Александр Гельевич Дугин — российский общественный деятель, философ, политолог, социолог. Его перу принадлежат несколько десятков научных и публицистических произведений, многие из которых получили широкое читательское признание.
В новой книге Александра Дугина идет речь о конфликте русского и западного мира в свете последних событий на Украине. По мнению Дугина, Россия сейчас решительно выступила против «мирового правительства», которое долгие годы пыталось диктовать ей свою волю, — наша страна укрепляет свои позиции на евразийской арене. В самом скором времени должен наступить конец гегемонии «Атлантического консенсуса», но для этого Россия должна выдержать жесткую борьбу с ее западными противниками, утверждает Александр Дугин.
Введение. Евразийские оси дружбы
Евразийский союз и евразийский диалог
Создание Евразийского союза провозглашено одним из важнейших приоритетов российской внешней политики как стратегия третьего срока президента Путина. Следует присмотреться к этому проекту внимательно и определить его значение как для глобальной архитектуры мира, так и для основных региональных держав, напрямую граничащих с Россией и странами СНГ. Итак, что понимают в Москве под Евразийским союзом?
В своей программной статье, провозгласившей ориентацию на Евразийский союз, президент Путин не дает всех ответов на острые вопросы, но намечает общие подходы. Во-первых, из статьи явствует, что Евразийский союз не является синонимом Евразийского экономического содружества (ЕврАзЭС), в рамках которого речь идет исключительно об экономическом партнерстве и создании таможенного союза. И ЕврАзЭС (Россия, Казахстан, Беларусь, Таджикистан, Киргизия), и таможенный союз (Россия, Казахстан, Беларусь) уже существуют и действуют. Не дублирует Евразийский союз и Организацию Договора о коллективной безопасности (Россия, Казахстан, Беларусь, Таджикистан, Киргизия, Армения). Речь идет не только об экономической интеграции и едином стратегическом пространстве — речь идет о новом сверхнациональном политическом образовании на пространстве СНГ, то есть о своего рода Евразийской Конфедерации как прямом аналоге Европейского Союза. Причем будущее интеграционное образование нельзя сравнивать ни с Российской империей, ни с СССР; оно создается на основании совершенно иной политической и социальной модели, в основе которой лежат демократические принципы и процедуры, признание суверенитета всех членов Союза, принцип добровольности членства, а также отсутствие какой бы то ни было унифицирующей идеологии. Эти аспекты позволяют сразу отбросить возможные аналогии, на основании которых западная и мировая пресса принялась толковать инициативу Путина. Говорить о том, что Москва «воссоздает Империю или СССР», — все равно что отметать Евросоюз как возрождение империи Карла Великого, возврат к планам Наполеона или реализацию «Панъевропейского Рейха», планы которого вынашивались в СС (проект Долежалека). Это сравнение показывает всю абсурдность поверхностной критики. Евразийский союз — проект создания совершенно нового демократического интеграционного образования на евразийском пространстве.
В создании Евразийского Союза важнейшую роль играет принцип цивилизации. И здесь мы вплотную подходим к философии евразийства, которая и является идейной средой, подготовившей проект Евразийского Союза. Согласно евразийству, Россия исторически и в Новое время была не просто европейской или азиатской страной, или гибридом того и другого, но вполне самостоятельной цивилизацией, где большое значение наряду с восточнославянским и православным фактором имели тюркские и финно-угорские этносоциальные и культурные традиции, а также мусульманские религиозные структуры. Русская культура является евразийской как синтез и нечто вполне своеобразное, а не синкретическое сочетание разрозненных элементов Востока и Запада. И границы этого евразийского «культурного круга» отнюдь не исчерпываются искусственными пределами Российской Федерации, но включают в себя практически все постсоветское пространство, представляющего собой единое целое. Цивилизационное единство подкрепляется сходством социального уклада, экономическими особенностями, энергетическими интересами и военно-стратегическими вызовами. Все это вместе составляет аргументы евразийской интеграции и предпосылки создания евразийского Союза.
При этом проект Евразийского союза влечет за собой логически несколько иных фундаментально важных моментов, также относящихся к евразийской философии.
На планетарном уровне евразийство предполагает создание многополярного мира — вопреки однополярному, существующему сегодня при очевидной доминации Соединенных Штатов, или бесполярному (глобализационный проект, предполагающий появление мирового правительства).
Евразийский постмодерн: к новой экономической теории
Отношения России со странами Востока начинают играть большую роль. Если ранее все внимание было сосредоточено на развитии контактов с Западом, что было для российских экономистов синонимом «модернизации», сегодня центр тяжести начинает смещаться к странам «Третьего мира» — Азии, Латинской Америки и т. д. К примеру, объем внешней торговли России с Турцией растет бешеными темпами и на 2012 составляет уже порядка 30 миллиардов долларов. В ближайшем будущем Россия по всем прогнозам перегонит Германию и станет главным партнером Анкары. И у России, и у Турции есть стремление к интеграции в западный мир, но на практике получается, что эта перспектива остается весьма отдаленной и почти теоретической, тогда как экономическое сотрудничество между евразийскими державами приносит ощутимые дивиденды уже сегодня. И дивиденды немалые. Все это заставляет всерьез обратиться к теме евразийской экономики, которая ранее была в загоне из-за чрезмерного и повального увлечения Западом.
Смысл евразийского подхода к экономическому развитию таких стран, как Россия, Турция, Китай, Иран, Индия, стран постсоветского пространства и т. д., заключается в следующем. Безусловно, евразийские страны проигрывают по ритму модернизации странам Запада и в первую очередь США. Запад уже перешел в фазу постиндустриального информационного общества — в постмодерн, а евразийские государства живут в индустриальном обществе — для них «модерн» не закончился, а «модернизация» не завершилась. Из такой ситуации есть два выхода: либо обратиться к Западу за помощью в осуществлении рывка к постиндустриальному обществу (через интеграцию в мировой рынок, глобализацию и т. д.), либо продолжать модернизацию своими силами, сохраняя независимость и самостоятельность, а значит, суверенитет. Первый путь отстаивают глобалисты и ортодоксальные либералы. В России его сторонники преобладают, и останавливаться на нем нет нужды. Второй путь — это и есть евразийская экономика. Ее принципы мене известны и популярны.
Суть евразийского экономического анализа сводится к убежденности, что «догоняющее развитие» в процессе глобализма не только не поможет модернизации национальной экономики, но и приведет к десуверенизации страны, практически к введению «внешнего управления». Здесь действует экономический закон Фридриха фон Листа, сформулированный еще в конце XIX века: «если две страны с неравно развитыми экономиками интегрируются в общую зону, та страна, что была богаче, еще более богатеет и развивается, а та, что была беднее, еще более нищает и деградирует, превращаясь в колонию». Постиндустриальное общество может прийти в страны Евразии и проникнуть в отдельные сектора, но этот процесс будет однобоким и по сути направленным на то, чтобы высасывать из страны богатства через сеть транснациональных корпораций. На примере российских реформ эта закономерность очевидна: из высокоразвитой модернизированной экономики индустриального типа Россия на глазах превратилась в простого поставщика ресурсов, т. е. ее экономика параллельно интеграции в постиндустриальное общество скатилась почти на прединдустриальный уровень, вполне сопоставимый с примитивными обществами, способными лишь к экспорту сырья.
Но и экономическая изоляция не спасает положение дел, так как отставание в развитии от Запада делает национальную экономику неконкурентоспособной, и рано или поздно ее все равно придется открывать, с соответствующими «колониальными» последствиями.
Поэтом единственной приемлемой альтернативой экономической глобализации остается создание «больших пространств» — особых зон, расположенных рядом друг с другом, со схожим уровнем модернизации экономического уклада. На практике это означает объединение крупных евразийских держав — России, Турции, Ирана, Индии, Китая, стран постсоветского пространства в единый «таможенный союз». Все эти страны пребывают в индустриальной фазе своего развития. Поодиночке они не способны конкурировать с Западом, но совокупно их потенциал — ресурсный, интеллектуальный, демографический и т. д. — вполне конкурентоспособен. Объединив свои усилия в рамках общей евразийской экономической зоны — с общими правилами игры, в дальнейшем, возможно, с общей валютой, — они вполне могут развиваться самостоятельно, помогая друг другу довести процесс модернизации до логического конца и перейти к постиндустриальной фазе (к постмодерну), не утрачивая при этом своей национальной идентичности, не растворяясь в глобализме и не превращаясь в колониальный придаток стран «богатого Севера».
Постоянная и переменная части геополитической картины мира
Геополитический метод в своем сущностном выражении сводится к основополагающему дуализму между двумя антагонистическими моделями могущества — морской и сухопутной. Рассуждать о геополитике без учета этого дуализма совершенно бессмысленно, как говорить о классической физике, не признавая законов гравитации. Для специалистов это очевидно, но для обычной публики, слышащей слово «геополитика» от телекомментаторов, это может оказаться открытием. Оппозиция суша-море является в геополитическом методе тем же, что дигитальное разложение на двоичный код 0–1 в компьютерных технологиях.
Приняв это как аксиому, мы входим в стихию геополитического анализа. Но в данном случае все становится постепенно все более и более сложным.
Во-первых, как и в квантовой механике, очень многое зависит от «позиции наблюдателя». Соглашаясь в принципе относительно законов игры, независимо от того, играем ли мы белыми или черными, далее мы встречаемся с определенными проблемами. Дело в том, что геополитическая методология не является одномерной и строго симметричной. Черные и белые (суша и море) здесь подчиняются разным правилам, по-разному ходят, преследуют различные цели. Это качественные полюса, наделенные автономной логикой и автономной стратегией. В отличие от иных квантитативных дисциплин, геополитика оперирует с квалитативным подходом, отталкивается от фундаментальной качественной асимметрии базовых полюсов. Пространство геополитического анализа анизотропно: взгляд с суши на море и с моря на сушу дает нам разные результаты; это два разных пространства, подчиненных респективно двум различным логикам.
Суша и море — не только внешние позиции наблюдения, это еще и внутренняя сущность наблюдателя. Суша и море не только вовне, но и внутри. Люди цивилизации суши видят мир, других людей, культуры и системы верований в своей геополитической оптике, люди цивилизации моря — в своей. А так как существуют еще и промежуточные комбинированные варианты (условно называемые «береговыми»), то картина невероятно усложняется.
Однако задача геополитики в том, чтобы выявить в любой — даже самой сложной — системе базовый дуализм (сушу и море), чтобы потом тщательно проследить диалектику развития каждого из этих начал в самых разнообразных и многосложных комбинациях. Китайская теория мужского и женского начал — инь и ян, или марксистская диалектика взаимоотношений труда и капитала дают нам некоторые аналоги геополитической методологии; но базовые полюса в нашем случае, естественно, иные.
Внешнеполитическая эклектика, или Три стратегии Российской внешней политики
Несмотря на свое безусловно континентальное географическое положение (следствием которого является единственно возможная — евразийская внешнеполитическая линия), более десятилетия Россия не может сформировать ясной и последовательной внешнеполитической позиции. Любые попытки набросать какой-то непротиворечивый проект в этой сфере фатально проваливаются. Этому есть объяснение. Очень трудно определить место страны, находящейся в состоянии перехода, в мире, который сам находится в таком же переходном состоянии. И сладить с таким количеством неопределенностей действительно трудно. Поэтому внешняя политика России колеблется между спорадическими всплесками патриотизма (больше для внутреннего пользования) и следованием в фарватере политики США. Винить в этом внешнеполитическое ведомство нельзя, сейчас стоит вопрос об идентичности России в современном мире, о ее геополитическом статусе, и решать такие вопросы — вообще не дело дипломатов. Отсюда и расплывчатость и непоследовательность формулировок, противоречивость конкретных шагов. Выскажусь жестче: при неопределенности идентичности России в современном мире никакой последовательной внешней политики у нее как страны в переходном состоянии нет и быть не может.
Чтобы тем не менее двигаться в этом направлении, следует понять логику трансформации всей международной системы отношений. Здесь налицо переход от модели двуполярного мира, воплощенного в Ялтинской системе и закрепленного в правовой системе таких организаций, как ООН, к однополярному миру при явной доминации США. Международное право отражает конкретный баланс сил. ООН и Ялтинская система отражали баланс сил, сложившийся по конкретным результатам Второй мировой войны с фиксацией зон влияния двух лагерей — социалистического и капиталистического — и с довольно обширной зоной «неопределившихся» или «неприсоединившихся» (Третий мир). Очевидно, что если бы исход Второй мировой был иным, то и международная система была бы иной.
После распада Восточного блока и краха СССР двуполярный мир закончил свое существование, в «холодной войне» победили США, оставшись единственной гипердержавой. Этот геополитический факт Вашингтон стремится закрепить уже юридически. Особенно наглядно эта тенденция проявилась в 2001–2009 гг., в президентство Джорджа Буша-младшего, на которого оказывали серьезное влияние неоконсерваторы. Но и для приверженцев «мягкой силы» из команды Барака Обамы доминирование Соединенных Штатов в мире является непреложным фактом.
Это означает, что после ликвидации Ялтинской системы де-факто остается ликвидировать ее де-юре. Это и есть процесс однополярной глобализации: утверждение могущества США в планетарном масштабе, создание «Pax Americana» (мира по-американски) или «benevolent Empire» («благожелательной империи»). Вот от чего и к чему происходит переход всей мировой системы — от Ялты и международного порядка в стиле ООН к единоличной планетарной американской гегемонии.
А к чему же переходит сама Россия? От чего — понятно: она была совсем недавно ядром «второго полюса», уравновешивающего полюс НАТО и США, и, соответственно, важнейшим несущим элементом всей международной мировой системы. Отсюда место в Совете Безопасности ООН и другие привилегии, основанные на старых заслугах и старых возможностях. Но к чему движется Россия? Какое место хочет занять в мире?
Асимметрия
1. Объективный взгляд
Для того чтобы сформулировать евразийскую внешнеполитическую позицию, необходимо посмотреть на нынешнее положение России по-новому, здраво и объективно. Без обид, эмоций, ностальгии, озлобления. В каком мире мы оказались? Какие угрозы над нами нависли? Какова конфигурация современной карты мира с точки зрения стратегии? Что мы в такой ситуации должны сделать? А что — из того, что должны, — можем? Как осознается нами самими наше место, и как его видят вне России те силы, от которых действительно многое зависит?
Мало кто в нашем сегодняшнем обществе способен спокойно и бесстрастно не только ответить на эти вопросы, но хотя бы задать их. Однако ситуация меняется к лучшему: еще вчера каждая посредственность толкалась локтями, рвалась к микрофону и трибуне, будучи искренне уверенной, что ей есть что сказать по любому поводу, что она знает ответы на все вопросы. Слава Богу, этот нездоровый ажиотаж улетучивается. Все больше на лицах реальной озабоченности, вопросительности, интереса. Время болтовни (как либеральной, так и патриотической) безвозвратно уходит. Пора менять тональность.
2. Тезис Запада — однополярный мир
На заре третьего тысячелетия сложился однополярный мир. Его единственным актуальным полюсом является Запад, США и их союзники по НАТО (с разной степенью интегрированности).
Этот однополярный мир имеет отчетливый, ясно различимый идеологический облик: это тоталитарно навязываемая космополитическая либерал-капиталистическая модель. На стратегическом уровне однополярный мир опирается на военную мощь США. В общем плане это неразделимые вещи: стратегический потенциал США (и специфика его конфигурации) и либерал-капиталистическая система в политике, экономике, социальном аспекте.
Однополярность подтверждается на обоих уровнях (стратегическом и идеологическом) тем, что в настоящий момент на земле нет ни одного военного образования, симметрично сопоставимого с военной мощью США, и нет единой идеологической конструкции, столь же универсальной, распространенной, общепризнанной и общепринятой, как либерал-капиталистическая (иногда с натяжкой называемая «либерал-демократической» — с натяжкой, так как реальной демократии там мало).
Однополярный мир — данность. Если мы не будем признавать этой данности, любые наши построения останутся вне сферы реальности. Признание этого свершившегося факта есть стартовая черта любого ответственного размышления о том состоянии, в котором находится человечество на рубеже тысячелетий.
Эта констатация, однако, сама по себе не несет никакой этической оценки. Утверждение о том, что нечто есть, еще не означает, что это нечто есть благо.
3. Однополярность — со знаком плюс или минус?
Выше мы сказали, что признание факта однополярности не означает признание его правомочности, положительного содержания, позитивности. Человеческая свобода позволяет нам интерпретировать любой факт в дуальной системе этики. Если мы оцениваем его как добро, мы поддерживаем его фактичность нашей моральной силой. Но мы можем признать этот вполне реально существующий факт и злом, несправедливостью, негативным явлением. Тогда — не отрицая его наличия — мы будем искать способы его искоренить, исправить, преобразить или уничтожить.
В этой этической свободе от диктатуры наличного бытия проявляется высшее достоинство человеческого существа.
Однополярный мир — факт. Но для огромного сектора современного человечества — это факт целиком и полностью негативный, трагический, отрицательный. И если формальной альтернативы такому миру сегодня нет, это еще отнюдь не означает, что ее не может или не должно быть.
В земном мире не может существовать какого-то абсолютного единства, и любой тезис, каким бы глобальным и универсальным он ни был, может и должен столкнуться с антитезисом.
Для нас сейчас самое важное заключается в том, чтобы ясно понять: альтернатива однополярному миру, антитезис в отношении «тезиса Запада», ставшего глобальным и претендующего на универсальность, отныне и на определенный срок переместились из области формальной и симметричной в область неформальную и асимметричную, в область «нового», «неочевидного», еще только долженствующего обрести ясно различимые черты.
4. Многополярность
Концепция многополярности, заложенная в такие серьезные стратегические документы нынешней России, как Концепция национальной безопасности, имеет в общепланетарном контексте вполне революционное содержание. Первое и главное значение тезиса многополярности — это отрицание сложившейся однополярности, признание ее негативным цивилизационным явлением.
Несмотря на видимую расплывчатость и налет отвлеченной «гуманитарности», это очень суровый и серьезный тезис, особенно если осознать стратегический контекст и значение документа, где он фигурирует.
Это, кстати, ясно осознают американские стратегические центры и их российские информаторы, проводники американской однополярной идеи. Показательна в этом отношении открытая критика концепции «многополярности» Сергеем Карагановым, кадровым советником американского Совета по международным отношениям (Council on Foreign Relations) и членом Трехсторонней комиссии (несколько странно, что у «патриота» Примакова главным советником выступает прямой атлантист).
Многополярность есть одна из версий противопоставления однополярному миру асимметричной конструкции, где роль второго уравновешивающего полюса призвана играть не какая-то отдельная «сверхдержава», но стратегический блок довольно разнородных (политически, культурно, расово и национально) геополитических образований. Например, альянс России, Китая, Индии и Ирана.
Иная модель многополярности предполагает дробление и самого натовского стратегического пространства, вывода Европы и Тихоокеанского региона из под прямого американского контроля. Эти две версии могут рассматриваться параллельно.
5. Россия как ядро потенциальной альтернативы
Какой бы ни была возможная асимметричная альтернатива однополярному миру, Россия по геополитическим, культурным, историческим и, главное, стратегическим соображениям с необходимостью должна стать не просто ее участником, но ее ядром. Это соображение почти не зависит от субъективного настроя конкретных политических ее руководителей — даже самые «прозападные» правители России логикой геополитических процессов будут вынуждены двигаться только в этом направлении. Это прекрасно понимают ответственные американские стратеги — такие как Збигнев Бжезинский, утверждающие, что залогом укрепления американской доминации является не просто ослабленная, но расчлененная Россия, не способная ни при каких обстоятельствах сплотить вокруг себя другие державы.
По этой причине Евразия как потенциальный плацдарм для организации грядущей альтернативы американской глобальной доминации лежит в центре интересов американской стратегии. Бывшие советологические центры времен холодной войны сегодня переименовываются в центры «Евразийских исследований».
Евразия и есть общее название для всей совокупности «новых вызовов» на стратегическом уровне, ядро вероятной асимметрии.
Параллельно этому «евразийство» (или, в некоторых редакциях, «неоевразийство») выступает как мировоззренческий, идеологический коррелят стратегического фактора, претендует на роль «философии многополярности».
Раздел 1. Две Европы
Ось Париж — Берлин — Москва
В Евросоюзе к многополярности тяготеют различные страны и различные политические силы. Среди европейских стран ядром многополярности являются Франция (политически) и Германия (экономически). Они-то, собственно, и выступают как ядро Единой Европы, как мотор европейской интеграции и одновременно идеологические архитекторы европейского единства.
Совершенно иную позицию в отношении геополитической роли Европы занимают Англия и недавно принятые в Евросоюз страны Восточной Европы, которые, напротив, следуют жестко в русле американской стратегии и всячески саботируют российско-европейский диалог. Этого следует ожидать и в дальнейшем, но последовательная геополитическая воля Москвы поможет справиться и с этим препятствием.
В прошедшее десятилетие сложились предпосылки к альянсу Москвы со странами «старой Европы» в противовес англосаксонской доминации.
Ось Париж — Берлин — Москва станет прообразом континентального европейско-евразийского альянса, основанного на многополярной логике. Это и есть важнейшая предпосылка реального стратегического политико-экономического антиглобализма, который, кстати, всерьез обеспокоил США.
Впервые о возможности такой оси заговорили в начале прошлого десятилетия, накануне вторжения американцев в Ирак. И хотя самой агрессии франко-германо-русский союз предотвратить не смог, Вашингтон серьезно задумался о новых связанных с ним рисках. Перед США воочию предстал облик той силы, которая могла бы сорвать американские планы единоличной мировой доминации.
Великая Европа от Лиссабона до Владивостока
В 2010 году в программной статье, опубликованной в немецкой «Зюддойче цайтунг», Владимир Путин огласил фундаментальный геополитический концепт — «Великая Европа от Лиссабона до Владивостока».
План, изложенный Путиным, является историческим выражением континентальной геополитики, изначально направленной на объединение пространства Европы и России-Евразии в единую экономическую, стратегическую и ресурсную зону. В конце XVIII — начале XIX века эту политику пытался проводить Наполеон, противопоставлявший континентальную Европу островной Англии, — отсюда периоды его сближения с Павлом и даже с Александром I, например Тильзитский мир. В ХХ веке к тому же стремились европейские геополитики — «континентальный блок» Берлин — Москва — Токио.
В последние десятилетия СССР аналогичные идеи развивали бельгиец Жан Тириар (Евросоветская Империя от Владивостока до Дублина). Вплоть до настоящего момента эту же концепцию, проект Евразийской империи, мужественно отстаивал недавно скончавшийся французский писатель и геополитик Жан Парвулеско (1929–2010), оказавший влияние на многие французские политические круги, в частности на Доминика де Вильпена и современный неоголлизм в целом.
Все эти проекты с XVIII по XXI век исходят из идеи объединения промышленного, хозяйственного и военно-стратегического потенциала всей северной зоны Евразийского материка от Атлантического до Тихого океанов. В этом случае будет достигнут такой масштаб, который наделит всю эту зону мировым могуществом вне конкуренции. Но если оппонентом этого континентального проекта на прежних этапах выступала Великобритания и ее морская империя, то сегодня, в XXI веке эта роль перешла к США, а также к другим мировым центрам, претендующим на региональное и мировое могущество, — таким как Китай или объединенный потенциал исламского мира.
Интеграция Европы и России, таким образом, представляет собой проект создания реальной многополярности, то есть такой архитектуры мира, где ни одно из государств и ни один из блоков государств не будет обладать абсолютным превосходством над остальными — ни с военно-стратегической, ни с экономической, ни с энергетической точек зрения. Условия современного мира таковы, что для создания такого самостоятельного полюса уже недостаточно ни одной Европы, ни одной России. Достаточным масштабом обладает лишь полноценный евро-российский, евразийский континентальный блок.
К европейской независимости
Расхождение между политическими линиями США и Великобритании с одной стороны и континентальной Европы — с другой, проявившееся в начале 2000-х и ставшее для многих неожиданностью, прекрасно укладывается в классическую схему геополитической двойственности Европейского континента.
Геополитики давно заметили следующую закономерность: в пространстве самой Европы существует два полюса — западный и восточный, которые в миниатюре воспроизводят более объемную картину «планетарного напряжения между Востоком и Западом» (К. Шмитт). Ядром западного полюса является Великобритания, которая воплощает в европейской истории ядро политической, экономической, идейной модернизации. Это — колыбель морской цивилизации, цитадель атлантизма.
Восточный полюс представлен Германией, которая, напротив, исторически тяготеет к консерватизму и исторической преемственности. Германия в рамках Европы играет роль, аналогичную России в рамках всего евразийского материка. Она соответствует континентальному, сухопутному полюсу.
Страны Восточной Европы, находящиеся под политическим и экономическим влиянием немцев, называют еще «Средней Европой». Те страны, которые ориентируются на Англию, можно назвать «атлантистскими».
Между Англией и Германией проходит линия европейской напряженности, это антагонистические пространства. Речь идет не просто об исторических конфликтах этих государств, но о самой культурной, цивилизационной, политической модели организации соответствующих территорий.
Проект «франко-германской империи»
Показателем серьезности континенталистских тенденций в европейских политических кругах (тенденций, которые ярко проявились в начале прошлого десятилетия и остаются актуальными и сейчас) было заявление, которое в 2003 г. сделали комиссары Германии и Франции в Евросоюзе Гюнтер Верхойген и Паскаль Лами. Они сообщили о возможности формирования тесного политического альянса между двумя ведущими державами континентальной Европы, о «слиянии» Германии и Франции.
С геополитической точки зрения чрезвычайно важно, что о политическом слиянии заявили именно Германия и Франция. Именно между этими двумя странами исторически проходит главная геополитическая грань европейской истории.
Заметим, что с геополитической точки зрения Германия традиционно представляет собой «континентальное», «восточное» начало, своего рода «Азию» в рамках Европы. Ей противостоит «островная» Англия — морской полюс, «Запад». Франция представляет собой обширную «береговую зону», балансирующую между континентальной (прогерманской) и морской (проанглийской) ориентацией. Если Франция сближается с Германией, и ранее, Австро-Венгерской империей, то Европа идет в одном историческом направлении — на Восток, nach Osten; если с Англией — в другом — на Запад, nach Westen. Морское, западное начало в Европе побеждает за счет Англии, сухопутное — за счет Германии.
Англия на современной политической карте Запада — не что иное, как морская база США, ее островной авианосец, часть атлантистской системы. Германия, лишенная после Второй мировой войны политического и военно-стратегического значения, наверстывает упущенное в сфере экономики и финансов. Германская экономика воплощает в себе континентальное «восточное» начало в современной европейской геополитике.
Стратегический союз, сближение и конечное объединение Франции и Германии — это золотая мечта европейских «евразийцев», «восточников», сторонников великой и независимой (подразумевается, независимой от англосаксов) Европы, «крепости Европы». Это — и древний проект «Римской империи германских наций», и чаяние «Renovatio regnum francororum» — «восстановление королевства франков» — проект германских императоров Оттонов, и тайный план Римской курии по возрождению католической эйкумены, и надежда европейских «новых правых», обеспокоенных судьбой культуры и цивилизации индоевропейских народов. Франко-германская Европа — это геополитический проект с отчетливой цивилизационной перспективой: экономические, социальные, гуманитарно-демократические соображения прикрывают главное — такой союз ведет к созданию европейского сверхгосударства, способного отстаивать собственные политические и стратегические интересы в обширной зоне влияния, включающей как собственно европейские земли, так и территории Магриба и Африки (ведь, согласно аксиомам европейской геополитики, Средиземное море — это всего лишь «внутреннее озеро», mare internum в едином пространстве Евроафрики).
Евразийская Италия: апеннинский вариант
Итальянцы считают свою страну «Родиной культуры». Что-то есть в итальянском духе живое и внимательное, активно-утонченное. Неслучайно, видимо, крупнейший традиционалист ХХ века Юлиус Эвола родился в этой замечательной и многомерной стране. Когда в остальных европейских странах традиционалисты насчитывались десятками, в Италии речь шла на тысячи. Сегодня, когда исчерпана энергия и «эволаизма», и «новых правых» Алена де Бенуа, и тириаровской «Новой Европы», Италия уверенно и активно встает под знамена евразийства. Авангард евразийства в Европе — бесспорно, на Апеннинском полуострове.
В подтверждение этому — евразийское турне делегации «Международного Евразийского Движения» во главе с автором этих строк по северной Италии по приглашению итальянских евразийцев, группирующихся сегодня вокруг нового журнала «Эуразия. Журнал геополитических исследований». Это престижное академическое издание, возникшее в прошлом году, является важнейшей площадкой идей в современном итальянском контексте. На страницах журнала соседствуют классики геополитики и евразийства, традиционалисты, представители левых и центристских партий, постмарксистские философы и влиятельные дипломаты (в последнем номере журнала интересный материал бывшего посла Италии в России Серджо Романо). Короткое турне — «un giro» — было наполнено событиями.
Маджента: социал-евразийство
Началось оно с совещания в небольшом городке Маджента с активистами итальянских евразийцев, которые были инициаторами создания вокруг журнала организационной сети. По их мнению, «…евразийство в Италии сегодня вышло за рамки чисто академического круга заинтересованных лиц и имеет множество сторонников среди “i militanti”, т. е. «политических активистов», а также среди молодежи. Русские евразийцы рассказали коллегам из Мадженты специфику структуры «Евразийского Движения», пояснили организационные детали. Группа евразийцев из Мадженты насчитывает более двух десятков активистов, большинство из которых рабочие, хотя есть и студенты, сотрудники крупных банков, программисты и т. д. Лидеры «Международного Евразийского Движения» были поражены этим впервые увиденным феноменом: появлением в Европе евразийского крыла в рабочем движении. Итальянские рабочие первыми увидели в евразийстве его
социальный потенциал
, его противопоставление ультралиберализму и олигархическим тенденциям, его коммунитаристское, общинное измерение. Вместе с принципом интернациональной солидарности, антиглобализмом и верностью национальным и духовным корням. В будущих хрониках евразийства будет записано, что именно Маджента — этот небольшой город цветущей весенней Ломбардии — был пунктом зарождения евразийского рабочего движения,
социал-евразийства
.
Милан: итальянские тезисы
После этого в Милане состоялось главное мероприятие итальянского турне — «Евразийская конференция», приуроченная к выходу номера журнала «Эуразия», посвященного России. Показательны участники конференции. В ней приняли участие главный редактор журнала известный консервативный публицист и геополитик Тиберио Грациани, знаменитый в Италии левый философ пост-марксистского направления Констанцо Преве, и, пожалуй, самый популярный и нонконфорнмистский журналист этой страны Массимо Фини, а также ваш покорный слуга. Такое сочетание имен и позиций для интеллектуального мира Италии явилось сенсацией. По сути, выступающие даже своими именами ломали традиционное представление о «правых» и «левых», «консерваторах» и «прогрессистах». Евразийство объединило всех. В рядах публики царил ажиотаж, и полный зал зрителей производил наэлектризованное впечатление.
Начал конференцию Тиберио Грациани, изложивший концепцию журнала и объявивший о намерении приступить к активной структуризации «Евразийского Движения» в Италии на новой, более систематической организационной основе. По словам Грациани, «евразийство (l’eurasiatismo) представляет собой законченное мировоззрение, которое отвечает на основные вызовы современности, и в Италии есть все предпосылки для того, чтобы от интереса и симпатий к евразийству перейти к полноценной национальной итальянской структуре, так как евразийские ячейки на сегодняшний день сложились практически во всех крупных городах Италии и во многих небольших городках».
В свою очередь я изложил собравшимся основные моменты современного евразийства «из первых рук», рассказав о «тождестве евразийство = многополярность», о «региональной глобализации», «трансверсальной политологии», «правах народов», «вызове американского неоимпериализма», «постмодерне» и т. д. Свои тезисы я подкрепил наглядными схемами, изображающими «большие пространства» евразийского материка. Главные «большие пространства» — это Большая Европа, исламский мир, «малая Евразия» (Россия + постсоветские страны или их отдельные зоны) и великий Китай. Большая Игра США в XXI веке состоит в том, чтобы не допустить стратегической солидарности между собой этих пространств, так как это означало бы конец американским мечтам о мировой гегемонии, конец PNAC’у (Project for New American Century). Для этого и был начат процесс «цветных революций» на постсоветском пространстве. США создают вокруг России «санитарный кордон», призванный служить буферной зоной между Россией и Европой с одной стороны и Россией и исламским миром и Азией — с другой. Балтийские страны, Украина, Молдова и Грузия, за счет русофобской ориентации своих новых «цветных» режимов, будут служить яблоком раздора. Переворот в Киргизии и события в Узбекистане призваны расчистить американцам стратегическую площадку в Средней Азии для наступления на Иран и Китай, а также для давления на Россию. Нестихающие же конфликты на Северном Кавказе призваны рассорить Россию с исламским миром. При этом США искусственно педалируют через свою агентуру в России фактор «китайской угрозы», чтобы создать напряженность в российско-китайских отношениях. Также США ссорят между собой исламский мир и Европу, демонизируя иммигрантов-мусульман, а с другой стороны — исламский мир и Китай, раздувая уйгурскую проблему. Все это предельно ясно, но критиковать это недостаточно, важно предложить позитивную альтернативу, образ будущего мироустройства. Что и делает евразийство. Евразийство — это конкретный позитивный проект многополярного мира как единственной альтернативы однополярной американоцентричной либеральной империи.
Европейские лидеры совершили грубейшую ошибку, поддержав цветные режимы на постсоветском пространстве — такие как «оранжевый» режим Виктора Ющенко и еще более чудовищный бандеровский режим последовавшей за ним киевской хунты. Придет время и эта зона станет в американских руках тем инструментом, который блокирует поставки евразийских нефти и газа в Европу, без чего экономический рост Европы и стабильность евро будут подорваны. Только тесное российско-европейское сотрудничество способно сорвать эти планы. Но Европа не отдает себе отчета, насколько сильно влияние атлантистской и глобалистской проамериканской агентуры в России. А состоятельного, эффективного и полноценного европейского лобби нет и в помине. Такое антиамериканское и проевропейское лобби было бы крайне актуально и играло на руку самой России. Так я оформил свое «послание к европейцам».
Наши предшественники старались внедрить ценности премодерна — Традиции — в мир модерна. В этом состоял смысл Консервативной Революции, а также истинный смысл советского эона, расшифрованного в национал-большевистской оптике. Но эти героические попытки потерпели поражение, хотя вмести с ними закончился и сам «модерн». Теперь мы живем в радикально новых условиях — в постмодерне. И мы должны сделать новую попытку — утвердить вечные принципы Традиции, премодерна в условиях постмодерна. С модерном все кончено, как и с попытками внедрить в него премодерн. Но с постмодерном все только начинается, и наше поражение отнюдь не так очевидно, как в случае с модерном. Евразийство — это сценарий альтернативного постмодерна, и мы обязаны использовать этот шанс. Для этого надо не закрываться от постмодерна, а напротив, вживаться в него, и формулировать уже в его контексте — радикально новым образом, онтологически и антропологически — свой собственный евразийский вектор, творить свою евразийскую сеть, конструировать свою евразийскую континентальную виртуальность.
Парма: праздник «альпини» и евразийское совещание с профессором Мутти
После конференции евразийцы отправились в Парму для совещания с издателем журнала «Эуразия» профессором Клаудио Мутти, главой издательства «Аль инсеньо дель Вельтро» и известным ученым и филологом. В Парме в этот день проходил национальный слет альпийских стрелков, что-то вроде российского праздника десантников. Десятки тысяч пьяных и веселых итальянцев в альпийских шапках с перьями пели песни, хлопали в хлопушки, дули в трубы и ездили на странных машинах, откуда торчали в небо аляповатые и неузнаваемые объекты. Едва держащиеся на ногах, с выпученными глазами и скрежещущими зубами, они умудрялись каким-то образом сохранять европейскую вежливость и опрятность. Но совещанию они все-таки мешали, заглушая гоготом спокойные речи выступавших.
Тем не менее нам с Клаудио Мутти, двум старым соратникам по традиционализму, удалось обсудить все проекты по новому кругу евразийского ликбеза в Италии. Клаудио Мутти сделал чрезвычайно много для издания и распространения в Италии классиков евразийства — Трубецкого, Савицкого, Гумилева. И именно в его издательстве, в далеком 1990 году, вышла моя первая книга на итальянском — «Континент Россия». Нами был намечен план новых изданий, обсуждены важные геополитические темы, уточнены позиции по геополитике современной Турции, ряд вопросов, связанных с исламом и кавказской проблемой.
Профессор Мутти рассказал в качестве курьеза, что он в последнее время в контексте евразийства тесно сотрудничает с адвокатом-коммунистом, который поведал ему, что некоторое время назад представители ряда крайне левых группировок, с которыми этот адвокат тесно сотрудничал в прошлом, планировали физически устранить профессора Мутти, как знаковую фигуру итальянского консерватизма. «Так старые противники, — усмехнувшись, сказал профессор Мутти, — приходят к общему пониманию». И добавил без улыбки: «Хорошо, что они все-таки тогда передумали».
Реджо-Эмилия: евразийство и экономика
На следующее утро состоялась конференция в городе Реджо-Эмилия. На этот раз в ней приняли участие Мутти, адвокат Санторо, организовавший эту встречу, и автор этих строк. Я был поражен тем, что в небольшом городе на довольно сложную лекцию о евразийстве и его экономических аспектах собралось несколько десятков слушателей, включая практически всю местную прессу, которые с огромным вниманием выслушали доклады. Судя по вопросам, евразийский «il messagio» вполне дошел до присутствующих. Особенно содержательной была полемика относительно евро и структуры эмиссии европейской валюты. Профессор Савино Фриджьола, признавший за евразийством безусловную научную ценность в экономической сфере — речь шла о Листе, Шумпетере, Перру и т. д. — призвал евразийцев не переоценивать евро до тех пор, пока выпускающие их европейские структуры являются частными. В ходе позднейшей беседы с профессором Фриджьола, автором многих книг на тему структуры денег и монетаризма, оказалось, что он является поклонником Эзры Паунда и его взглядов на экономическую суверенность национального государства в вопросе денежной эмиссии.
Поразительно, но в небольшом городке Реджо-Эмилия в евразийскую структуру сразу же записалось более десятка активистов, ранее интересовавшихся этой темой и окончательной убежденных в актуальности этого направления после выступления Клаудио Мутти.
