Я сегодня в первый раз иду работать — помощником повара. Встал затемно, запряг лошадь. Жамират вынесла провизию из кладовой и обрадовалась, увидев, что повозка уже готова. Она, очень довольная, положила в повозку мешок с хлебом и сказала:

Мальчишки уже давно объелись тутовыми ягодами, а я еще ни разу не поел их в свое удовольствие. Уезжаю в поле с рассветом, возвращаюсь — уже темно. Где ж тут по деревьям лазать.

Но дело не только в том, что темно, — устаю очень. Так устаю, что уже ничего и не хочется. Дунетхан и Бади наберут нам с Дзыцца тарелку ягод, но что это! Если сам на дерево не влезешь да не нарвешь…

Но вскоре я все наверстал. Дудтул повредил ногу, и Гадацци не разрешал его запрягать. Жамират отвозила продукты на повозке другой бригады.

— Отдохни пока, — сказал мне Жамират.

И я отдыхал.

Сквозь сон слышу какой-то шум. Так сладко мне спалось. Я не в силах открыть глаза, хочу снова окунуться в мягкие волны сна. Но нет, под самыми окнами раздаются мальчишечьи голоса. Интересно, чего они не поделили?

Встал, выглянул в окно. Резкий солнечный свет ударил мне в глаза, так что я на мгновенье зажмурился.

Дзыцца, наверно, давно ушла на работу. И сестричек не видно, тоже куда-то убежали. Каждое утро меня приходится будить: утренний сон особенно сладок. Но хочешь не хочешь, а вставать приходится.

Кое-как прибрал постель, взял мыло, перекинул полотенце через плечо и направился к речке. Вода была как лед, но я все-таки вымылся по пояс.

Вернулся домой. Чувство такое, будто я что-то забыл, не могу вспомнить. Да! Я же хотел пойти на Кобошово озеро. Однажды я после работы проезжал мимо и своими глазами видел, сколько там рыбы. Если бы не Жамират, то я тогда остановил бы Дудтула и начал бы ловить рыбу. Надо непременно пойти сегодня. Жаль, что ни Хаматкана не встретил, ни Агубе. Но ничего, обойдусь и без них. Одному даже интереснее. Вот-то удивлю их, как принесу рыбу. Тогда поверят, что я могу ловить не хуже лучшего в селе рыбака Бешагура.

Скоро мне в школу, и Жамират уже заранее начала беспокоиться. Придется ей искать другого возчика. Хаматкана она ни за что не хочет брать, потому что он не слушается.

Мне тоже не хочется уходить от Жамират. Правда, и по школе соскучился. Недавно, проезжая мимо школы, заглянул через забор. Школа стояла непривычно тихая. Двор зарос травой…

Под яблоней сидел Хаджумар, директор. Он меня не заметил. Мне же не хватило смелости поздороваться с ним. Хороший у нас директор, все его уважают. Даже самые разбалованные ученики слушаются его с первого слова. Хаджумар немногословен, но уж если что скажет, то, как говорится, в самое яблочко.

В прошлом году в это же время Хадзыбатыр сдал свои документы в джермецыкскую школу. Это русская школа. Я тоже было загорелся. Да и Хадзыбатыр изо всех сил уговаривал меня: мол, русский язык будем лучше знать.

Это Хадзыбатыр не сам придумал, это его отец Аштемыр так захотел. Стоило ему услышать, что племянник учительницы Фатимы поступил в русскую школу, как и Аштемыр заторопился. Он даже и слушать не хотел о том, что племянник Фатимы и до этого учился в русской школе. Теперь его мать лежит в больнице, и мальчику нельзя одному оставаться в городской квартире. Поэтому его тетя Фатима привезла к себе. Она бы его и в нашу школу отдала, но он плохо знает осетинский язык.

Школьный двор заполнен смехом и говором. Сколько времени мы не видели друг друга! Хоть и маленькое у нас село, но летом я встречался только с соседскими ребятами. Как все загорели, как вытянулись за лето! На многих новая одежда. У меня тоже новая рубашка, и дзабырта новые, и сумка.

Теперь товары в магазин привозят редко. Но на этот раз и Дзыцца посчастливилось: достала ситцу. Она сама сшила мне рубашку. Алую, как флаг. А на сумку Жамират дала кусок материи. «От меня, — говорит, — тебе подарок».

Теперь мне надо было подстричь волосы. Парикмахерской у нас в селе нет, но «парикмахеров», можно сказать, на каждой улице несколько человек — стричься-то людям ведь надо. Потому многие и научились этому ремеслу, стригли кто лучше, кто хуже. Но среди всех самым умелым считался Мыширыко. Вот вчера Мыширыко и подстриг мне мои сильно отросшие волосы. Теперь там, где прошлась машинка, на шее белая полоска. А сам-то я весь коричневый от загара.

Вот и Царадзон, сын Гадацци. Я только сейчас его увидел, он целое лето жил у родственников. Раньше товарищами были. Не знаю, разрешит ли теперь Гадацци ему дружить со мной.

Царадзон подошел ко мне. Поздоровался.