В романе красочно изображены образы русских людей, патриотов нашей Родины. И, может быть, впервые в художественной литературе показаны конкретные формы и методы закипающей борьбы русского народа с разрушителями России.
Глава первая
Осень вдруг показала характер: над станицей Каслинская чёрным вороным крылом свесилась туча, с верховьев Дона, вздымая волну, подул ледяной ветер, а с наступлением темноты повалил снег — первый в этом году, и, казалось, плотным белым одеялом он покроет всю землю.
Старики ещё с лета предсказывали дурную осень, а затем и холодную зиму.
Шёл третий год третьего тысячелетия. Россию потрясали катастрофы: погиб атомный подводный крейсер «Курск», загорелась Останкинская башня, падали самолёты. Православные люди, усердно молясь, говорили: «Господь снова посылает нам в наказание тяжкие беды».
Машенька бежала вдоль лесной посадки из районного центра в свою родную станицу. Обыкновенно она ездила домой на автобусе, но сегодня он в пути сломался и она шла пешком дорогой, которой никогда не ходила. Тучи нагнали темень, сердце её колотилось от страха, заходилось в какой-то необъяснимой, почти смертельной тревоге. В спину её толкал ветер, а по щекам ударяли ледяные ветки деревьев, Мария от них отклонялась, но они тянулись к ней, приглашая к играм, точно живые сказочные существа.
На лес как-то сразу свалился мокрый, холодный сумрак. Маша боялась, что ночь её застигнет ещё до того, как она добежит до тропинки, которая поведёт её по краю оврага к трём домикам, стоявшим на краю станицы, — один из них — её, Машин, в нем она вот уже три года после пропажи мамы и отчима живёт одна, если не считать беленького кобелька Шарика, козочки Сильвы и жеребчика белой масти Пирата.
Глава вторая
В отличие от дяди Жени, который не знал, что делать с упавшими с неба деньгами, Денис не терялся. Он купил себе новую «Волгу», а свой старенький, но тоже ещё справный «жигулёнок» поставил под навес у Марии. При этом Машеньке дал книгу «Автомобиль» и сказал:
— Изучай устройство машины, дорожные знаки и правила движения. Сдашь экзамен и будешь ездить.
Подумав, качнул головой, добавил:
— И вот еще: забирай мой старый компьютер, будешь у меня работать.
— Кроликам хвосты крутить?
Глава третья
Ночью часу в пятом, когда рыбаки расположились тесным кружком у расстеленной на траве скатерти, кто-то крикнул: «В станице пожар! Дом горит!..».
Татьяна, разливавшая по мискам уху, отставила в сторонку ковш, вышла на открытое место, устремила взгляд на северную сторону станицы, на пламя, вздымавшее к небу снопы искр и освещавшее крыши домов, кроны деревьев и колокольню церкви, которая, как ей казалось, раскачивалась в отблесках пламени и то скрывалась в ночной темени, то выплывала вновь, словно мачта плывущего по небу корабля. «Женькин дом! — метнулось в голову. — Он горит! Или ферма Дениса. А может, дом Марии?..»
Побежала к автобусу, разбудила Евгения. Сказала:
— Ты только не волнуйся. У тебя давление.
— О чём ты? Понять не могу.
Глава четвертая
Весна в ростовских и сталинградских краях наступает быстро, а порой в одночасье: свалились за горизонт чёрные тучи, притих, словно живое существо, ветер, а взлетевшее на макушку небес солнце щедро разлило вокруг море тепла и света.
Шёл третий год третьего тысячелетия. Вернувшийся в Россию по воле кремлёвских предателей капитализм мял и душил всё живое на отчей земле, доламывал остатки былой жизни некогда могучего, державшего на своих плечах всю Европу, русского государства.
Два события основательно потрясли станицу на этом восемнадцатом году проклятой народом горбачёвской перестройки: станица Каслинская как бы проснулась от многолетней глубокой спячки, вздыбила шерсть, злобно заворчала, словно старый, но ещё могучий и клыкастый пёс. И — о, чудо! Впервые за это чумное время, когда был развален колхоз и порушен весь уклад советской жизни, с раннего утра казаки и казачки, а с ними и дети потянулись к площади бывшего базара, к поставленному там заезжим азиком магазину.
В прошлом это был майдан — площадь для сбора казаков.
Что же это за события?
Глава пятая
Мария объехала всю станицу, ездила в район и нигде не нашла малинового «жигулёнка», на котором ездил чубатый казачонок из соседней станицы. Он служил шофёром у Шапиркина, а теперь выполнял разные поручения Авессалома Шомполорадзе и вот куда-то увёз Зою. Вернулась домой в большой тревоге. Не сразу вошла в свой дом и не сразу заметила в нём двух оживлённо беседующих мужчин. Голос одного из них ей знаком — это был Шомполорадзе. Он после гибели своего друга чаще заходил к Марии, просил сварить кофе или сделать чай из цветочного набора и подолгу у неё засиживался, уходя, оставлял доллары — десять, а то и тридцать, пятьдесят. Видимо, через Марию он хотел узнавать о настроении казаков, о том, что они думают о нём, что намереваются делать. А Мария охотно брала его деньги, которые в тот же день или назавтра относила нуждающимся, и рассказывала о том, что доллары даёт ей Шомпол. Старушки, молодухи, вдовы или многодетные матери, которым помогала Мария, с благодарностью принимали подношения, но тут же пугливо восклицали:
— Ой, Манька! Уж не вяжется ли этот носатый козёл к тебе в женихи?.. А, может, и того хуже: уж и покорил тебя, глупую сиротку? Люди-то давно заметили деньжонки в твоих карманах — не с неба же они падают!
Маша обнимала казачку или прижималась щекой к казаку, смеялась и просила за неё не беспокоиться. Дядя Женя давно преподал ей уроки поведения, и она хорошо знает, как обращаться с мужиками. Впрочем, тут же прибавляла, что никто к ней и не пристаёт. И говорила не то с юмором, не то с грустью: видимо, она дурнушка и никому не нравится. На это её вперебой убеждали, что она с годами не только в силу входит, но и красоты набирается. Головка-то вон какая круглая, волос копной лежит, а щёки что спелые помидорины. Другая, оглядев её, точно давно не видела, скажет: «Шейка-то у тебя, как у лебёдушки, и вся ты прямая, ладная — таких только в кино показывают.
Казаки прибавляли:
— Мужик, он знает, где ему отломится, а где получит от ворот поворот. А этот Шомпол, не совсем уж он и зверь, чтобы зариться на девчушку малую. Он, Шомпол, хотя и непонятно, какой природы есть человек, а всё человек, и змию, которая может ужалить, стороной обойдёт.