С первого взгляда комната напоминала оранжерею: с потолка свисали ветви актинидии и даурского лимонника, на окнах пламенели крупные чашевидные лилии Тунберга, синели примулы, загадочно покачивались пониклые нежно-лиловые звездочки фуксий, и в это буйство цветов и зелени вплетались пятна белых и розовых цикламенов. Впечатление еще более усиливалось от тонкого, но острого аромата, напоминающего запах духов «Белая лилия», входящих в моду нынешней весной. Саша так сначала и подумал, но, покрутив головой, убедился, что запах исходит от цветочной горки у окна. Он подошел поближе. На краю горки, залитой лучами весеннего солнца, приютилось неизвестное ему растение. От корневища шли округлые ребристые листья, из гущи которых, словно расталкивая их, поднялась толстая упругая стрелка с крупными белыми, чем-то напоминающими нарциссы, цветами. От них и исходил беспокоящий запах…

Саша вернулся к столу. Майя что-то задерживалась. Хотя и приятно сидеть в этой, похожей на зимний сад, комнате, но все-таки неловко. Его перехватила и затащила сюда Светлана Мороз. Пообещав, что Майя должна прийти минут через десять, она убежала, но прошло уже, по крайней мере, полчаса, а Гончарова позволяла себе задерживаться, хотя прекрасно знала, что ее ждут. И вот, сиди тут один в девичьей комнате общежития… Чего бы проще связаться по внутреннему видеофону! Правда, если разговор серьезный или длинный, есть вероятность, что кто-нибудь, выйдя на их код, вступит в разговор на правах знакомого, и просить его отключиться не всегда удобно. Зачем он ей все-таки понадобился? Добро бы еще на его месте был Миша Субботин. Это понятно: у них с Майкой личные симпатии еще со времени поступления в институт и, как любит говорить их общий друг Сима Смолкин, если люди глупеют, глядя друг на друга, то это надолго… Впрочем, всех их связывала дружба с тех самых времен, когда они, вчерашние школьники, держали строгий экзамен на право быть зачисленными в институт космонавтики, с тех пор, когда они проводили групповые испытания под водительством славного командора Володи Мовшовича. Только славного ли? Это все пышная фразеология Смолкина. Сначала Володя, действительно, показался отличным парнем, но лабиринт с любого снимает шелуху и обнажает самое ядрышко человеческой сущности. Тогда-то он и развернулся…

Саша поморщился. Ему и сейчас неприятно было вспоминать давнюю стычку. Только из боязни, что он не успеет пройти в срок лабиринт, Мовшович оставил своих более слабых товарищей и ушел один. А чтобы все выглядело естественно, он спровоцировал ссору. Поссорился и ушел… Его сняли с прохождения и отчислили из института. Много позднее, осмыслив его отношение в группе к каждому, они поняли, что командор использовал их лишь для утверждения собственного авторитета…

Тогда, в лабиринте, к ним присоединилась Майка. Точнее, они нашли ее спящей, усталой от блуждания по переходам, но не потерявшей бодрости и уверенности, так необходимой им после ухода командора. Майка и раньше была неравнодушна к их группе и вошла естественно, будто дружила с ними с детства. А вот другие не приживаются. Каждый семестр на групповые испытания в команду включали пятого, и это их почему-то нервировало. Испытания они проходили неровно: иногда, к удивлению всех, набирали немыслимое количество призовых очков, но чаще едва укладывались в срок. На третьем курсе они с треском провалились. Вызывали к директору, разбирали на Ученом совете, и тогда Сима нахально заявил, что они не прошли групповых испытаний только потому, что им мешал пятый. Обвинение было слишком серьезным, так как, зная силу их четверки, слабых не включали, но, возможно, в этом была одна психологическая тонкость: к группе обычно присоединяли тех, кто не вошел в другие пятерки. Но если он не мог ужиться со своими, то тем более не удерживался у них. Директор обвинил группу в зазнайстве, Левке Романову предложили задачу повышенной сложности, с которой он легко справился, а остальным пришлось вчетвером тянуть за пятерых. Только на сплоченности и выехали. Своеобразие группы давно стало притчей. Если на первом курсе они не выделялись своей индивидуальностью, то на втором все оказались на разных факультетах. Конечно, составлять экипаж по такому принципу было легче, но всех поразило такое несходство в профессиях при такой дружбе, общности вкусов, какой-то монолитности группы. Правда, среди них не оказалось ни одного космонавта, а именно он, по положению, и должен был возглавлять экипаж… Может, потому, что пятый всегда был командором и пытался заставить группу работать по своему уставу, и происходили срывы. К счастью, на четвертом курсе космонавты в связи со специализацией образовали собственные группы, а экипажи экспедиционных факультетов формировали по прежнему принципу — по одному специалисту с факультета, и можно было надеяться хоть на этот раз поработать своей группой. Майка была ярко выраженным космобиологом, и, конечно, все это великолепие комнатного сада — дело ее рук. Миша рассказывал, что это увлечение спасло их группу от расформирования, так как ее комната была предметом паломничества не только курсантов биофака, но и разного начальства, начиная от директора и кончая начальником космоцентра Василием Федоровичем Алферовым. Когда директор узнал, что Майка из этой самой, разнесчастной, группы, он вызвал ее к себе, и они беседовали часа полтора. С тех пор группу оставили в покое и перестали с ней экспериментировать…

— Прости, Саша! Заставила тебя ждать.