Александр Дюма
Соратники Иегу
ОБРАЩЕНИЕ К ЧИТАТЕЛЮ
Около года тому назад старинный мой приятель Жюль Симон, автор «Долга», явился ко мне и попросил написать роман для «Журнала для всех». Я рассказал ему сюжет, который еще обдумывал. Сюжет ему подходил. Мы тут же заключили договор.
Действие развертывалось между 1791–1793 годами, завязка намечалась в Варение, вечером того дня, когда был взят под стражу король.
Хотя «Журнал для всех» очень спешил, я попросил Жюля Симона о небольшой отсрочке, так как мог приступить к роману только через две недели.
Мне хотелось поехать в Варенн: город был мне совсем незнаком.
Для меня невозможно создать роман или драму, не побывав в описываемой там местности.
ПРОЛОГ
ГОРОД АВИНЬОН
Мы не вполне уверены, нужен ли вообще пролог, предлагаемый нами вниманию читателя, но все же поддаемся желанию его преподнести — не в качестве первой главы, но как предисловие к этому роману.
Чем дольше мы живем, чем глубже овладеваем искусством, тем основательней убеждаемся, что в мире ничто не существует в отдельности, в отрыве от остального, что в природе и в общественной жизни все вытекает одно из другого, а не возникает случайно; мы убеждаемся, что любое событие, этот цветок, распускающийся нынче у нас на глазах, цветок ароматный или зловонный, радующий взор или мрачный, как рок, в свое время был бутоном, что корни его порой простираются в далекое прошлое и что он принесет плод свой в будущем.
В юности человек непосредственно воспринимает время: он любит вчерашний день, беспечно относится к сегодняшнему и мало заботится о завтрашнем. Юность — это весна с ее свежими зорями и ясными вечерами. Если порой и набежит гроза, она разразится, погромыхает и унесется прочь, а после нее небо станет более лазурным, воздух — более прозрачным, природа — более пленительной.
К чему размышлять о причинах грозы, которая проносится стремительно, словно каприз, бесследно, как мимолетная причуда? Не успеем мы проникнуть в эту метеорологическую загадку, как грозы уже и следа нет.
Но совсем иначе обстоит дело с бурными ливнями, которые к концу лета, во время уборки урожая, наносят ущерб нашим нивам и в разгар осени обрушиваются на виноградники. Мы спрашиваем себя, куда они уносятся, мы допытываемся, откуда они налетают, и доискиваемся средств их предотвратить.
Часть первая
I
ЗА ТАБЛЬДОТОМ
Девятого октября 1799 года, погожим осенним днем, когда на одном конце Прованса, в Йере, созревают апельсины, а на другом, в Сен-Пере, — виноград, почтовая карета, запряженная тройкой лошадей, пронеслась во весь опор по мосту, перекинутому через Дюране, между Кавайоном и Шаторенаром, направляясь в Авиньон. Этот древний папский город лишь восемь лет тому назад, 25 мая 1791 года, был присоединен к Франции, что в 1797 году подтвердил договор, подписанный в Толентино генералом Бонапартом и папой Пием VI.
Экипаж въехал в Экские ворота, промчался, не замедляя хода, через весь город по узким извилистым улицам, закрытым от ветров и солнца, и остановился шагах в пятидесяти от Ульских ворот, перед гостиницей «Пале-Эгалите», которую уже потихоньку снова стали называть «Пале-Рояль», ее прежним именем, сохранившимся и в наши дни.
То немногое и, казалось бы, маловажное, что мы сказали о названии гостиницы, перед которой остановилась интересующая нас почтовая карета, характеризует положение, в котором находилась Франция при правительстве термидорианской реакции, именуемом Директорией.
В результате революционной борьбы, длившейся от 14 июля 1789 года до 9 термидора 1794 года, после бурных дней 5 и 6 октября, 21 июня, 10 августа, 2 и 3 сентября, 21 мая, 29 термидора и 1 прериаля, после того как на глазах толпы были гильотинированы король и его судьи, королева и ее обвинитель, жирондисты и кордельеры, умеренные и якобинцы, Франция испытала самое гнусное и отвратительное пресыщение — пресыщение кровью.
Естественно, что в народе пробудилось если не тяготение к монархии, то, во всяком случае, потребность в твердой власти, заслуживающей доверия, от которой можно было ждать защиты, которая действовала бы на свой страх и риск и дала бы возможность передохнуть.
— У вас ничего не было взято?
— Как же, у меня взяли опечатанный мешок с двумястами луидоров, который я отдал на хранение кондуктору.
— И я должен сказать, — прибавил молодой дворянин, — что этот господин сейчас только говорил о пропаже своих денег, он уже считает их безвозвратно потерянными.
— Этот господин ошибается, — заявил незнакомец в маске, — мы ведем войну с правительством, а не с частными лицами: мы партизаны и никак не разбойники. Вот ваши двести луидоров, сударь, и если в будущем произойдет такая же ошибка, заявите об этом и сошлитесь на Моргана.
С этими словами он положил мешок с золотом справа от виноторговца и вышел, учтиво раскланявшись с сидевшими за табльдотом, одни из которых были объяты ужасом, а другие поражены столь безумной смелостью.
II
ИТАЛЬЯНСКАЯ ПОСЛОВИЦА
Как мы уже говорили, присутствующими владели в основном два чувства, но они по-разному и в различной степени проявились у них. Оттенки и сила переживаний варьировались в зависимости от пола, возраста, характера и социального положения свидетелей этой сцены.
Виноторговец Жан Пико, чьи интересы были непосредственно затронуты, с первого же взгляда по костюму, оружию и маске распознал одного из людей, с которыми он столкнулся накануне. При появлении незнакомца он остолбенел от ужаса. Но, когда он узнал, чем вызван приход таинственного грабителя, его ужас стал постепенно переходить в радость, и он испытывал все оттенки ощущений, промежуточные между этими чувствами. Мешок с золотом лежал перед ним, но виноторговец, казалось, не решался к нему прикоснуться, опасаясь, что сокровище исчезнет, как это бывает с приснившимся нам золотом, прежде чем мы откроем глаза при прояснении сознания и переходе от глубокого сна к полному пробуждению.
Дородного господина и его сухопарую супругу, а также других пассажиров дилижанса охватил откровенный панический страх. Толстяк сидел слева от Жана Пико. Увидев, что бандит подходит к виноторговцу, он в тщетной надежде установить достаточное расстояние между собой и соратником Иегу шарахнулся в сторону, и его стул ударился о стул жены, которая, в свою очередь, качнулась влево. Но рядом с ней сидел гражданин Альфред де Баржоль, а у него не было никаких оснований страшиться людей, которых он только что горячо превозносил; стул жены толстяка ударился о неподвижный стул дворянина и остановился. Нечто подобное произошло восемь или девять месяцев спустя в битве при Маренго: когда главнокомандующий решил, что пора переходить в наступление, его отступающие войска сразу же остановились.
Гражданин Альфред де Баржоль, подобно аббату, поведавшему библейское сказание об израильском царе Иегу и миссии, которую он получил от пророка Елисея, не только не испытывал боязни, но, казалось, даже ожидал этого непредвиденного для других события. Он с улыбкой следил взором за человеком в маске, и не будь внимание сотрапезников всецело поглощено разыгрывающейся у них на глазах сценой, они могли бы уловить беглый взгляд, которыми обменялись грабитель и дворянин, а вслед за тем дворянин и аббат.
III
АНГЛИЧАНИН
Ролан стоял неподвижно, следя глазами за удаляющейся каретой, и, когда она скрылась из виду, еще долго не сходил с места.
Потом он тряхнул головой, как бы прогоняя облачко, омрачившее его чело, вернулся в гостиницу и попросил, чтобы ему отвели комнату.
— Проводите господина в третий номер, — приказал хозяин горничной.
Горничная сняла ключ с широкой черной доски, на которой в два ряда висели белые номера, и жестом пригласила молодого путешественника следовать за ней.
— Пришлите ко мне наверх бумагу, перо и чернила, — обратился он к хозяину, — и если господин де Баржоль осведомится, где я нахожусь, сообщите ему номер моей комнаты.
— Четыре льё.
— Дорога займет полтора часа. Не будем терять времени. Покончим поскорей со скучными делами, чтобы заняться приятными.
Англичанин снова с удивлением посмотрел на Ролана.
Тот сделал вид, что не замечает этого взгляда.
— Вот три письма, — сказал он, — одно адресовано моей матери, госпоже де Монтревель, другое моей сестре, мадемуазель де Монтревель, а третье гражданину Бонапарту, моему генералу. Если я буду убит, вы отправите их почтой. Надеюсь, это вас не затруднит?
Часть вторая
XXIX
ДИЛИЖАНС ИЗ ЖЕНЕВЫ
Почти в тот же час, когда Ролан приехал в Нант, тяжело нагруженный дилижанс остановился возле постоялого двора "Золотой крест" на главной улице городка Шатийон-сюр-Сен.
В те времена дилижансы состояли всего из двух частей — закрытого купе спереди и общего отделения. Ротонда была добавлена позднее как новейшее изобретение.
Лишь только дилижанс остановился, кучер соскочил на землю и распахнул дверцы, открыв пассажирам выход с обеих сторон.
Пассажиров было всего семь человек.
В общем отделении — трое мужчин, две женщины и грудной младенец.
XXX
РАПОРТ ГРАЖДАНИНА ФУШЕ
Подъехав на следующее утро, около одиннадцати, к Посольской гостинице, г-жа де Монтревель была крайне изумлена, что ее встретил не Ролан, а какой-то незнакомый господин.
Он подошел к ней.
— Вы вдова генерала де Монтревеля, сударыня? — начал он.
— Да, сударь, — ответила г-жа де Монтревель с некоторым удивлением.
— Вы ищете вашего сына?
— Разбойники?
— Не совсем так.
— Сударь, — перебил Эдуар, — разве те, кто грабит чужие деньги, не разбойники?
— Обычно их так называют, мой мальчик.
— А! Вот видишь, матушка?
XXXI
СЫН МЕЛЬНИКА ИЗ ЛЕ-ГЕРНО
Мы уже говорили, что Ролан прибыл в Нант в тот самый час, когда Морган и его сообщники остановили женевский дилижанс между Барсюр-Сен и Шатийоном.
Если мы хотим ознакомиться с результатами его миссии, то нам незачем следовать за ним шаг за шагом во время его переговоров с аббатом Бернье, который, осторожно нащупывая почву, старался не выдать своих честолюбивых замыслов. Лучше встретимся с Роланом в селении Мюзийак, расположенном между Амбоном и Герником, в двух льё выше небольшого залива, в который впадает Вилен.
Мы окажемся в самом центре Морбиана, в тех местах, где зародилось шуанство. Известно, что в окрестностях Лаваля, на хуторке Пуарье, от брака Пьера Котро и Жанны Муане родились четверо братьев Шуанов. Один из их предков, угрюмый, нелюдимый дровосек, всю жизнь сторонился своих земляков, подобно тому как филин держится в стороне от других птиц; от его искаженного прозвища произошло название "шуан".
Впоследствии так стали именовать представителей политической партии; на правом берегу Луары бретонцев называли "шуанами", а на левом ее берегу вандейцев величали "разбойниками".
Мы не станем рассказывать о гибели этой героической семьи — о том, как взошли на эшафот две сестры и брат, как пали, убитые или раненные, на полях сражений Жан и Рене, мученики за свою веру. После казни Перрины, Рене и Пьера, после смерти Жана протекло немало лет, и о расправе с сестрами, и о подвигах братьев возникли легенды.
XXXII
БЕЛЫЙ И СИНИЙ
Войдя, как мы сказали, вслед за Жоржем, Ролан стал с беззаботным любопытством оглядываться по сторонам.
Он сразу же убедился, что, кроме них, в комнате никого не было.
— Это ваша штаб-квартира? — с улыбкой спросил Ролан, протягивая ноги поближе к огню.
— Да, полковник.
— Ну и странная же у вас охрана!