Сергей Александрович Байдарин сидел в своем любимом кресле перед домом и смотрел на заходящее солнце. Собственно, то, на чем он сидел, не было креслом в полном смысле слова. Очень давно, еще при постройке своего дома, ему пришлось спилить росшее на этом месте огромное дерево. Когда исполин, с треском ломая ветви, рухнул на землю, Байдарин присел отдохнуть на пень. Сидеть оказалось удобно. Оставшийся на пне отщеп прекрасно служил спинкой. Тогда и появилась у него мысль: соорудить из этого пня кресло. Топором и стамеской в краткие минуты отдыха Сергей Александрович любовно выстругивал удобное сидение, полукруглую спинку по форме своего тела и подлокотники. Хотел вырезать и ножки, но со временем поостыл к своей затее, и они оказались лишь намеченными в виде барельефа. За долгие годы детали кресла отшлифовались его собственным телом, так как дерево не гнило, как не гнили пол, потолок, оконные рамы, наличники, словом, все те деревянные детали, на которые пошли доски, напиленные из этого дерева. В округе росло еще несколько исполинов этого вида, но Сергей Александрович больше не покушался на их существование. Биолог Ананьин, лучше его изучивший скудную по видовому составу растительности планету, говорил, что растущие неподалеку от его дома гиганты едва ли не единственные экземпляры реликтовой рощи и что они представляют громадную ценность для будущих, более удачливых исследователей, да и потомству туземного населения следовало оставить их как добрую память о себе… Молодых порослей эти деревья не давали, хотя раз в три года на них появлялись огромные, с человеческую голову, шишки. Ананьин собирал их, с большим трудом выковыривал из-под жесткой чешуи крупные орехи и высаживал на своей плантации, но они не всходили. Как-то, на ночной рыбалке, Байдарин бросил в костер несколько шишек. Спустя год на месте пепелища он увидел несколько маленьких ростков. Осмотрев их, биолог вспомнил, что американская секвойя тоже дает молодые поросли только на пожарищах, и окрестил эти удивительные деревья секвоей Байдарина. Он пытался пересадить их, но все ростки погибли, кроме одного, оставленного на пепелище. С каким нетерпением дожидался Ананьин нового урожая, но не дожил до этого дня, хотя был старше Байдарина всего на пятнадцать лет… В память о друге Сергей Александрович в тот год разжег по всей роще пятнадцати костров. Не каждое пепелище зазеленело ростками, но каждый урожайный год добавлялись новые, и с тех пор роща сильно разрослась.

Половина огромного красного диска опустилась за горизонт. Байдарин запахнул меховую куртку, накинутую на голое тело. Становилось прохладно, но он не хотел уходить в дом. Сегодня, в первый день весны, при последних лучах солнца, должно на миг в красноватом мареве зари возникнуть серебристое тело их безмолвного корабля…

Когда произошла катастрофа при посадке на открытую ими планету, некоторое время все жили на корабле, надеясь восстановить разрушенный главный рефлектор фотонного двигателя. Геологи обследовали чуть ли не половину планеты в поисках материалов, подходящих для ремонта рефлектора, и руд для производства термоядерного топлива, но привести в порядок двигатель так и не удалось…

Зато запасы горючего пополнили с избытком: их хватило бы не только на поддержание системы жизнеобеспечения корабля в течение нескольких поколений исследователей, но и на обратное возвращение. Люди стали покидать космолет, благо условия на планете были удивительно сходны с земными, если не считать невероятно огромного диска красного солнца с угловыми размерами почти в десять градусов.