Людям, внезапно разбогатевшим — а тогда в России богатели именно что внезапно, — свойственно обрывать старые связи. Потому что внезапно возникавший капитал имел странную особенность концентрироваться в руках немногих, оставляя численно подавляющую массу неудачников за гранью выживания, и вероятность того, что старый знакомец по школьной парте или институтской скамье окажется надоедливым попрошайкой, выпрашивающим энную сумму на пропитание, излечение или вульгарную опохмелку, — эта вероятность была неотличима от единицы.

Любимцы Фортуны и локомотивы прогресса меняли адреса и телефонные номера, отгораживались от обветшавшего прошлого бдительными секретаршами и угрюмыми охранниками. Пешее продвижение по улицам они ограничивали стремительными бросками из машины в подъезд и обратно, а приглашения на вечер встречи выпускников или грубовато — дружелюбные эпистолы от былых однокашников, буде таковые просачивались через секретарские фильтры, выбрасывали в мусорные корзины не читая.

Жизнь стремительно удавалась и формировала новый круг общения, новые привычки, новые интересы. В этом стремительном перемещении от старой жизни к новой было что‑то от эмиграции: повернуться спиной, отряхнуть прах с ног своих и решительно сменить двумерное серое существование на ежесекундную радость бытия в многоцветном трехмерном мире.

Но среди эволюционных эмигрантов попадались иногда странные особи, которых новое, с иголочки, межзвездное бытие устраивало не полностью. Чуть — чуть не доставало до полного счастья. Необходимо было в дополнение хотя бы эпизодическое ощущение контраста между тем, что было, и тем, что стало. Так и некоторые «колбасные эмигранты» конца семидесятых, как только в разгар перестройки это стало можно, потянулись обратно, чтобы повидать старых приятелей, продемонстрировать фотографии собственного дома под сенью вековых вязов, стриженной лужайки перед ним и новенького автомобиля на подъездной дорожке, поразить приобретенным нерусским акцентом, блеснуть кредиткой и ненавязчиво посочувствовать.

Леонид Александрович Ворохопкин вряд ли осознавал, что бережное сохранение старых контактов, столь нетипичное для его окружения, было вызвано потребностью в этой контрастной терапии. Он был человеком не просто успешным, а очень успешным, и в список журнала «Форбс» не попал просто по чьему‑то недосмотру. Тем не менее, подобно халифу Гаруну аль Рашиду, он время от времени спускался со своего бизнес — Олимпа и проходил по тропам нижнего мира, общаясь с туземными носителями ностальгического прошлого. Это было необременительно, потому что чеканное словосочетание «столько не могу» позволяло ему при неизбежном определении вспомоществования держаться в рамках разумного, но очень приятно, поскольку каждая такая встреча многократно усиливала наслаждение достигнутым.