Если читатель не возражает, мы предлагаем ему ненадолго возвратиться к нашему роману "Анж Питу" и, раскрыв его вторую часть, заглянуть в главу под названием "Ночь с 5 на 6 октября". Там читатель найдет описание происшествий, которые небесполезно было бы вспомнить, прежде чем открывать настоящую книгу, ведь она начинается с описания событий, происходивших утром 6 октября.

После того как мы приведем несколько важных строк из этой главы, мы вкратце остановимся на некоторых событиях, что необходимо для продолжения нашего рассказа.

Вот эти строки:

"В три часа, как мы уже сказали, все было тихо. Члены Национального собрания, успокоенные докладом стражников, разошлись.

Все надеялись, что покой не будет нарушен.

Слесарь поднес стакан к глазам и принялся любовно рассматривать его на свет.

С наслаждением отпив глоток, он проговорил:

— Ну почему же, в Париже тоже есть слесари.

Он отпил еще немного.

— Есть среди них и мастера.

Смешаться с толпой незнакомцу было тем легче, что она была весьма многочисленна.

Это и был авангард кортежа короля, королевы и дофина.

Как и говорил король, они двинулись из Версаля около часу пополудни.

Королева, дофин, дочь короля, граф Прованский, мадам Елизавета и Андре

[1]

ехали в королевской карете.

Члены Национального собрания заявили, что не расстанутся с королем, и получили сто экипажей.

Жильбер последовал за своим проводником, опережавшим его шагов на двадцать; так они дошли до середины улочки. Оказавшись напротив большого красивого дома, незнакомец вынул из кармана ключ и отпер небольшую дверь, предназначавшуюся для хозяина дома, когда он хотел войти или выйти, не посвящая в это слуг.

Он оставил дверь приоткрытой, что явно свидетельствовало о приглашении следовать за ним.

Жильбер вошел и легонько толкнул дверь; она беззвучно повернулась на петлях и бесшумно захлопнулась.

Такой замок привел бы метра Гамена в восхищение.

Войдя в дом, Жильбер оказался в коридоре; по обеим его сторонам стены были украшены на высоте человеческого роста — чтобы можно было разглядеть каждую из чудесных деталей — бронзовыми панно, точными копиями тех, которыми Гиберти отделал дверь во флорентийский баптистерий.

Тем временем король, королева и члены королевской семьи продолжали свой путь к Парижу.

Карета продвигалась медленно: ее задерживали шедшие пешком телохранители; вооруженные до зубов торговки рыбой верхом на лошадях; рыночные грузчики и торговки верхом на увитых лентами пушках; сотня депутатских карет; около трехсот повозок с зерном и мукой, захваченных в Версале и усыпанных желтыми осенними листьями. Таким образом, лишь к шести часам вечера королевский экипаж, в котором скопилось столько всего — страдания, ненависти, страстей и невинности, — прибыл к городским воротам.

В пути юный принц проголодался и стал просить есть. Тогда королева огляделась; раздобыть немного хлеба для дофина было совсем несложно: каждый простолюдин нес кусок хлеба на острие штыка.

Королева поискала глазами Жильбера.

Как известно читателю, Жильбер последовал за Калиостро.

Господин де Лафайет и граф Луи де Буйе поднялись по небольшой лестнице павильона Марсан и оказались в апартаментах второго этажа, где жили король и королева.

Перед г-ном де Лафайетом распахивались одна за другой все двери. Часовые брали на караул, лакеи низко кланялись; все без труда узнавали владыку короля, майордома, как называл его г-н Марат.

О г-не де Лафайете доложили прежде королеве; король был в то время в своей кузнице, и лакей отправился известить его величество о визите.

Прошло три года с тех пор, как г-н Луи де Буйе видел Марию Антуанетту.

За эти три года были созваны Генеральные штаты, взята Бастилия, произошли события 5 и 6 октября.

За дверью апартаментов ее величества оба посетителя увидели ожидавшего их Франсуа Гю, камердинера короля.

Король приказал передать г-ну де Лафайету, что он начал ради развлечения одну очень важную слесарную работу и теперь просит его подняться к нему в кузницу.

Первое, о чем осведомился Людовик XVI, прибыв в Тюильри, была ли там кузница. Узнав о том, что столь необходимый для него объект не был предусмотрен Екатериной Медичи и Филибером Делормом, он выбрал на третьем этаже, как раз над своей спальней, просторную мансарду с отдельным выходом и внутренней лестницей; эта мансарда и превратилась в слесарную мастерскую.

Несмотря на серьезные заботы, одолевавшие Людовика XVI за те почти уже пять недель, что он прожил в Тюильри, он ни на минуту не забывал о своей кузнице. Она была его навязчивой идеей; он руководил ее оснащением и сам выбрал место для кузнечных мехов, горна, наковальни, верстака и тисков. И вот накануне кузница была готова: напильники круглые, плоские, треугольные, долота и зубила — все лежало на своих местах; молоты среднебойные, ручники и кувалды были развешаны на гвоздях; кузнечные клещи, тиски с косыми губками и ручные тиски — все было под рукой. Людовик XVI не мог больше терпеть и с самого утра горячо взялся за работу — она была для него лучшим отдыхом; в этом деле он мог бы превзойти всех, если бы, к большому сожалению метра Гамена, как уже довелось слышать читателю, целая толпа бездельников вроде г-на Тюрго, г-на де Калонна и г-на Неккера не отвлекала короля от этого серьезнейшего занятия разговорами не только о событиях во Франции, что, в крайнем случае, еще допускал метр Гамен, но, что казалось ему вовсе бесполезным, — разговорами о положении дел в Брабанте, Австрии, Англии, Америке и Испании.

Теперь читателю должно быть понятно, почему, увлекшись работой, король Людовик XVI, вместо того чтобы спуститься к г-ну де Лафайету, попросил г-на де Лафайета подняться к нему.

Вечером того дня, когда г-н Луи де Буйе имел честь быть принятым сначала королевой, а затем королем, между пятью и шестью часами, на четвертом, последнем этаже ветхого, маленького, грязного и темного домишки на Еврейской улице проходила сцена, которую мы просим разрешения показать нашим читателям.

Итак, мы встретим их у въезда на мост Менял, когда они выйдут либо из кареты, либо из фиакра, в зависимости от того, имеется ли у них шесть тысяч ливров в год на кучера, пару лошадей и карету или они предпочитают ежедневно выкладывать по тридцать су за скромный экипаж с номером. Мы пройдем вместе с ними по мосту Менял, выйдем на Скорняжную улицу, затем свернем на Еврейскую, где и остановимся против третьей двери слева.

Мы отлично понимаем, что вид этой двери не слишком привлекателен: жильцы дома не дают себе труда запирать ее, полагая, что им ничуть не грозят ночные поползновения господ грабителей из Сите. Однако, как мы уже сказали, нас интересуют люди, проживающие в мансарде этого дома, а так как они не станут к нам спускаться, давайте, дорогой читатель или же возлюбленная читательница, наберемся смелости и поднимемся к ним сами.

Постарайтесь, насколько это возможно, шагать твердо, дабы не поскользнуться в липкой грязи, покрывающей пол узкого темного коридора, куда мы с вами только что ступили. Потуже завернемся в плащи, чтобы случайно не задеть стену сырой и осклизлой лестницы, извивающейся в глубине коридора наподобие плохо пригнанных друг к другу кусков змеи; поднесем к лицу флакон с уксусом или надушенный платок, чтобы самое нежное и наиболее благородное из наших чувств — обоняние — избежало, насколько это возможно, воздействия перенасыщенного азотом воздуха, поглощаемого здесь одновременно и ртом, и носом, и глазами. Мы остановимся на площадке четвертого этажа, напротив двери, на которой невинная рука юного художника начертила мелом фигурки, — на первый взгляд их можно было бы принять за кабалистические знаки, однако на самом деле это всего-навсего неудачные попытки продолжить высокое искусство Леонардо да Винчи, Рафаэля и Микеланджело.

Подойдя к двери, заглянем с вашего позволения в замочную скважину, чтобы вы, дорогой читатель или возлюбленная читательница, могли узнать (если, конечно, у вас хорошая память) персонажей, которых сейчас увидите. Если вы не узнаете их по внешнему виду, приложите ухо к двери и прислушайтесь. И если только вы читали нашу книгу "Ожерелье королевы", слух непременно придет на помощь зрению: наши чувства имеют обыкновение друг друга дополнять.

После любезных слов графа наступила тишина. Калиостро вышел на середину комнаты и обвел ее пристальным взглядом, несомненно желая оценить моральное, а в особенности материальное положение его старых знакомых, к которым неожиданно привели графа зловещие и тайные интриги, центром коих он являлся.

Результат осмотра, сделанного столь прозорливым человеком, как граф, не оставлял никаких сомнений.

Даже обыкновенный наблюдатель угадал бы — и это было правдой, — что бедное семейство проживало последние гроши.

Из трех действующих лиц, изумившихся при виде графа, первым нарушил молчание тот из них, чья память хранила воспоминания лишь о событиях этого вечера, и потому его не мучили угрызения совести.

— Ах, сударь, какое несчастье! — пролепетал юный Туссен. — Я потерял свой луидор.

Время приближалось к полуночи, когда какой-то человек вышел с Королевской улицы на улицу Сент-Антуан, прошел по ней до водовзводной башни Святой Екатерины, остановился на минуту в его тени, чтобы убедиться в том, что за ним нет слежки, потом свернул в переулок, который привел его к особняку Сен-Поль; оттуда он двинулся по почти неосвещенной и совершенно безлюдной улице Короля Сицилийского; чем дальше он шел по ней, тем медленнее становились его шаги; он неуверенно свернул на улицу Белого Креста и, терзаемый сомнениями, остановился перед решеткой кладбища Сен-Жан.

Он замер, словно опасаясь, что из-под земли вот-вот появится привидение, и стал ждать, смахивая рукавом сержантского мундира капли пота, градом катившегося по его лицу.

В ту самую минуту как начало бить полночь, нечто похожее на тень скользнуло между тисовыми деревьями и кипарисами. Тень эта приближалась к решетке, и вскоре стало слышно, как в замке поворачивается ключ, из чего можно было заключить, что призрак, если это был он, может выходить не только из могилы, но потом еще и с кладбища.

Заслышав скрежет, сержант отступил.

— Что, господин Босир, не узнаете меня? — послышался насмешливый голос Калиостро. — Или, может быть, вы забыли о нашем свидании?

Мирабо еще не успел обзавестись хозяйством, а потому и своего экипажа у него не было. Слуга отправился за фиакром.

В те времена поездка в Аржантёй была целым путешествием; сегодня же туда можно доехать за одиннадцать минут, а лет через десять, вполне вероятно, этот путь можно будет проделать за одиннадцать секунд.

Почему Мирабо выбрал Аржантёй? Да просто потому, что его воспоминания, как он только что сказал доктору, были связаны с этим небольшим городком, а человек испытывает сильное желание продлить отпущенный ему краткий период земного существования, изо всех сил пытаясь задержать его в прошлом, лишь бы не так быстро переходить в будущее.

11 июля 1789 года в Аржантёе умер его отец, маркиз де Мирабо, как и полагалось истинному дворянину, не желавшему пережить взятие Бастилии.

В конце аржантёйского моста Мирабо приказал кучеру остановиться.

Экипаж остановился у аржантёйской церкви.

— Я ошибся, когда говорил вам, что не был в Аржантёе с тех пор, как отец меня выгнал из дому палкой; я был здесь в день его похорон и провожал его тело в эту церковь.

С этими словами Мирабо вышел из кареты, снял шляпу и с обнаженной головой медленно и торжественно вошел в церковь.

В этом необыкновенном человеке

было

столько противоречивых чувств! Время от времени он робко тянулся к религии, и это в ту эпоху, когда все были философами, а некоторые доходили в увлечении философией до полного отрицания Бога.

Жильбер следовал за ним на некотором расстоянии. Он видел, как Мирабо прошел через всю церковь и вблизи алтаря Божьей Матери прислонился к массивной колонне; на ее романской капители была выбита дата, относящаяся к XII веку.

Мирабо обернулся и вздрогнул.

Человек, положивший руку ему на плечо, оказался доктором Жильбером.

— A-а, это вы, дорогой доктор… Ну что? — спросил Мирабо.

— Я осмотрел ребенка, — отвечал Жильбер.

— Есть ли надежда его спасти?

Мы уже попытались объяснить нашим читателям, в какой крепкий узел сплелась вся Франция благодаря федерации, а также какое воздействие эта отдельная федерация оказала на последующее объединение всей Европы.

Ведь Европа понимала, что настанет день — только вот когда: будущее было скрыто во мраке неизвестности, — когда вся она тоже превратится в одну огромную федерацию граждан, в громадное сообщество братьев.

Мирабо стремился к этому объединению. В ответ на высказанные королем опасения он заявил, что если и возможно спасение королевской власти во Франции, то искать его следует не в Париже, а в провинции.

Уместно будет заметить, что это объединение людей, прибывших со всех уголков Франции, должно было дать большие преимущества: король встретился бы со своим народом, а народ увидел бы своего короля. Когда все население Франции, представленное тремястами тысячами посланцев — буржуа, магистратами, военными, — прокричит на Марсовом поле "Да здравствует нация!" и возьмется за руки на развалинах Бастилии, то кучка придворных, ослепленных или заинтересованных в ослеплении короля, не сможет больше ему сказать, что Парижем управляет горстка мятежников, требующих свободы, о которой Франция и не помышляет. Нет, Мирабо рассчитывал на рассудительность короля; нет, Мирабо рассчитывал на еще жившую тогда в сердцах французов веру в королевскую власть и предсказывал, что из дотоле невиданного, неизвестного, неслыханного единения монарха со своим народом может родиться священный союз, и никакой интриге не будет под силу разорвать его.

Гениальным личностям тоже свойственно допускать возвышенные глупости, из-за которых последние политические прихвостни будущего считают себя вправе поднимать их память на смех.

В ту самую ночь с 5 на 6 июля около одиннадцати часов вечера доктор Реналь улегся в постель в надежде, которая так часто обманывает хирургов и врачей, — в надежде выспаться. Его разбудили три громких удара в дверь.

Как помнит читатель, славный доктор, если к нему звонили или стучали ночью, имел обыкновение отпирать сам, чтобы как можно скорее прийти на помощь нуждавшимся в нем людям.

На сей раз он, как обычно, вскочил с постели, накинул шлафрок, надел домашние туфли и поспешил по узкой лестнице вниз.

Как он ни торопился, ночному посетителю ждать не было, видимо,

никакой возможности: он опять забарабанил в

дверь и стучал до тех пор, пока дверь неожиданно перед ним не распахнулась.

Доктор Реналь узнал лакея, уже приходившего к нему однажды ночью от имени виконта Изидора де Шарни.