После смерти Хидрока и таинственного исчезновения Тебинадора, Конан вернулся на запад. Он бродил по землям Заморы и Бритунии до начала войны между Тураном и Гирканией, где воевал в качестве наемника. После поражения Турана, Конан возвратился на север, в свою родную Киммерию. Но вскоре варвар оказался втянутым в новую войну, во время которой попал в засаду его отряд. И только благодаря своей силе северянин не был убит и не оказался закован в кандалы, но он попал в руки пиратов из Ванахейма, которые надеялись на получение вознаграждения от преследовавших Конана много лет гиперборейцев.

Тем не менее, не все пошло таким образом, как того желали ваниры…

— Туман редеет.

Волосатые, мозолистые руки замерли на длинных ясеневых веслах, а холодные глаза принялись всматриваться в расходящуюся пелену мглы. Судно было странным по меркам здешних вод. Длинное и тонкое, с низкой центральной частью, высокой кормой и носом, увенчанным вырезанной головой дракона. То, что корабль являлся пиратским драккаром, выдавала его открытая конструкция, ряд щитов, таран и команда: могучие воины со светлыми бородами и холодными глазами. На корме стояла группа людей, один из которых, с низко посаженными бровями и задумчивыми глазами, бормотал проклятия себе под нос.

— Орда Асгримма узнает, где мы находимся и где собираемся сойти на берег, но у нас больше не осталось, ни пищи, ни воды. Хротгар, ты говоришь, что чуешь землю на востоке, но, клянусь Тором…

Внезапный крик пролетел среди экипажа. Гребцы отпустили весла и посмотрели прямо вперед с открытыми ртами. Туман перед ними быстро поредел, и неожиданное зрелище города из золота и мрамора ударило им в глаза. Со страхом, но вместе с тем, с восторгом и неверием люди глядели на башни, шпили и бойницы могучего города, вырисовывающиеся в небе.

— Клянусь копытами Нергала! — выругался предводитель пиратов. — Это Тормонд.

Конан поднял кубок, вырезанный из цельного куска горного хрусталя, и пил долго. Затем отстранил его и посмотрел через богато заставленный стол на раджу, который чувственно развалился на шелковом пуфике. Они находились одни в комнате, если не считать большого, немого чернокожего, который был одет только в набедренную повязку и стоял прямо за Константинусом, сжимая в руках широкий меч, почти такой же длины, как и он сам.

— Итак, Конан, — сказал раджа, бездумно играя большим сапфиром на своем пальце, — разве я не принял учтиво тебя и твоих людей? Даже сейчас они объедаются такой пищей и напитками, о которых раньше даже не имели ни малейшего представления. Отдыхают на шелковых подушках, им играют музыканты, для них изгибаются танцовщицы, словно нимфы — все для их удовольствия. Я даже не отобрал их оружие, а ты ешь со мной отдельно. И все же, я вижу подозрение в твоих глазах.

Конан указал на свой меч, который лежал на полированной скамейке.

— Я не отложил бы меча, если бы я не верил. Что же до них, то лучше не шутить. Ведь они, как медведи во дворце. Если бы вы попытались разоружить их, то их пьяная одержимость превратилась бы в ярость, а топоры покрылись бы кровью. То, что вы видите в моих глазах, было не подозрением, а лишь удивлением. Когда-то мальчиком из западной части Киммерии я восхищался Венариумом, затем не мог оторвать глаз от Бельверуса. Потом, когда, будучи молодым человеком, вторгся на Аквилонские территории, то считал Танасул, Амилиус, Кастри и Тарантию величайшими городами на земле. Когда я стал взрослым мужчиной, память о них побледнела при виде Аграпура. А теперь Аграпур кажется мне едва ли не селом, когда я смотрю на позолоченные шпили и башни Зандрагора.

Константин кивнул с легким оттенком горечи в его глазах.

Варвар отпустил своего раба и подошел к зарешеченному окну с видом на внутренний двор. Он вдохнул в легкие пряный аромат сада. Мечтательная древность Вендии прикоснулась сонными пальцами к его векам и тайно возродила смутные воспоминания. В конце концов, у него было здесь, в Вендии много друзей. И был бы соблазн тайно покинуть город в ночное время, осталась бы лишь необходимость путешествия в несколько сотен миль — прежде чем он достигнет севера, города Пешкаури — через области, ему неизвестные, и долгие недели одиночного скитания, но все это заставило его отложить эту идею на потом. А теперь киммериец собирался пожить за счет правителя и ждать дальнейшего развития событий. Может быть, все получится так, что в Пешкаури он поплывет с пиратами. Тихий звук вернул его к реальности. Северянин быстро прошел через комнату и выглянул из-за занавеса в золотую залу. Одна из танцовщиц вошла в комнату, и Конан задался вопросом, как она прошла мимо солдат, что охраняли дверь. Девушка была стройной и молодой, упругой и красивой. Короткая шелковая набедренная повязка и золотой лиф лишь подчеркивали её греховную красоту. Незнакомка подошла к большому чернокожему, который грозно смотрел на нее с мрачным удивлением. Она подошла к нему с призывно приоткрытыми губами и приглашающим взором.

Красавица подняла руки и протянула их в умоляющем жесте. И хотя Конан хорошо знал вендийский, он не смог распознать слов ее низкого голоса, но увидел, как черный человек покачал круглой головой и с тихой угрозой поднял меч. Она же теперь была совсем близко к немому и двигалась теперь как кобра.

Где-то из своих скудных одежд девушка достала кинжал и одним движением вонзила его немому в сердце. Страж закачался, как черная статуя, выпустил из ослабевшей руки меч и упал на него. Лицо его дернулось в агонизирующем усилии, когда его мертвеющий язык попытался произнести слова, что предупредят его хозяина. Затем, из раскрытого рта брызнула кровь, и огромный раб замер. Девушка быстро и тихо бросилась к двери, но Конан преградил ей путь одним прыжком. Она остановилась на долю секунды, а затем яростно прыгнула ему в горло. Танцы делали каждый дюйм тела адептов гибкими и жесткими, как сталь. Множество мужчин обнаружило бы то, что одна миниатюрная девушка может не только сравниться с ними, но даже и победить. Но эти мужчины никогда не гребли на галере, не размахивали тридцатифунтовой секирой, не управляли колесницей, запряженной четырьмя дикими лошадьми. Конан поймал эту фурию, что попыталась с таким бешеным рвением убить его, будто кошку, и, легко обезоружив её, засунул под мышку, как ребенка. Он не был уверен в том, что делать дальше, но тут из царской спальни вышел раджа, с глазами, все еще затуманенными вином. Один брошенный взгляд поведал ему, что случилось.

— Еще одна женщина-убийца? — небрежно спросил он. — Конан, я поставил бы свой трон против твоего меча, что это Анрад Агронда послал ее. Этот бедный глупец, Ямир Сингх, слишком праведный, чтобы вытворять такие вещи.

Пихнув тело верного раба, раджа ничего не сказал.