Оставшись один, капитан Берто по прозвищу Монтобан опустился на козетку, провел рукой по волосам и разгладил бакенбарды. Потом заложил ногу на ногу, облокотился на колено и, глубоко задумавшись, сидел так до тех пор, пока Петрус, приподняв портьеру, не появился на пороге.

Он увидел капитана, сидевшего в уже описанной нами позе, но, очевидно, бесшумное появление Петруса осталось незамеченным, так как капитан сидел по-прежнему, размышляя о чем-то своем.

Петрус с минуту смотрел на него, потом кашлянул, желая вывести посетителя из раздумья.

Капитан при этом звуке вздрогнул, поднял голову, широко раскрыл глаза, будто со сна, и посмотрел на Петруса, продолжая сидеть на козетке.

— Вы желаете со мной поговорить, сударь? — спросил Петрус.

— Объясни.

— Трагедию «Карл Девятый» написал Мари Жозеф Шенье, член Конвента.

— Ну?

— А вы купили книгу поэта Андре Шенье.

— Ага! Ага! Ага! — восклицал капитан на все лады.

На мгновение воцарилась тишина; Пьер Берто пристально посмотрел на крестника, словно хотел увидеть его насквозь.

— И какие у нас долги… хотя бы приблизительно?

— Приблизительно? — усмехнулся Петрус.

— Да. Долги, мой мальчик, все равно что грехи, — произнес капитан, — никогда не знаешь точной цифры.

— Я, тем не менее, знаю, сколько задолжал, — возразил Петрус.

— Это доказывает, что ты человек аккуратный, крестник. Ну, и сколько?

Пьер Берто откинулся в кресле и, помаргивая, стал вертеть большими пальцами.

— Мои долги составляют тридцать три тысячи франков, — объявил Петрус.

— Тридцать три тысячи! — вскричал капитан.

— Да! — хмыкнул Петрус, которого начинали забавлять оригинальные выходки его второго отца, как величал себя моряк. — Вы полагаете, что сумма непомерно огромная?

Крестный и крестник заняли один из кабинетов «Провансальских братьев»; по просьбе капитана Монтобана, уверявшего, что он сам ничего в этом не понимает, ужин заказывал Петрус.

— Выбирай все самое лучшее, что есть в этом заведении, слышишь, мальчик мой? — сказал капитан крестнику. — Ты, должно быть, привык к изысканным ужинам, бездельник? Самые дорогие блюда, самые лучшие вина! Я слышал, здесь когда-то подавали сиракузское вино. Узнай, Петрус, существует ли оно еще. Мне надоела мадера: за пять лет я выпил ее столько, что она мне опротивела.

Петрус спросил сиракузского вина.

Мы не станем перечислять всего, что заказал Петрус в ответ на настойчивые просьбы крестного.

Скажем только, что это был настоящий ужин набоба, и капитан признался за десертом, что недурно поужинал.

Наконец настал великий день выборов: они были назначены на 17 декабря, в субботу (как видите, мы стараемся быть точными).

Мы описали вам, может быть, несколько многословно, трех посетителей графа Рапта, и вы можете составить себе представление, как проводили время правительственные кандидаты.

Дополним картину циркуляром, который позаимствуем у одного из префектов наших восьмидесяти шести департаментов. Выбирать мы не станем, а возьмем циркуляр наугад. Тот, что мы предлагаем вниманию читателей, имеет одно преимущество: он наивен. В те времена еще существовали наивные префекты.

"Его Величество,

 — говорилось в циркуляре, —

желает, чтобы большинство членов Палаты, завершившей свою работу, были переизбраны.

Председатели избирательных коллегий являются кандидатами.

В то время как г-н Жакаль обращался к Сальватору с этими отеческими предостережениями, парижские буржуа мирно гуляли по городу: одни — с женами, другие — с детьми, третьи — в одиночестве, как сказано в возвышенной песне о г-не Мальбруке. Никто не думал о плохом, как, впрочем, и ни о чем особенно приятном. Никому и в голову не приходило, что в это воскресенье — несколько прохладное, но солнечное — может что-то произойти.

Славные граждане старались уйти из дому в поисках света и солнца, пусть даже декабрьского.

Это вполне естественное желание для тех, кто всю неделю провел в тени.

Вдруг бульвары, набережные, Елисейские поля облетела новость: правительство потерпело поражение.

Кто же был победителем? Да сама эта толпа.

Когда улица была перегорожена, движение остановилось.

Среди скопившихся водовозов с бочками, ломовых подвод, дрог бросались в глаза похожие на армию скелетов огромные повозки зеленщиков, освободившиеся от груза.

Мальчишки, игравшие в кошки-мышки на развалинах дома неподалеку от улицы Гренета, услышали, что кто-то вздумал перегородить улицу, и решили внести свою лепту в великое строительство под названием баррикада, а, как известно, лучшие архитекторы в этом деле — именно уличные мальчишки.

Каждый из них ухватил то, что было под рукой, подходило по размеру и весу: одни взяли дверные косяки, другие — брусья, малыши растащили новый булыжник, сложенный по обеим сторонам улицы для ремонта дороги. Словом, под руку им попало, как бывает в подобных случаях, именно то, что необходимо для строительства надежной преграды, предшественницы наших современных баррикад.

Наблюдая за возведением этого монумента, толпа, затопившая сверху донизу всю улицу Сен-Дени, торжествующе грянула "ура". Можно было подумать, что на этом нагромождении дерева и камней будет воздвигнут храм свободы.

Вслед за этим словом раздался ужасный грохот, но его почти заглушили крики ужаса и боли.

Это было всеобщее проклятие, павшее на головы священников и солдат, чиновников и короля.

Еще не успели стихнуть крики, как граф Рапт повторил:

— Огонь!

Солдаты перезарядили ружья и снова открыли огонь.

— Спрашиваю у дураков, которые носят часы.

— А чтобы узнать имя человека, достаточно…

— Спросить у него…

— Ну и тупица! Это единственный способ так никогда его и не узнать.

— Что же делать?