Александр Дюма
Исповедь маркизы
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
I
Вчера я получила от г-на Уолпола письмо, которое заставило меня всю ночь провести в раздумьях, ибо я похожа на Лафонтенова зайца в его убежище: будучи не в силах заснуть в моем пристанище, я много размышляю.
Поскольку на протяжении почти целого столетия большой известностью в мире пользовалось несколько Уолполов, правильно будет уточнить, кого из них я имею здесь в виду. Это не г-н Роберт Уолпол, первый граф Орфордский и министр короля Георга I; это не его брат Хорас Уолпол, посол во Франции при Генеральных штатах; это племянник последнего — Хорас Уолпол, третий сын министра и владелец поместья Строберри-Хилл, мой лучший друг и мой самый прилежный корреспондент.
Господин Уолпол подсказал мне, возможно несколько неожиданно, по своему обыкновению, способ борьбы с моим главным врагом — скукой, скукой, которая терзает и преследует меня, невзирая на все мои усилия избежать ее. Он посоветовал мне написать воспоминания о моей жизни, заметив, что я много повидала на своем веку, и, стало быть, мне есть что вспомнить. Это правда, но мне так надоела моя несчастная особа, что, вероятно, рассказ о себе наведет на меня еще большую тоску. Безусловно, у меня есть одно средство, которым я несомненно воспользуюсь: оно заключается в том, чтобы уделять больше внимания другим, нежели себе.
Я собираюсь придерживаться христианской заповеди относительно ближнего своего и постараюсь как можно меньше злословить о нем, этом несчастном ближнем, который всегда казался мне законченным чудаком и часто отвечал мне тем же.
Итак, раз это необходимо, поговорим о ближнем своем. Однако все люди никоим образом не похожи друг на друга; у ближнего времен моей молодости был другой облик, другой ум и другие мысли, по сравнению с сегодняшним ближним; признаться, я не считаю, что с тех пор он что-то приобрел. Сама я столького лишилась! Обошлась ли судьба столь жестоко с кем-нибудь еще?
II
Приехав в Париж, мы с мадемуазель де Шамрон отправились с визитами к нашим родственникам-придворным — эти посещения произвели на меня сильное впечатление. Мы навестили герцогиню де Люин, Шуазёлей и многих других, перечислять которых долго и скучно, тем более что мне уже нет до них никакого дела.
Великолепие Версаля и образ жизни его обитателей поразили меня; казалось, добрая фея в лице моей милой тетушки перенесла меня в неведомый мир, где на моем пути встречались лишь принцы и принцессы, одни прекраснее других, в золоте и бриллиантах, готовые осыпать меня всяческими милостями.
Меня весьма часто посещали такие несбыточные мечтания. Я позволю г-ну Уолполу прочесть это лишь после моей смерти: обвиняя меня в том, что в свои семьдесят шесть лет я не избавилась от романтизма, он воспримет мои слова как веское доказательство своей правоты; я не стану давать ему такую возможность.
В самом деле, в детстве я была очень романтичной девочкой, чего нельзя сказать о моей юности — эпоха Регентства навела в этом порядок: в ту пору жизнь протекала в действиях, а не в мечтах; но до того как я покинула монастырь, моя фантазия была способна на всевозможные выдумки. Сначала это были волшебные сказки, затем — чудесные назидательные рассказы и, наконец, любовные истории, прежде чем я, так сказать, узнала, что любовь действительно существует.
Я должна также заметить, что этот период грез и несбыточных мечтаний был самым счастливым в моей жизни. Впоследствии я повидала слишком много чересчур неприглядного, чтобы не разочароваться в людях. Говоря «в людях», я имею в виду весь человеческий род: и мужчин и женщин — ибо мы стоим друг друга; теперь я бесполое существо и сужу обо всем беспристрастно. За исключением очень узкого круга дорогих мне друзей, среди толп чуждых людей, чем мне дорожить в этом мире, который я даже не могу больше видеть?
III
Я обещала рассказать вам одну историю и сейчас познакомлю вас с ней. В свое время она наделала много шуму, однако сегодня мало кто о ней помнит. Действующие в ней лица уже умерли, а их дети живы, они счастливы и богаты — следовательно, злоключения родителей их совершенно не волнуют.
Не имея возможности видеть, что происходит вокруг, я по-прежнему вижу то, что уже произошло; я перебираю свои воспоминания, и у меня не хватает слов благодарности г-ну Уолполу за то, что он подал мне мысль восстановить их в памяти. Это очень приятное для меня времяпрепровождение.
Среди моих монастырских подруг были барышни Роклор, дочери той самой герцогини де Роклор, которую король Людовик XIV любил в течение нескольких месяцев; то были очень богатые наследницы, но крайне безобразные девицы, особенно старшая, к тому еще и горбунья. При них находилась гувернантка по имени г-жа Пёлье, жизнь которой проходила за изготовлением липучек — своего рода сладостей из патоки и еще не знаю какой гадости. Тем временем воспитанницы гувернантки бегали вместе с нами по монастырю, придумывали массу проделок и воплощали их в жизнь, к великому возмущению монахинь, однако г-жу Пёлье все это не заботило.
Я была в прекрасных отношениях со старшей из барышень Роклор, умной девушкой с необычайно милым и забавным нравом.
Нашим совместным развлечениям не было конца; мадемуазель де Роклор брала меня с собой к своей досточтимой матушке, а также к близкой подруге герцогини, г-же де ла Вьёвиль, часто вывозившей девушку из монастыря: такое позволяли лишь ей одной.
IV
Я присутствовала при их свидании, хотя и не просила об этом. Как только принц нас увидел, он бросился на колени и залился слезами, обращая взоры к Небу и воздевая руки.
— Мадемуазель! Мадемуазель! — восклицал он.
— Ах! Мой принц! — отвечала инфанта, прикрывая глаза рукой, словно Ифигения в Авлиде.
— Этого нельзя допустить; нас не разлучат, мы не станем жертвами наших родителей и их скупости.
— Они одумаются, — вставила я.
V
Я уже говорила, что история с восковым Младенцем Иисусом оказала сильное влияние на всю остальную мою жизнь, и вот почему — это настолько странно, что достойно пояснения. К несчастью, мы рождены в философский век, стремящийся все объяснить, век, когда даже дети появляются на свет, рассуждая. Это похоже на эпидемию, обрушившуюся на людские верования, чтобы погубить их одно за другим, и Бог весть, как это отразится на наших потомках!
Между прочим, мои отпрыски находятся в прихожей и так шумят, что могут разбудить Семерых Спящих. Я не знаю, во что они будут верить, но мне не приходится сомневаться, что они где-то рядом.
Этот народец сильно докучает бедной слепой, у которой остался в качестве утешения только слух.
Нынешние настроения и неуверенность в будущем выражены в словах, которые приписывают Людовику XV:
— Мой преемник будет выкручиваться как сможет, а на мой век этого мира хватит.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
I
Мне давно надоела та жизнь, какую я вела. Поверьте, летние месяцы в Со, вызывавшие у других зависть, казались мне тягостными, а дом на улице Бон, каждый день полный гостей, собиравшихся на обед или на ужин, был на самом деле слишком обременительным для моего кошелька.
Я разрывалась между г-ном де Формоном и председателем Эно. В первой части своих мемуаров я рассказывала, как состоялось мое знакомство с Формоном. С тех пор он начал бывать у меня часто, он стал приезжать ко мне ежедневно, и его визиты отнюдь не вызывали у меня досады. Председатель безумно меня любил, как он сам признался в конце написанного им с меня портрета, который я не стану здесь полностью приводить из скромности:
«Благодаря маркизе я был самым счастливым человеком и невыносимо страдал, ибо любил ее больше всего на свете».
Вероятно, Формой любил меня меньше, но он любил меня горячее. Поэтому я находилась в довольно затруднительном положении, тем более, что мне приходилось томиться скукой как с одним, так и с другим. Я пыталась заставить себя слушать и терпеть обоих, мысленно повторяя, что они хорошие друзья, а друзьями не разбрасываются: ими надо дорожить.
К сожалению, эти господа не хотели быть только друзьями!
II
Мадемуазель де Леспинас была внебрачная дочь госпожи маркизы д’Альбон, на законной дочери которой женился мой брат.
Следовательно, она была сводной сестрой моей невестки.
Госпожа маркиза д’Альбон жила в Лионе; она была тогда очень молодой и очень красивой, одной из самых высокопоставленных и приятных женщин в провинции. Эта особа не любила своего мужа и даже питала к нему своего рода неприязнь, которую ей удалось превозмочь с огромным трудом: она была вынуждена сделать это из благодарности к нему после всего того, что происходило после рождения ее дочери.
Моя невестка г-жа де Виши уже появилась на свет, когда ее мать отправилась в Париж, чтобы встретиться там с некоторыми своими родственниками, бывавшими при дворе. Маркиза оказалась там в весьма благородном обществе, повеселилась вдоволь и не упустила из вида ничего интересного.
Дело было как раз в ту пору, когда на могиле господина дьякона Париса на Сен-Медарском кладбище происходили чудеса; маркиза вознамерилась наведаться туда с двумя-тремя подругами и несколькими кавалерами; в этом месте женщинам нельзя было появляться без сопровождения, но прежде всего там следовало сохранять серьезный вид, ибо тот, кто смеялся над конвульсионерами, мог быть почти уверен, что он не уйдет оттуда целым и невредимым.
III
Огюстина добилась от хозяйки согласия, и неделю спустя, когда г-жа д’Альбон вышла на балкон, она увидела на улице выздоравливающего юношу; он был бледен и едва держался на ногах. Шевалье поклонился маркизе до земли; она приветствовала его более благосклонной улыбкой, чем прежде, но довольно быстро удалилась.
В последующие дни он снова был там, и каждый день г-жа д’Альбон стояла у окна чуть дольше, чем накануне.
— Сударыня, — сказала Огюстина, — вот еще одна просьба: он хотел бы с вами поговорить.
— Это невозможно.
— Сударыня, он опять наложит на себя руки.
IV
Эта любовь была похожа на красивый роман. Герцог и маркиза любили друг друга страстно, до безумия. Как видим, мадемуазель де Леспинас было на кого равняться, и она не изменила семейной традиции. Чтобы чувствовать себя более непринужденно, влюбленные остались в том же уединенном месте; их единственной наперсницей была молочная сестра г-жи д’Альбон, услужливая и надежная женщина, неспособная предать своих друзей.
Однако пылкие романы обычно имеют печальный конец: похоже, они притягивают бедствия и таят в себе ростки собственной гибели.
У г-на д’Альбона был двоюродный брат, который давно домогался любви маркизы и выжидал благоприятной минуты, чтобы достучаться до ее сердца. Он услышал в своей глуши — все тайное становится явным, особенно в провинции! — об исчезновении красавчика Пикиньи; проявив немного ловкости, а также благодаря нескольким пистолям, отданным Огюстине, которая была рассержена, что ей нашли замену, он выяснил все, что желал узнать. То был решительный и волевой человек, один из тех, кто, будучи рожден внизу общественной лестницы, довольно часто становится преступником и убийцей.
Он принялся рыскать вокруг замка, куда никто не входил, и убедился, что никто оттуда и не выходит, а также, что маркиза находится там одна вместе с молочной сестрой и несколькими слугами; о красавчике-герцоге не было и речи! Очевидно, его прятали. И тогда кузен маркиза вознамерился это выяснить.
И в самом деле, он с большим шумом явился в усадьбу, требуя, чтобы ему открыли ворота, и громогласно заявляя, что виконт де Сент-Люс, родственник г-на д’Альбона, прибыл по его поручению.
КОММЕНТАРИИ
Роман Дюма «Исповедь маркизы» («Les Confessions de la marquise») написан в форме псевдомемуаров одной из замечательных женщин XVIII в. — маркизы дю Деффан (1697–1780), известной своей перепиской с Х.Уолполом, Вольтером и другими выдающимися личностями того столетия. В работе над этим романом, вероятно, принимала участие французская писательница Габриель Анна Систерн де Куртира, виконтесса де Пуаллою де Сен-Мар (1804–1872), выступавшая под псевдонимом «графиня Даш».
Это сочинение, которое охватывает всю жизнь маркизы дю Деффан, было написано в 1855–1857 гг. и издавалось под различными названиями. Первый неполный его выпуск, именовавшийся «Секретарь маркизы дю Деффан» («Le secretaire de la marquise du Deffand»), состоялся в издаваемой Дюма газете «Мушкетер» («Le Mousquetaire») в июне — декабре 1855 г. Эта публикация завершалась главой XL, имевшей заголовок «Мемуары слепой. Госпожа дю Деффан» («Memoires d’une Aveugle. Madame du Deffand»). Первое отдельное издание романа: «Madame du Deffand», Paris, Cadot, 8vo, 8 v., 1856–1857. В стандартном издании Кальман-Леви роман делился на две части: «Мемуары слепой. Госпожа дю Деффан» («Memoires d’une Aveugle. Madame du Deffand»; 12mo, 2 v.) и «Исповедь маркизы» («Les Confessions de la marquise»; 12mo, 2 v.).
Это первая публикация романа на русском языке. Перевод его был выполнен Н.Паниной специально для настоящего Собрания сочинений по изданию: Paris, Calmann-Levy — и по нему же была проведена сверка.
5…
Вчера я получила от г-на Уолпола письмо
… — Уолпол, Хорас, чет вертый граф Орфорд (1717–1797) — английский писатель, автор исторических сочинений и интересной переписки; в своих оригинальных псевдоисторических книгах заложил основы жанра готического «романа ужасов»; в 1741–1767 гг. был членом парламента.
…
я похожа на Лафонтенова зайца в его убежище
… — Лафонтен, Жан де (1621–1695) — знаменитый французский поэт-сатирик, автор «Басен» (книги I–VI были изданы в 1668 г., VII–XI — в 1678 г., XII — в 1694 г.) и озорных свободомысленных «Сказок и рассказов в стихах» (1664–1667), запрещенных правительством; писал также поэмы и комедии; сочинения его, составившие более десяти томов, служат своеобразной проповедью житейской мудрости и отличаются красотой поэтического языка и высокой художественностью.