства, он играл роль лишь придатка к Киевскому княжению. Подвергалась даже раздроблению территория Туровского княжества, так как города Клеческ (Клецк), Рогачев на Днепре и Городно (в Пинском у[езде]) перешли во владение линии черниговских князей Ольговичей, а Мозырь на Припяти перешел окончательно в состав Киевского княжества. Только в половине 12 в. в Турове осела самостоятельная княжеская линия в лице князя Юрия Ярославича (из потомков Святополка Изяславича). Главными центрами княжества явились города Туров и Пинск. Впрочем, все это княжение скоро разделилось на ряд мелких уделов. Таковы уделы в Пинске, Несвиже (Минской губ.), в Дубровице и Стопани (в северной Волыни), в Волковыске Гродненской губ. и др. В 13 в. раздробившаяся на уделы Турово-Пинская область потеряла всякое политическое значение, и князья ее то зависели от Галицкого княжения, то подчинялись власти великого князя Литовского. Последнее свидетельство о самостоятельном князе этой области относится к пинскому князю Юрию Владимировичу, умершему в самом конце 13 в. При первых литовских князьях Турово-Пинское княжество, значительно уменьшенное в своем составе, продолжает свое существование в качестве удельного княжества, зависящего от Литовского князя. Вместо Рюриковичей на Турово-Пинском столе мы видим Гедиминовичей, начало которым было положено Наремунтом Гедиминовичем.

В политическом отношении древне-белорусские княжения не выработали одинаковых государственных форм. Наиболее слабым политическим развитием отличается Турово-Пинское княжество, хотя, впрочем, о его внутренней жизни до нас дошли весьма слабые сведения вследствие отсутствия местных источников. Наибольшее развитие получила Полоцкая земля, государственный строй которой является так же развитым, как и государственный строй Великого Новгорода. Древнейшее устройство древне-русских племен состояло в том, что каждое племя имело свои вечевые сходки, веча, на которых решались все важнейшие дела. Эти веча собирались и тогда, когда племя имело своего особого князя. Когда Русь разделилась на особые княжения, в одних княжениях веча имели большое значение, в других — меньшее. Уже древний летописец выдвигает те города, в которых была развита особенно вечевая жизнь. Такими городами были: Новгород, Киев, Смоленск и Полоцк. Вече в Полоцке собиралось в двух местах — или у Св[ятой]Софии или у Св[ятой] Богородицы — Старой, т. е. на площадях двух наиболее почитаемых церквей. Вече собирал князь, но иногда вече собиралось без князя, когда его не было совсем, или когда оно что-нибудь замышляло против него. Кроме того, на вече присутствовал епископ и все свободные граждане, являвшиеся главами семейств. Взрослые, не отделившиеся сыновья, не участвовали в вече. Это была народная сходка, на которую собирались «люди», «мужи полочане», «добрые люди полочане», «вси люди добрыи и малыи», т. е. собирались все без различия сословий богатые (добрые) и бедные (малые) или, как, иногда, определяет летописец — «все горожане». Вече имело громадное значение. Прежде всего, от него зависела передача власти тому или другому князю: оно избирало князя, заключало с ним договор. В виде примера, для иллюстрации сказанного, мы приведем такой факт из числа многих других. В 1151 г. полочане посадили у себя князя Ростислава Глебовича, а своего князя Рогволода Борисовича держали в заточении в Минске. Через восемь лет Рогволод освободился из тюрьмы, нашел себе сильных союзников в лице черниговского князя и появился в Полоцкой земле под Друцком. Тут нашлись у него сторонники. Они превозмогли на вече, прогнали своего князя Ростислава Глебовича и взяли к себе на стол Рогволода. Когда в Полоцке узнали об успехах Рогволода, то в городе началась борьба партий — «великий мятеж». На Полоцком вече начало расти число сторонников Рогволода, хотя полочан смущала клятва, данная ими Ростиславу — без причины ни в чем не обвинять своего князя. Все же партийные соображения превозмогли. Сторонники Рогволода начали с ним тайно сноситься, предлагая ему выдать Ростислава. Тогда последний бежал в Минск, а в Полоцке водворился Рогволод. Таким образом, избрание князя или его удаление было предметом ведомства веча, как главного города, так и его пригородов. С каждым новым князем вече заключало договор-ряд, скреплявшийся крестоцелованием и клятвой с обеих сторон. Договоры были устные, но, вероятно, были и письменные. Так, и позднейшие акты уже литовского периода сохранили нам некоторые черты этих договоров. Полоцкое вече самостоятельно сносилось с другими землями и заключало договор без согласия и участия князя. Так, известен случай в 1226 г., когда полочане заключили договор с князем Давидом Смоленским. В 1191 г. они заключили договор с новгородцами и обещали последним помощь в походе или на литву или на чудь. Не раз полочане заключали торговый договор со своими соседями немцами. Интересен титул, которым себя именовало полоцкое вече в договорах: «А се мы, полочане, вси добрыи люди и малыи». Вече главного города Полоцка имело значение для всей Полоцкой земли и от ее имени вело все переговоры. Но каждый из полоцких пригородов, т. е. второстепенных городов имел свое вече, ведавшее всеми делами пригородов и его округа. Однако, когда дело касалось всей земли, то веча пригородов должны были повиноваться вечу главного города. При таких условиях вече имело огромное значение в земле и во внутреннем управлении. Вообще, Полоцк достиг весьма высоких ступеней народоправства и демократического устройства. Власть князя имела весьма небольшое значение. Он был, главным образом, военноначальником и судьей. Но князь судил не один, а с представителями веча. Князь имел свою дружину, т. е. свое отдельное войско. Старшими членами этой дружины и советниками князя были княжеские бояре. Младшими членами дружин, исполнявшими в то же время различные административные функции, были детские, позже получившие название дворян, т. е. люди, составлявшие двор князя. Для содержания себя и своего двора князья имели свои доходы, собирали пошлины, дани.

В Смоленской земле вечевая жизнь была менее интенсивна, чем в Полоцке, но и здесь вече занимало прочную позицию и являлось руководителем политической жизни земли. По занятии княжеского стола Ростиславом Мстиславовичем его потомство прочно утвердилось в земле, вече быстро сжилось с новой династией. Видимо, Ростиславовичи здесь во всем пользовались достаточной популярностью. Но все-таки бывали распри между князем и вечем, доходившие до изгнания из Смоленска князя (Ярополка Романовича). Вече отказывалось признавать неугодных ему князей, уступая иногда только силе (Святослав Мстиславович в 1222 г. силой взял Смоленск, так как вече отказалось его признавать, но оно и после занятия города оказывало князю оппозицию). Таким образом, вече сохранило за собой важное право признавать или не признавать вновь вступающего на стол князя. Весьма большой функцией веча было законодательство. Только в очень немногих древне-русских землях вечевой уклад дорос до издания законов на вече, как это было в Пскове и Новгороде. Но в Смоленске законы также издавались вечем, что указывает на широкое развитие здесь вечевой жизни. Так, знаменитая грамота Ростислава Мстиславовича об утверждении Смоленской епархии в 1150 г. издана «думой с людьми своими». Вече не только законодательствует, но и ведет вместе с князем дипломатические сношения: в посольствах оно посылало, напр., в Ригу, своего представителя, который действовал рядом с княжеским представителем. Есть указания и на то, что Смоленское вече самостоятельно, независимо от князя решало вопрос о войне и мире. Так широко была развита политическая жизнь в стране. В Смоленске рано намечаются и партии, причем выделяется боярская партия в противовес более демократическим элементам. Между партиями происходили иногда крупные столкновения. Вообще, бойко и живо шла жизнь населения города Смоленска.

В отношении классовых подразделений древний период Белоруссии представляет собою простую схему. Этот период не выработал сословного деления. Поэтому господствует идея равенства всех граждан, но это равенство имело только политическое значение. Бояре и дружинники князя не пользовались какими-либо преимуществами. Важнее особенности экономического развития, которые сказывались в строе земель. Это различие давало себя чувствовать и создавало как бы два класса населения — добрых людей, т. е. более зажиточных людей и богатых и малых людей — со скудными материальными достатками. Очень вероятно, что и в княжие бояре обычно попадают из числа добрых людей. Таким образом, наряду с материальным достатком, эти элементы получали и значение в административном отношении. Не удивительно поэтому, что более состоятельные классы иногда получали доминирующее значение и на вече. Это в большей мере чувствуется в Смоленской земле, нежели в Полоцкой, где политическая жизнь долгое время не знала такого развития. Материальное достояние более достаточного класса основывалось, главным образом, на торговле. Землевладение в изучаемый период еще не имеет значения в классовом подразделении. Значение землевладельцев нарастает только к исходу этого периода и получает господствующее положение уже в следующий, литовско-русский период.

Несмотря на соседство с русью, литовское племя весьма поздно становится известным русским летописям. Правда, еще Владимир Св[ятой] ходил воевать на ятвягов, но летописец сообщает об этом самое краткое известие. Только к концу 12 в. имя литовцев чаще встречается в наших летописях. В этом веке, в его начале, литовцы иногда совершают набеги на земли соседнего Полоцкого княжества. В то же время галицко-волынские князья рядом походов в Ятвягскую землю, порабощают ятвягов и имя их скоро исчезает. Только около половины 13 в. среди литовских племен замечается стремление к образованию государства. Долгое время литовское племя живет в весьма первобытных условиях быта. Оно делилось на несколько отдельных племен: пруссы, собственная литва (в б[ывшей] Виленской губ.), жмудь (в б[ывшей] Ковенской губ.), лейтголла (латыши), корсь(куроны в Курляндии) и, наконец, ятвяги. Все эти племена жили в условиях родового быта, имея многочисленных родовых старейшин. Наша летопись и древнейшие немецкие хроники называют этих старейшин «князьями», насчитывают многие десятки их. Эти князья пользовались почетом и уважением литовцев и остальное население находилось у них в подчинении.

Ни торговлей, ни ремеслами литовцы не занимались и даже не имели поселений городского типа. Они жили в лесах, в бедных хижинах, занимались земледелием или бортничеством. Культурное их развитие стояло очень невысоко. Сведения о религии литовцев сохранились у позднейших писателей. Эти сведения придают литовской религии характер стройно выработанных религиозных представлений. Но в этих сведениях имеется немало домыслов позднейшего характера. Литовская религия отличалась такой же примитивностью, как и весь быт литвы. Они верили в Перкуна, бога грома и молнии. Вообще они поклонялись силам природы. Они почитали ужей и насекомых, любили гадания, поклонялись духам природы. Литовцы имели жрецов, но рассказы позднейших писателей о значении жреческого элемента литвы являются большей частью вымышленными.

Около половины 13 в. в среде литовских племен замечается стремление к объединению. Трудно объяснить причину этого стремления, но толчком ему послужили, видимо, военные обстоятельства. В походах на Полоцк или с полоцкими князьями литовцы должны были научиться объединять свои мелкие отряды под начальством одного из князьков; для того, чтобы отбиваться от нападений галицких князей, им приходилось прибегать к тому же средству. В самом начале 13 в. на Балтийском побережье появляются два немецких ордена крестоносцев. Один поселился по приглашению мазовецкого князя среди пруссов, другой — Ливонский орден — укрепился у устья Западной Двины. Оба ордена получили благословение от папы силой оружия распространять христианство. Это предвещало покорение и неволю для литовцев. Пруссы были очень быстро порабощены. Ливонский орден укрепился среди латышей, покорял их и угрожал литве и жмуди.

Все эти обстоятельства дали мысль одному из очень предприимчивых князьков Мендовгу начать дело образования государства, для борьбы с врагами. Может быть у него были предшественники. Литовские летописи передают целый ряд преданий, но все эти рассказы не носят характера достоверности. Мендовгу пришлось выдержать очень сильную борьбу, причем он показал себя искусным политиком. Мы видим его во главе собственной литвы, во главе с городо[м] Керновым. Он захватывает соседние русские земли и даже свою столицу переносит в Новгородок (н[ынешний] Новогрудок), где устраивает свою столицу. Он вообще стремился подкрепить себя силами русского населения. В Полоцке прекратилась местная династия, и на Полоцком столе мы уже видим Мендовга, племянника Товтивила. Мендовгу было трудно справиться с галицкими князьями, которые даже устроили против Мендовга сильную коалицию, объединив с собой Ливонский орден и возбудив против Мендовга Товтивила. Тогда Мендовг вошел в сношения с Ливонском магистром, принял крещение и даже был коронован королем литовским — папским представителем. Галицийская коалиция разбилась. Но кроме того он вошел в связь с галицкими князьями при посредстве своего сына Войшелка. Последний был князем в Слониме и Волковыске. Благодаря влиянию Войшелка состоялся мир с галицкими князьями. Сам Войшелк, крещенный по православному обряду, удалился в монастырь.

Таким образом, Мендовг в сильной мере опирался на поддержку ордена. Он даже подарил ордену часть своих земель, в том числе и Жмудь, хотя жмудины и не пустили к себе рыцарей. Появление немцев на литовских землях стало вызывать ропот. Начались восстания, во главе которых стал Мендовг, превратившийся опять в ревностного язычника. Однако возвышение и политика Мендовга вызвали против него заговор его же родственников. В 1263 г. он был убит вместе с двумя своими сыновьями князьями Тренятою и Довмонтом. После смерти Мендовга начались смуты в среде его родственников и взаимное их истребление.

Сын Мендовга Войшелк, поддерживаемый русскими городами, княжил некоторое время и жестоко расправился с врагами отца, но затем опять ушел в монастырь. Княжение Мендовга положило основание государству, составленному из Литвы и соседних русских областей. Уже политика Мендовга намечала пути последующей политики литовской династии. Мендовг колебался в выборе между крестоносцами и католичеством с их западной культурой и между русскими областями с их восточной культурой. Малочисленное литовское племя, притом мало культурное, в этом выборе значения не имеет. В конечном итоге Мендовг не без влияния своего сына Войшелка, на первый план выдвинул связи с белорусскими землями, чем определилась дальнейшая политика последующих князей.

Княжение таких замечательных лиц, как Гедимин (ум[ер] 1341) и Ольгерд (ум[ер] 1377) блестящим образом выполнили задачу, указанную Мендовгом. Они окончательно объединили под своей властью все литовские племена, скрепили с новым государством Жмудь, наконец, распространили свою власть на все западно-русские земли. Полоцк с 1307 г. окончательно перешел во власть предшественника Гедимина — Витеня; некоторое время здесь еще сидели подручные князья в качестве правителей (последним был князь Андрей, старший сын Ольгерда, участвовавший в Куликовской битве). Минские князья перешли во власть Литвы в первые годы 14 в.; около того же времени пало самостоятельное значение и турово-пинских княжеств. Ольгерд женился еще при жизни отца своего Гедимина, на единственной дочери последнего витебского князя Ярослава Васильевича и таким путем приобрел права на это княжество. Ольгерд утвердил свое влияние и в Смоленске, хотя окончательное подчинение последнего принадлежит уже Витовту. Лежавшие вне этих пределов княжества, т. е. Волынь, Киев и Чернигово-Северские земли тоже подчинились и присоединились к Литовско-Русскому государству при Ольгерде. Ольгерд и Гедимин являются настоящими основателями Литовско-Русского государства. Они положили начала той связи, которая начала объединять Литву и белорусские области. Присоединение белорусских земель не было насильственным. Это было присоединение с согласия населения, ввиду очевидной политической выгоды такого союза. Гедимин, кажется, первым стал называть себя князем не только литовским, но и русским. И даже столицу из литовских Трок перенес на новопостроенный город на белорусской территории — Вильну. Уже Гедимин старается придать прочную спайку новому государству. Он стремится к развитию промышленности и торговли. Ольгерд в своей деятельности опирался, главным образом, на русский элемент и русские земли заняли в правительственной системе Литовско-Русского государства доминирующее положение.

Когда Литва подчинила себе белорусские княжества, то на ее стороне была военная сила. Но литовцы и соседние белорусские княжества были хорошо ознакомлены друг с другом вследствие предшествующих сношений. Отношения эти были более мирного характера, чем враждебного. Поэтому русское население охотно подчинялось власти литовских князей, которые приносили свою защиту от сильных соседей и прекращали междоусобную борьбу. К тому же в обеих западно- русских землях русский княжеский род прекратился (Полоцкая земля), другие же (Турово-Пинская область, Северские княжества) так раздробились, что владетельные князья превратились в простых вотчинников, помещиков; княжества их утеряли характер государства, превратившись в поместья, иногда очень мелкие. В силу этого литовцы являлись не как завоеватели, но как элемент, вносивший известный прочный правопорядок в народную жизнь. Само объединение Литвы и Руси являлось [не] следствием завоевания, но добровольного подчинения белорусских областей Литве. Литовские князья не вносили ничего нового в жизнь русских областей. Среди громадного большинства литовских язычников было уже немало и православных. Религиозная терпимость была основой политики литовских князей. Малокультурные литовцы быстро подчинились белорусскому влиянию. Наглядным доказательством этого служит употребление языка в государственных актах того времени. Из этого факта ясно, что белорусский язык был в то время языком высших классов в самой Литве. Действительно, даже и великие князья не только были грамотны на этом языке, но и употребляли его в домашнем обиходе. Удельные князья — Гедиминовичи, получившие уделы в русских областях, принимали православие, женились на русских и многие из литовских князей явились горячими поборниками православной веры. Даже среди великих князей православие начало утверждаться: Ольгерд принял его и дважды был женат на русских княжнах (витебской Марии и тверской Юлиане), Витовт, тесть великого князя Московского, тоже был православным до перехода в католичество; утверждают, что и ярый впоследствии проводник католицизма Ягайло, в молодости исповедывал ту же веру и носил в крещении имя Якова.

Иное положение создалось, когда великокняжеский престол занял сын Ольгерда Ягайло. Он был сам женат на тверской княжне Юлиане и, по-видимому, в молодости исповедывал православие. Однако, в силу частью честолюбия, частью в силу политических соображений, Ягайло принял предложение польских панов жениться на польской королевне Ядвиге и возложить на себя корону Пястов. Поляки, однако, ставили очень важные условия: принятие Ягайлой католичества и крещения по католическому обряду всех Ягайловых подданных. Ягайло крестился, крестил языческую Литву и Жмудь. За Ягайлой последовали многочисленные князья Гедиминовичи, многие из которых при этом изменили православию. О проведении католицизма в русских областях не могло быть и речи. Но с проникновением католицизма для православной религии появлялась очень серьезная опасность. За религиозным вопросом само собой подымался вопрос о преобладавшем значении польской национальности. Наконец, акт унии с Польшей 1386 г. подвергал опасности и самое самостоятельное существование Литовско-Русского государства. Однако, Ягайло встретил решительный отпор своего двоюродного брата Витовта. Отец Ягайлы был великим князем Литвы и Руси. Но соправителем его был младший брат его Кейстут. Братья жили очень дружно и разделили между собой управление таким образом, что Ольгерд управлял русскими областями, а Кейстут, убежденный язычник, управлял литовскими землями, где он пользовался популярностью. После смерти Ольгерда начался краткий период соправительства Ягайлы и Кейстута. Но племянник не мог примириться с соправительством влиятельного Кейстута. Началась борьба, среди которой престарелый Кейстут был лишен жизни Ягайлой. Место Кейстута занимает его сын Витовт. Но между двоюродными братьями завязалась многолетняя борьба, пока, наконец, Витовт не заставил Ягайлу признать себя великим князем литовским (1395 г.) и принес Ягайле, как королю польскому, данную присягу. Таким образом, с формальной стороны Литовско-Русское государство оказалось в вассальной зависимости от Польши. Впрочем, эта вассальная зависимость была вскоре (1401 г.) заменена актом унии между Литвой и Польшей.

Великокняжение Витовта — важнейший период в создании Литовско-Русского государства. Великий князь отличался глубоким государственным умом, необыкновенной энергией и умел поставить свою политику в отношении областей так, что пользовался широкой популярностью среди населения. Это был выдающийся организатор вновь слагающегося государства, обладающий притом достоинством мудрого и храброго полководца. Основной целью его политики было создание самостоятельного Литовско-Русского государства и примирение двух господствовавших в нем национальностей. Его деятельность оставила в населении столь глубокий след, что и впоследствии все распоряжения и постановления Витовта пользовались высоким авторитетом. Витовт прежде всего стремился скрепить государство, составленное из разнородных частей. Так, он удаляет князей из уделов даже там, где они играли роль наместников великого князя, и передает управление в этих землях местному вечу, закрепляя свои распоряжения выдачей особых жалованных грамот, которые являются местными конституционными хартиями. Так, при нем окончательно были удалены удельные князья из земель Полоцкой, Витебской, на тех же основаниях он присоединил к Литовско-Русскому государству Смоленскую землю. Эти уставные грамоты Витовта, впоследствии подтверждались его преемниками (подлинники до нас не дошли) и составляли до начала 16 в. основные конституционные законы государства. Удельные князья были частью лишены своих столов, частью получили княжения, не имевшие политического значения, как напр[имер] в Северской земле.

Подтверждение изстаринных прав населения, высокое уважение к белорусской национальности, отсутствие религиозных гонений и даже стремление поднять престиж православной церкви утверждением особого от Москвы митрополита в Киеве (им был знаменитый своей ученостью Григорий Цамблак) — все эти условия в высшей мере способствовали сплочению юного государства и сделали политику Витовта национальной и популярной.

Во внешней политике Витовт окончательно освободил Литву и Русь от надвигавшихся на них врагов. Это была сложная и трудная работа, увенчавшаяся успехом. Прусский орден не удовлетворился принятием Литвой христианства, и, забыв об основной задаче своей борьбы — христианской проповеди, готовился к грозным событиям. Витовт соединился с Ягайлом, т. к. это было общее дело, и разбил рыцарей при Грюнвальде или Танненберге (1410 г.). Поражение было настолько сильное, что орден [распался]. Великое княжество Литовское не знало татарского владычества в той мере, в какой его знала Русь восточная. Но татары хозяйничали в южной Руси, составляя силу, с которой нужно было считаться. Витовт сначала довольно умело повел политику с татарами, но понесенное им поражение при Ворскле положило предел его стремлениям на юго-восток. Но и положение орды было не таково, чтобы напирать на южную Русь, почему татары фактически оставили свои нападения на южные пределы государства. На востоке, в сношениях с Москвой, Витовт придвинул границы государства и даже некоторое время держал в сфере своего влияния Великий Новгород. Труднее было Витовту установить свои отношения в Польше, ввиду тенденции польской дипломатии рассматривать Литву как государство, соединенное с Польшей. Деятельность польской дипломатии была настолько агрессивна, что воспользовавшись поражением на Ворскле, она побудила Витовта заключить в 1401 г. акт унии с Польшей. Правда, этот акт был ослаблен Городельским привилеем 1413 г. Но отношения к Польше приводили Витовта к мысли об окончательном отделении Литвы от этого государства. Витовт всю жизнь лелеял эту мечту, оставляя ее выполнение до наиболее удачного времени. Так, уже в 1393 году он заключает с Ливонским орденом в Салинском замке соглашение, по которому Литва долженствует сделаться самостоятельным государством, не состоящим в связи с Польшей ни в форме унии, ни в форме насильственного подчинения. Эта идея была популярна. Всякого рода настояния со стороны Польши Витовт передавал на суд подданных. Так, когда королева Ядвига, недовольная содержанием мирного трактата Витовта с ливонскими рыцарями, напоминала ему о его вассальном подданстве Польше, то Витовт созвал сейм в Вильне и получил от собравшихся единогласный ответ: «Мы не подданные Польши, мы всегда были вольны; наши предки никогда не платили дани полякам и мы не будем платить и останемся навсегда при своих вольностях».

Но Витовт, занятый сплочением государства, откладывал окончательное решение вопроса о разрыве с Польшей. Эту деятельность он проявил к концу своего великого княжения. Он был бездетен, между тем у Ядвиги были сыновья, и по Городельскому привилею Литовско-Русское государство в случае смерти Витовта бездетным переходит к Ягайле и, наоборот, Польша переходит к Витовту в случае смерти Ягайлы бездетным. Но оба были тогда уже весьма почтенными старцами, и будущее для Витовта было ясно. Витовт в 1427 году возбуждает вопрос о законности рождения сыновей Ягайлы, но это щекотливое дело было улажено поляками. Тогда Витовт вступает в более тесные сношения с императором Сигизмундом и получает от него обещание прислать Витовту королевский венец, что означало бы акт полной самостоятельности. Назначен был и съезд в Луцке на Волыни в 1429 году, куда Витовт явился в сопровождении блестящей свиты. Сюда прибыл и германский император Сигизмунд. Когда здесь же зашла речь о признании Витовта королем, то польские дипломаты начали сильную борьбу. В конце концов они отъехали из Луцка, за ними бежал оттуда же и Ягайло. Поляки обратились даже к папе, который стал на их сторону и обратился к Витовту с соответствующим увещеванием. Вопрос о короне обсуждался в течении многих месяцев и в сентябре 1430 г. в Вильне был назначен акт коронования Витовта. Сигизмунд отправил к нему корону, но поляки решили ее перехватить. Посольство Сигизмунда не решилось при таких обстоятельствах пробираться в Литву и вернулось обратно. Блестящий съезд, назначенный для коронования, на котором присутствовал Ягайло, великий князь Московский и даже московский митрополит Фотий, начал постепенно разъезжаться. Престарелый Витовт был чрезвычайно огорчен, заболел и умер в октябре того же года, в присутствии Ягайло и др., оставшихся еще почетных гостей. Так окончилась попытка Витовта. Витовт стремился создать самостоятельное Литовско-Русское государство, опираясь при этом на русские области и создал для последних, как мы видим, такие условия, которые привлекали к нему русское население, несмотря на то, что он изменил православию и перешел в католичество. Иное положение создалось со смертью Витовта, когда Ягайло оказался распорядителем судеб государства. Ягайло был известен, как ярый проводник католицизма. Сын русской княжны, он, однако, не пользовался популярностью в русских областях и был там мало известен.

После смерти Витовта (1430 г.) король Ягайло назначил его преемником младшего из Ольгердовичей — Свидригайло. Этот князь был известен своей многолетней борьбой с великим князем Витовтом. Когда еще в 1392 г. Витебский удел перешел во владение великого князя Витовта (до этого времени Витебск находился в пожизненном владении жены Ольгерда Ульяны) и Витовт назначил своего племянника Федора Васну, Свидригайло внезапно появился в Витебске, убил Ф. Васну и покняжился здесь. Витебляне оказали очень энергичную поддержку своему новому князю, но все-таки он не мог удержаться, был изгнан Витовтом и должен был бежать из Витебска. После долгого скитания Свидригайло помирился с Витовтом и получил от него удел — Северскую землю, но оттуда вследствие возникших несогласий снова бежал (после 1403 г.), хотя позже (с 1410 г.) снова появился в Северщине и владел ею до смерти Витовта.

Назначая преемником великого князя Витовта, столь упорного его антагониста, Ягайло, очевидно, имел в виду, что новый великий князь будет держаться другой политической программы и не будет пользоваться поддержкой тех элементов, которые так высоко подняли власть Витовта. Очевидно, Ягайло назначением великим князем Свидригайло хотел исправить то, что было потеряно поляками при его предшественнике. Витовт, сын Кейстута, опирался, главным образом, на центральную часть государства — собственную Литву и Жмудь. Здесь знали его отца Кейстута, здесь поддерживали и его сына Свидригайло; окраинный князь был хорошо известен в Витебске, Северщине, на Волыни и в Подолии, но совершенно неведом литовцам. Таким образом, новый князь должен был опираться хотя и на многочисленный, но малосплоченный окраинный элемент. Однако, все эти расчеты Ягайлы и его польских советников оказались непрактичными. Прежде всего, на самого Свидригайло трудно было положиться. Это был человек весьма способный к кипучей деятельности, но мало настойчивый и в сильной мере преданный пьянству. У бывшего удельного князя, удачно подымавшего восстания многих областей, не доставало умения полководца, ведущего большое войско. Но за этими личными качествами, может быть и ненавистными Ягайлу, выступили условия, по-видимому, совершенно неожиданные для поляков. Свидригайло был действительно весьма популярен среди белорусского населения. Между тем, белорусские области, особенно наиболее знатные элементы их населения, имели много поводов к недовольству настоящим положением вещей. Прежде всего, была совершенно ясна опасность, угрожающая русской народности и используемой ею религии от надвигающегося полонизма и католицизма. Затем аристократические элементы, преобладавшие в русских областях, удельные князья и бояре, были сторонниками полной самостоятельности государства.

Свидригайло оказался очень неподатливым великим князем по отношению к полякам и Ягайло. Одновременно с назначением его великим князем, польские гарнизоны заняли Подольскую землю и поляки потребовали уступки Волыни. При первом известии о занятии поляками Каменца Свидригайло пришел в ярость, арестовал находящегося тогда в Вильне короля Ягайло и отпустил его только тогда, когда сделаны были распоряжения о возврате Подолии. Этот резкий поступок показал равным образом и настойчивость и бестактность нового великого князя; для поляков сделалось ясным, что от него нельзя ожидать никаких уступок. Свидригайло немедленно собрал большое войско, которое блистало шлемами многих удельных князей, отправился на Волынь и заставил Ягайло снять осаду Луцка.

Всем этим Свидригайло сильно раздражил поляков и, кроме того, своей внутренней политикой он вооружил против себя значительную часть литовцев. Среди последних нашлись заговорщики, которые во главе с князем Семеном Гольшанским и братом Витовта удельным князем Стародубским Сигизмундом Кейстутовичем напали в городе Ошмянах на Свидригайло, захватили в плен его семью и провозгласили от имени Ягайлы великим князем Литовским Сигизмунда Кейстутовича. Все это было сделано с помощью и по указаниям поляков.

Свидригайло успел спастись в Полоцк. С этого момента (1432 г.) в течении двух лет Литовско-Русское государство находилось в междоусобной борьбе. Русские удельные князья и крупное боярство стало на сторону Свидригайлы, Литва, Жмудь и Подляхия с преобладающим мелким служилым людом поднялись за Сигизмунда. Хотя на стороне Свидригайло было значительное численное преимущество, но он делал военные ошибки и потому терял сражение за сражением, пока, наконец, битва под Вилькомиром не доставила его противнику такого превосходства, что Полоцк, Витебск и Смоленск признали Сигизмунда, а Свидригайло убежал в Киев и здесь утвердился в Киевской и Волынской областях. В самом деле, в этой битве Свидригайло и его сторонники понесли страшное поражение. Было убито 13 русских князей и полегло до 40 тыс. воинов. Попало в плен 12 князей и 1500 бояр и немецких баронов, пришедших с ливонским магистром помогать Свидригайло. Создалось довольно неопределенное положение, длившееся до 1440 г., когда в Вильно вновь был совершен государственный переворот; состоялся заговор во главе с волынскими князьями Чарторыйскими, последствием которого была смерть Сигизмунда. Обстоятельством этим воспользовалась литовская партия и провозгласила великим князем младшего брата короля польского Владислава Ягайловича — Казимира. Вследствие малолетства последнего его именем стал управлять литовский князь Ян Гаштольд.

Соединение земель Литовской, Жмуди и Белорусских княжений на первое время представило собой чрезвычайно сложное и необычайное, с точки зрения и современной науки государственного права и с точки зрения аналогичных примеров средневековья, устройство. Большой сложностью отличается территориальное устройство. Все государство слагается из следующих самостоятельно живущих земель: из удельных княжений, из областей-аннексов, находившихся в состоянии федерации или унии с центральным княжением, т. е. из земель Витебской, Полоцкой, Смоленской и Жмудской и, в известной мере, Подляшской, наконец, из территории собственной Литвы с прилегавшими к ней частям бывших русских областей. Но, в смысле государственного устройства, части собственной Литвы находились не в одинаковом положении. Земли собственной Литвы, в смысле управления, притягивали к себе и отделенные русские волости. Наконец, к этим трем частям государства надо прибавить три южные провинции его, не вошедшие в состав Белоруссии, именно земли Киевскую, Волынскую и Подольскую, имевшие особое автономное устройство.

Необходимо тут же в кратких словах выяснить положение южных провинций государства, впоследствии составивших польские провинции и положивших начало Южной Украине. Эти земли в древнейшее время имели князей-наместников из числа Гедиминовичей и по уничтожении уделов вошли в состав государства: Волынь в 1444 г. по смерти бездетного Свидригайлы и Киевская земля в 1471 г. по смерти Семеона Олельковича. Обе земли получили особое провинциальное устройство с автономным управлением, но без признаков сохранения государственной самостоятельности. Восточная Подолия управлялась винницкими и браславскими старостами, не имея значения даже автономной провинции. Все эти провинции до присоединения их в 1569 г. к Польше несли на себе еще последствия татарского разорения, были слабо заселены, здесь почти незаметно торгового движения. Частые нападения татар сдерживали колонизацию этих южных провинций. Центральные города имели лишь значение крепостей (Киев, Черкассы, Канев, Браславль, Винница, Луцк, Владимир), охраняющих юг от татар. Немногочисленное население их ютилось под крепостными стенами, ища здесь защиты. Только Волынь была гуще населена и имела весьма развитое частное землевладение. Напротив, Киевщина и Подолия ждали еще колониста и заселение их началось только после 1569 г.

Общий принцип, исторически заведенный в эту сложную конструкцию государства, состоял в признании «старины», т. е. из старинного уклада жизни каждой обособленной части государства, и в признании господства древне-русских правовых норм.

Это значит, что каждая часть сохраняла свои права и государственное устройство. По тогдашним понятиям, в Смоленске или в Полоцке, напр., княжил князь, «который у Вильни и на Троках». Некоторые ученые называют такое соединение земель федерацией под главенством князя собственной Литвы. Это определение верно с точки зрения современного права, но люди 15 в. углубляли это понятие федеративного устройства в смысле понимания этого строя как личной унии, причем князь Вильны объединял в своем лице остальные земли-княжения. Поэтому литовский князь одновременно рассматривался, как князь Смоленский, Полоцкий и Витебский, что иногда выражается в документах. Но наряду с князем Литвы, объединявшим ряд княжений, были и особые удельные князья, находившиеся в вассальной зависимости от великого князя.

В удельных княжениях сидели частью Рюриковичи, частью Гедиминовичи. Рюриковичи с своими княжениями или сами переходили в вассальную зависимость от великого князя, или принуждаемы были к тому великими князьями. Гедиминовичи получали удельные княжения там, где пресекался род Рюриковичей и где, по соображениям политическим, великий князь не считал возможным устранить самостоятельность земли. В положении Рюриковичей и Гедиминовичей замечается немалая разница: в смысле большей зависимости от великого князя, и в смысле большей легкости, с которой великие князья лишали уделов непокорных им Гедиминовичей. Однако, внутренняя жизнь удельных княжений не терпела изменений от этих различий. Удельный князь приносил «покору» великому князю, т. е. акт подчинения, обычно выражавшийся в особой присяжной записи. Верная служба и военная помощь великому князю составляли обязанность удельного. К этому присоединялся платеж дани. Но удельный князь связан с великим «братством». Он имеет право давать советы великому князю — заседать в его раде, т. е. в совете. Но внутри удел управляется по старине, великокняжеская власть в нем не действует. Жизнь удела протекает в нормах древне-русского права. При удельном князе есть боярская дума, состоящая из управителей областей, придворных чинов, вообще из боярства. С этой думою князь решает все дела и она скрепляет своим согласием и присутствием акты его правительственной деятельности. Дело суда, раздача земель, устроение военной службы и прочее находится всецело во власти удельного князя. Наряду с боярством бытуют и вечевые собрания.

В смысле территориальном уделы были разбросаны в различных частях государства. В границах собственной Литвы были разбросаны преимущественно уделы Гедиминовичей, которые с течением времени вошли в состав собственной Литвы. Таковы, напр., уделы: Городенский, Новгородский, Минский, вошедшие в состав собственной Литвы во второй четверти 14 в., Мстиславский (на Соже) с Могилевом и Мглином (Черниговская губ.), просуществовавший до 1527 г.; Подляхия во главе с Берестием была уделом при Гедимине и Витовте, причем кобринская часть Подляхии князей Сангушков просуществовала до 1519 г.; Турово-Пинское княжество имело князя до 1524 г.; тогда же закончило свое существование княжество Городецкое (Давид-Городок на Припяти); Слуцкое и Копыльское княжества просуществовали до начала 17 в. Все эти княжения были вкраплены в территорию земель, находившихся в непосредственной власти великого князя. Густой ряд княжений, составлявших почти сплошную территорию, находился на востоке. Здесь были почти исключительно княжения Рюриковичей. Когда началась объединительная политика великих князей Литовских, когда влияние католицизма стало сказываться в Литве, почти все эти княжения, признававшие дотоле великого князя Литовского, перешли со своими землями под власть тогда окрепшего великого князя Московского. По территории этих княжений легко видеть, как далеко, даже за пределы белорусской народности, заходила власть великого князя в первый период истории Литвы и Руси.

Так, в пределах бывшей Смоленской земли важнейшими уделами были: Вяземский, Торопецкий, Бельский. В пределах Чернигово-Северской земли важнейшими уделами были: на землях древних радимичей разделившиеся с 1356 г. на Трубчевский и Новгород-Северский и потерянный Литвою в 1499 г. Стародубовский [уезд] с городом Гомелем, бывшем в составе Литвы по 1432 г., причем, однако, Гомель остался за Литвою. На крайнем юго-востоке были уделы Новосильский, Белевский, Одоевский, Воротынский, Мазецкий, Тарусский (в Калужской губ) и др., отошедшие к Москве большею частью в 15 и начало 16 в.

Очень интересно устройство земель Полоцкой, Витебской и Смоленской, из которых первые две очень рано вошли в состав Великого княжества. Сначала у них были князья. Но в этот ранний период сложения государства даже право избрания удельных князей, признававших власть великого князя, и даже признание власти великого князя зависело от согласия веча каждой отдельной земли, т. е. держался еще древнерусский вечевой уклад. Так, в половине 13 в. в Полоцке водворился не без помощи военной силы литовский князь Мингайло, но его внук Борис княжил в Полоцке только потому, что держался старины: «Пануючи ему в Полоцку, был ласков на подданных своих и дал им, подданным своим, вольности и вечу мети и в звон звонити и потому ся родити как у Великом Новгороде и Пскове». При сменах великих князей в Вильне каждая земля в отдельности признавала над собой власть великого князя. Власть Витовта в 1404 г. утвердилась в Смоленске только потому, что здесь великий князь имел свою партию и сверх того приказал смольнянам «лготу многу чинити». В 1440 г. паны литовские посадили в Вильне великого князя Казимира, но каждая земля в отдельности признавала его не без переговоров и уступок со стороны великого князя. Этот порядок отдельного признания великого князя закончился только в 1492 г. с избранием Александра великим князем на общем сейме в Вильне. В ранний период общегосударственной жизни местные земские веча, каждое в отдельности, решали вопросы войны и мира и не всегда согласно с тем, как решал великий князь. Местные же веча сами определяли уплату экстраординарных налогов на военные нужды. Наконец, местное законодательство находилось во власти областного веча, напр., вопросы торгового, гражданского права, вопросы о местных финансах и т. п. Деятельность местного веча в области правосудия продолжалась до половины 16 в., т. е. тогда уже, когда веча превратились в местные сеймы шляхты.

Древние обычаи в отношении власти к населению сохранялись долгое время настолько, что даже великие князья Казимир и Александр, отправив государственные дела в собственной Литве, переезжали в области-аннексы, жили здесь некоторое время и управляли областями совместно с местным вечем.

Земли управлялись на основании уставных грамот, т. е. местных конституционных актов. В основу этих законов, регулирующих местную жизнь, положен принцип, что «мы (т. е. господарь) старины не рушаем, и новины не вводим». Действительно, грамоты закрепляли за собою политический, социальный и правовой порядок, выработанный в этих землях в течении предшествующих веков. Ведь Полоцк и Витебск представляли собою народоправства, в которых всеми делами ведало вече. И теперь собрание добрых и малых людей, всех горожан являлось высшим органом в делах, касающихся местного управления. Оригинальною особенностью древне-русского города было его единение с землей, т. е. с целой областью; город был центром и на вече принимали участие жители области и города, отчего не существовало строгого различия между городскими и сельскими классами общества. С таким же характером город являлся и в уставной грамоте. Город имел свою казну, городские выборные присутствовали на суде наместника. Нормы уголовного и гражданского права, выработанные обычаем, были закреплены теперь законом. Постановления уставных грамот указывают на высокое политическое развитие древне-русского земства. Так, великий князь гарантировал областям личную безопасность жителей (именно неприкосновенность личности: никто не мог быть лишен свободы и казнен без суда и следствия), свободу женщин, остающихся без опекунов, от принудительных по желанию великого князя браков, право передвижения в соседние области и за границу государства, неответственность семьи за преступление одного из ее членов, сохранение личных привилегий и «чести» шляхетства; в области имущественных прав граждан были подтверждены права владения имуществом, завещания, наследования. Наконец, грамоты обеспечивали старинное процессуальное право, торговый суд, личность и имущество граждан от притеснения со стороны местной администрации и определенные обязательства населения по отбыванию государственных податей и повинностей. По объему и важности обязательств, принимаемых государем по отношению к каждой отдельной области видно, что земские грамоты были конституционными грамотами отдельных земель. Земли Полоцкая, Витебская и Смоленская оставались особыми государствами. Они в действительности сохраняли и внешний облик отдельных княжений: в каждой земле сохранялись придворные должности, занимаемые местными уроженцами, напр., должность маршалка, конюшего, ловчего, окольничего, сокольничего, бобровничего, ключника и др. На случай своего приезда великий князь имел полный придворный штат в каждой земле, как это было при удельных князьях. Город даже сам сносился, правда, только по торговым делам, с соседними государствами и городами, напр., с Ригой и др. В городе был великокняжеский наместник, но он назначался господарем из местного боярства и с согласия всего поспольства, т. е. всех жителей. Наместник, вступая в управление, приносил присягу, подобно древнерусскому князю. Вообще в грамотах много интересных штрихов, встречаются выражения и определения, соответствующие не только духу, но и по архаичности текста древним присяжным княжеским грамотам, которые витебские и полоцкие князья выдавали населению в древнейшее до-литовское время.

При таких условиях жизнь земли приобретала характер жизни обособленного государства на основах древнерусского права. Земля управлялась своим вечевым собранием, имела свои финансы и проч. Высшим органом суда, управления и законодательства было местное вече, иногда теперь называемое «сеймом». Как и в древности, этой жизнью живет вся земля, без различия классов общества. Но в ней есть уже некоторые особенности, указывающие на постепенное проникновение новых взглядов. В литовское время на вечах замечаются признаки классовой борьбы, борьбы партий, так что иногда самому великому князю приходится издавать декреты о том, чтобы партии жили между собой «сгодно», чтобы на вече сходились все для решения общих дел «подавному», т. е. как это бывало в старину. О древних порядках приходилось вспоминать, потому что появились новые явления в жизни. Заметно разделение партий на основе классовых интересов.

Хотя решают дела «вси полочане, добрые и малые люди», но «добрые», т. е. бояре, находятся в борьбе с «малыми», т. е. с мещанами, городскими дворянами и с чернью. «Малые люди» иногда стремятся, в силу своей численности, вытеснить боярство с веча и решать дела по-своему, против чего протестует последнее. Партийное разделение, соответствующее классовому делению, указывает на зарождающуюся дифференциацию сословий, которая повела с течением времени, как увидим, к полному отделению сословий и к обособлению в политической жизни.

Великое княжество Литовское в собственном смысле имело очень сложное территориальное устройство. Сообразно историческому происхождению своей территории и ее этнографическому составу в территории Литвы можно различить следующие части. Прежде всего, части, центром которых была старая столица Литвы — Троки. Это — старинные родовые земли Гедиминовичей. Вторая часть земель составляла округ новой столицы — Вильно, куда входила небольшая часть литовских дворов, т. е. центров с[ельско]-хоз[яйственных] экономий и те русские дворы и волости, которые принадлежали собственно Литве и при первых же князьях вошли в ее состав. Это — западные части полоцких земель, частью северо-восточной части Турово-Пинского княжества. Таким образом, в основе этой территории лежат земли Виленского и Трокского княжений древнейшего состава. С течением времени к земельному фонду княжений присоединились новые земли из территорий бывших русских княжений. От Подляхии до Днепра тянулась, как мы указали выше, полоса удельных княжений, занятых преимущественно Гедиминовичами. При присоединении русских княжений и при передаче их Гедиминовичам, великие князья Литовские часть территории этих княжений оставляли за собою, присоединяли к своим землям. Таким образом, территория Виленского и Трокского княжений обрастала русскими волостями, расположенными чресполосно среди удельно-княжеских земель. Ольгерд и Кейстут заключили между собой условие, по которому половина присоединяемых земель приписывалась к Трокскому княжению, половина — к Виленскому. Следы этого договора сохранились и тогда, когда всякое разделение между трокскими и виленскими князьями не имело реального значения. Иногда даже волости делились на две части, Виленскую и Трокскую (напр., Бобруйская волость и в половине 16 в. делилась на Виленскую и Трокскую половины). Когда уничтожались по мотивам политическим или за прекращением династии удельные княжения, то земли их также присоединялись к Виленскому княжению. Так получился своеобразный комплекс земель, составивших Великое княжество Литовское. Географически эту своеобразную территорию Литвы и Литовской Руси можно обозначить следующими крупнейшими центрами ее управления: на западе — Вильна, Троки, Браславль (Ковенская губ.), Новогрудок, Гродно, Берестье, Слоним; в центре — Бобруйск, Мозырь, Минск, Пинск, Клецк; на востоке — Гомель, Могилев, Рогачев. Так разновременно составилась эта территория, начало которой было положено в 13 в. и окончательное формирование которой завершилось к началу второй четверти 16 в.

Трокское и Виленское княжества — исстаринные вотчины князей литовских. Поэтому на территории обоих княжений великий князь чувствовал себя, прежде всего, князем-вотчинником. Поэтому и управление этими землями сложилось по типу вотчинного, с несомненным присоединением таких черт, которые были свойственны древнелитовским правовым понятиям, расходившимся в данном случае с древнерусским правовым укладом. Последний признавал демократический строй и участие всех свободных граждан в управлении страной. Центром каждой волости является город — отсюда и значение городового веча.

На территории Виленско-Трокского княжения различались такие группы населения: крупное княжье и паны, лично зависящие от великого князя. Это большею частью потомки литовских старейшин или родственники Гедиминовичей, утерявшие права удельных князей. Все это владельцы крупных латифундий, на территории которых совершенно не простиралась власть великого князя. Это были потомки крупных землевладельцев литовских, которые расширяли свои частные владения посредством дальнейших приращений, по мере успеха своих князей, которые делились своими землями с ближайшими сотрудниками-помощниками. Это была литовская знать, пользовавшаяся привилегиями и отличавшаяся богатством. В своих местностях они были такими же вотчинниками, каким был князь в своем княжении. Затем на землях великокняжеской вотчины жили мелкие землевладельцы, составлявшие военно-служилый класс. Они назывались слугами, позже — боярами, земянами, впоследствии вошли в состав шляхты. Это были свободные военно-служилые люди, первоначально не принимавшие участия в политической жизни земли. Кроме военно-служилых людей, знатных и незнатных, на территории господарской вотчины жили многочисленные его подданные, т. е. крестьянский класс, обязанный своему вотчиннику многими повинностями и податями. Однако замечается разница в устройстве и управлении господарских подданных. Конечно, все они не участвовали в политической жизни. Но та часть их, которая раньше была присоединена к княжеству, не пользовалась уже никакими правами местного самоуправления. Географически — это господарские дворы и села в западных частях очерченной выше территории, т. е. на территории Трок, Вильни, Подляхии, Новогрудка, Минска. Восточные области были позже присоединены и для них был удержан великокняжеским правительством принцип нерушимости старины. Поэтому эти волости сохранили основы своего местного самоуправления. Теперь нам надлежит по частям рассмотреть устройство и управление отдельных частей великокняжеской вотчины.

Господарские дворы управлялись державцами и старостами. Эти дворы были доходными статьями великокняжеской казны. Основное их население — тяглое крестьянство и низший служилый элемент — боярство. Державцы и старосты были управителями имений и их суду подлежали как крестьяне, так и бояре. Население несло повинности в пользу князя в виде барщины, дачи подвод, косьбы сена и т. д. С барщиной перемежались оброки, платимые натурой — хлебом, мясом, медом, причем иногда натуральные оброки перелагались на деньги. Для управления этими дворами издавались особые господарские уставы, напр., уставы 1514 и 1528 гг. Уставы эти имели целью умерить гнет наместников и державцев, на которых не раз жаловалось население. Уставы эти регулировали повинности, подати и определяли объем прав державцев и старост. Заметим, что под двором разумелся не только господарский двор, центр управления, но и приписанная к нему волость, округа. Наряду с тяглыми крестьянами при дворах жила многочисленная челядь, с течением времени сливавшаяся с крестьянами. Кроме земледельческого населения при господарских дворах жили многочисленные ремесленники и разного рода специалисты в той или другой отрасли хозяйства: конекормцы, бобровники, бортники, швецы, ковали, слесари, теслеры, бондари, рыболовы, ткачи, огородники, садовники и т. п. Для удобства хозяйственного управления территория дворов делилась на особые фольварки, из которых каждый был центром хозяйственной жизни. В фольварках были особые скотоводческие хозяйства, сюда собирались плоды жатв, оброки и т. п.