Что мы помним из древнейшей — да, до Греции и Рима — истории? Какие имена, какие названия городов, рек, гор, какие даты побоищ осели — зацепились — застряли, а затем затерялись — в нашей памяти? Занесённые туда школьными учебниками, историческими романами, фильмами, музейными статуями, раскрашенными вазами?

Конечно, Египет. Пирамиды, сфинксы, мумии. Кормилец Нил, царица Нефертити. Ещё, кажется, Шумерское царство, Урарту, Ассирия, Вавилон. И всё время невесть откуда появляются и исчезают грозные кочевники. Хетты, мидяне, арии, кимерийцы, скифы. Племя гиксосов, которое ухитрилось покорить огромный Египет и захватить трон на много лет. Вторжения ливийцев с запада, эфиопов с юга…

Разве можем мы сейчас — три, четыре тысячи лет спустя — надеяться разглядеть, что там происходило, в этих царствах и племенах, с этими людьми, боготворившими солнце, камень, огонь, луну или каких-то выдуманных чудищ (Молох? Ваал?), которым надо было приносить в жертву вполне реальных — живых — женщин и детей? Конечно, наши историки и археологи честно и неустанно роют свои шахты в толщу прошлого, выносят для нас всё новые золотинки знаний. Но что можно узнать о кочевниках, не имевших письменности, не высекавших барельефов, не строивших храмов? Только то, что написали — рассказали — о них люди, смотревшие на них со стен своих городов и крепостей, осыпавшие их — штурмующих — стрелами и камнями, поливавшие их кипятком и расплавленной смолой.

Здесь мы ощущаем такой вакуум информации, который может обескуражить даже самого целеустремлённого исследователя. И представляется настоящим чудом, что нашёлся, по крайней мере, один народ, который сумел сохранить в своей памяти — в своём Священном Писании — подробную историю своего превращения из народа-скотовода в народ-земледелец. Возьмём первые десять книг Ветхого завета и перечитаем глазами историка трёхвековую "автобиографию" иудеев, от выхода из Египта (примерно 1290 год до Р.Х.) до первых царей — Саула, Давида, Соломона (10-й век до Р.Х.).

Начнём с "Египетского рабства". Была ли, действительно, жизнь израильского племени так невыносимо тяжела под властью фараонов?

С одной стороны, нет сомнения в том, что людям, хранившим память о кочевом приволье, была тягостна ежедневная — монотонная, а порой и надрывная — работа в каменоломнях, на стройках, в мастерских. Упоминаемый в Библии хитроумный способ, которым надсмотрщики подняли для евреев норму на производство кирпичей, вполне сравним с трюками, которые проделывали нормировщики в Советской России. "Не давайте впредь народу [иудейскому] соломы для делания кирпича, как вчера и третьего дня. Пусть они сами ходят и собирают себе солому. А кирпичей наложите на них то же урочное число, какое они делали вчера и третьего дня, и не убавляйте; они праздны, потому и кричат: "пойдём, принесём жертву Богу нашему". Дать им больше работы, чтоб они работали и не занимались пустыми речами" (Исход, 5:7–9).

С другой стороны, нет никаких упоминаний о том, чтобы Египет покорил иудеев и насильно превратил их в пленников-рабов. Они сами пришли в Египет, спасаясь от голода в земле Ханаанской. "И сказал фараон братьям Иосифа: какое ваше занятие? Они сказали фараону: пастухи овец рабы твои, и мы и отцы наши. И сказали они фараону: мы пришли пожить в этой земле, потому что нет пажити для скота рабов твоих; ибо в земле Ханаанской сильный голод… И сказал фараон Иосифу:…земля Египетская пред тобою; на лучшем месте земли посели отца твоего и братьев твоих; пусть живут они в земле Гесем. И если знаешь, что между ними есть способные люди, поставь их смотрителями над моим скотом" (Бытие, 47:4–6).

Но должностей смотрителей над царским скотом не могло хватить на всех пришедших. Они не имели понятия об обработке земли — им пришлось трудиться бок о бок с простыми египтянами, на чёрных работах. Многократно говорится о том, что именно в благоустроенном Египетском царстве иудеи начали успешно плодиться и возрастать числом. Они жили не в каком-то огороженном гетто, а среди прочих жителей, причём порой весьма обеспеченных. "И дам народу сему милость в глазах египтян, — обещает Господь. — И когда пойдёте, то пойдёте не с пустыми руками. Каждая женщина выпросит у соседки своей и у живущей в доме её вещей серебряных и вещей золотых, и одежд; и вы нарядите ими и сыновей ваших и дочерей ваших, и оберёте египтян" (Исход, 3: 21–22). Не за этими ли похищенными вещами погнались египтяне, когда фараон отпустил иудеев в пустыню?

Конечно, не следует забывать, что история Исхода, долго хранившаяся в виде устного предания, расцвечивалась от одного рассказчика к другому. Все чудеса, сотворённые Моисеем и Аароном перед очами фараона, уже не раз — и заслуженно — становились темой Голливудских фильмов. А казни Египетские — их мог бы нафантазировать какой-нибудь сегодняшний "борец за национальную независимость", если бы ему удалось завлечь Господа Бога в свою террористическую организацию. Засмердевшая река, пёсьи мухи, моровая язва, саранча, воспаление с нарывами — не похоже ли всё это на теракты с применением химического, бактериологического и экологического оружия? И в завершение утопить всю египетскую армию, с сотнями колесниц, при помощи цунами, произведённого в Чёрмном море (Исход, 15:4; ныне Суэцкий залив Красного моря), — какой восторг, какое торжество!

В отличие от иудеев, другой великий народ, появившийся в этих краях в первом тысячелетии до Р.Х., не оставил нам историю своего оседания. Первые упоминания о персах в документах и летописях сразу представляют их нам единым племенем, подчинённым могучему царю Киру, захватывающим одно Ближневосточное царство за другим. Откуда они явились? Как и где жили до своего прыжка на историческую арену? Что давало им такую сплочённость и военную мощь?

Ответы на эти вопросы тонут в тумане времён. Геродот, встречавший в жизни стариков, которые могли видеть живого Кира своими глазами, сообщает, что персидские племена были родственны мидийцам. Что и те, и другие кочевали в прикаспийских степях, перед тем как спуститься в долину Тигра-Евфрата. Что мидийцы явились раньше, успешно воевали с Ассирией, основали своё царство, со столицей в городе Экбатане, где выстроили дворец и мощную крепость. На какое-то время они подчинили себе и персов, но в середине 6-го века до Р.Х. персы восстали и поменялись ролями с мидийцами: стали главенствующей силой в армии и государстве.

Геродот, перечисляя персидские племена, объединённые Киром, указывает, что часть из них уже начала обрабатывать землю (панфиалеи, дерусии, германии), но остальные ещё вели кочевой, пастушеский образ жизни (даи, мардианы, дропиды, сагартианы).

3

Сохранилась легенда — и Геродот приводит её — о том, как Кир показал своему народу два возможных пути, лежавших перед ним. Он призвал на совет вождей племён и родов и приказал им скосить огромное поле, заросшее кустами и колючками. Вожди промучились на тяжёлой работе целый день. Но когда они проснулись утром следующего дня и вышли из шатров, они увидели столы, раставленные для пира, ломящиеся под яствами и кувшинами с вином, музыкантов и танцовщиц, готовых развлекать их и ублажать. "Какой из двух дней вам понравился больше?" — спросил Кир после окончания празднества.

4

Ответ был очевиден, и персы, сплотившись вокруг своего юного царя, ринулись на завоевание богатого земледельческого мира, лежавшего вокруг них.

За короткий период с 550 по 540 год до Р.Х. Кир покоряет Мидию, Каппадокию, Лидийское царство, управляемое легендарным Крёзом, ионийские греческие города на побережье Эгейского моря, Финикию, Палестину. В 539 году его армия почти без боя входит в могучий Вавилон. "Персидского завоевания многие вавилоняне даже не заметили. Для обывателей оно запечатлелось лишь цепью празднеств, устроенных сначала [царём] Набонидом и [сыном его] Валтасаром, а затем Киром, во время которых произошли какие-то перемены, никак не отразившиеся на жизни города".

Что отличает персидские завоевания — полное отсутствие слепой свирепости, характерной для нашествий других кочевников. С самого начала очевидно, что они пришли покорить, не для того чтобы разрушать и уничтожать, а для того чтобы управлять. Огромные завоёванные территории они разделили на 20 административных округов (сатрапий), соединили их регулярным почтовым сообщением, обложили умеренными податями, ввели регулярный призыв на военную службу. Активизировалось строительство дворцов и храмов. Впоследствии персидские цари вкладывали большие средства в строительство подземных — для уменьшения испарения — каналов, доставлявших воду с гор на поля в долинах.

Уникальна историческая судьба этого племени. В течение многих веков вели они свою кочевую жизнь в Приднепровских и Придонских степях, часто были грозой для соседних земледельческих народов, успешно отбивали вражеские вторжения, но так никогда и не перешли к осёдлому образу жизни, не создали своего государства.

Главным свидетелем — источником — наших знаний о скифах остаётся всё тот же бесценный Геродот. Именно от него мы узнаём о том, что скифские племена сильно отличались друг от друга по обычаям и образу жизни. К западу от Днепра, в долине Буга, обитали племена каллипидов и ализонов, которые обрабатывали землю, "выращивали пшеницу, лук, чеснок, чечевицу, просо".

17

Близость греческой торговой колонии в Херсоне, видимо, влияла на уклад жизни этих племён, выращенное ими зерно они могли обменивать на ткани, оружие, железную и медную утварь, привозимые греческими купцами. Пространство же между Днепром и Доном было занято

кочевыми

скифскими племенами. Особенно выделялось среди них племя Королевских скифов, которое смотрело на другие скифские племена с презрением, почитало их чуть ли не за рабов. Упоминает Геродот и два скифских племени к северо-востоку от Дона, живших исключительно охотой.

18

Нравы воинственных кочевников были суровыми. Воин, который за год не убил ни одного врага, считался опозоренным. На ежегодном торжестве такие неудачники должны были сидеть в стороне, им не подносили почётную чашу с вином. Голову поверженного в битве противника следовало отрезать и представить царю как трофей. Потом кожу, снятую с головы, носили на поясе (чем больше числом — тем славнее), а иногда даже сшивали эти куски, превращая их в куртки. Годилась для этого и кожа, снятая с правой руки вместе с ногтями. Геродот с похвалой отзывается о гладкости и эластичности человеческой кожи. От черепа отпиливали верхнюю часть и делали из неё чашу. Причём, в дело шли не только головы врагов,

убитых в бою.

У скифов были в ходу поединки, в том числе и с родичами, и труп побеждённого родственника подвергался такой же обработке-переработке.

У Королевских скифов верховный вождь был окружён большим почётом, повиновение ему считалось священным долгом. Когда он умирал, труп его, очищенный от внутренностей и покрытый воском, возили от одного стана к другому. Оплакивание состояло в том, что люди сбривали себе волосы, полосовали лица ножом, протыкали левую руку стрелой, отрезали ухо. При погружении в могилу усопшего вождя снабжали всем, что могло ему понадобиться в будущей жизни: оружием, посудой, лошадьми, а также — предварительно задушив — отправляли вместе с ним одну наложницу, одного виночерпия, повара, конюха, слугу и гонца. Окончательное захоронение происходило в трудно доступных верховьях Днепра. Именно там археологи, раскапывающие сегодня скифские могильные курганы, делают самые интересные открытия.

Похоронный обряд, однако, не заканчивался насыпкой кургана. Если верить Геродоту, год спустя устраивалась грандиозная церемония. Выбирали пятьдесят человек из свиты вождя — все скифы, не рабы! — душили их, а заодно — и пятьдесят отборных лошадей. Трупы и тех и других обрабатывали специальным образом, потом мёртвых всадников водружали на мёртвых лошадей, устанавливали на деревянных постаментах вокруг могильного кургана и разъезжались с чувством выполненного долга: их вождь в другом мире будет окружён надёжной стражей.

Мы не знаем, находились ли когда-нибудь племена латинов и сабинов, составившие первоначальное население Римского государства, в кочевом или мигрирующем состоянии. Легенда и традиция ведут отсчёт их истории от

основания города

Рима. 22 апреля праздновалось ежегодно как день, в который было совершено торжественное богослужение, знаменовавшее создание общего городского алтаря легендарным Ромулом. Хронологические таблицы монаха Дионисия Малого (6-ой век по Р.Х.), предложившего отсчитывать мировую историю от даты рождения Христа, определяют эту дату 753-им годом от основания Рима.

1

Как разъясняет французский историк Фюстель де-Куланж, гражданская община Древнего Рима не состояла из отдельных лиц, но из семейств, курий (родов) и триб. Когда несколько семейств, имевших своих домашних богов, объединялись в курию, они основывали алтарь божества, общего всем семействам. Точно так же слияние нескольких курий в трибу знаменовалось учреждением нового культа, не отменявшего, однако, прежних богов. Наконец, слияние триб требовало учреждения нового алтаря и нового жреца при нём — так возникал город, urbis. (Аналогично этот процесс шёл и у греков: семейства сливались в фратрии, фратрии — в филы, филы — в город-республику.)

2

Царь в Древнем Риме был одновременно и жрецом. Разница между царём и тираном состояла не в том, что царь был добрым, а тиран — злым, а в том, что тиран не выполнял религиозных обязанностей. Но военные дела часто требовали, чтобы царь покидал город вместе с войском. Отсюда возникла необходимость создания самостоятельной жреческой касты. Возможно, наличие верховного жреца, облеченного правом совершать богослужения, способствовало тому, что римляне в 510 году до Р.Х. свергли — за ненадобностью? — царей и учредили республику.

В первые столетия своего существования Рим находился в зависимости от — и под сильным влиянием — соседнего царства — Этрурии, располагавшегося на территории современной Тосканы. Могущество этруссков было испытано — и доказано — многими битвами на суше и на море. Ливий считает, что названия обоих морей, омывающих Италию — Тарентского и Адриатического — произошли от этрусских слов.

"Мы бы встретили там этрусских джентльменов, этрусских посланников, этрусских ликторов с их символами власти — топор и связка розог, этрусских архитекторов, каменщиков, плотников. Мы также увидели бы римских патрициев, сопровождаемых немногочисленной свитой, лидеров латинских городов, прибывших на совещание с римским царём… На торговых прилавках блистали бы чёрные глазированные вазы, бронзовые статуэтки, мебель, железная утварь и оружие, изделия из кожи, зеркала — всё этрусского производства. Там и тут мелькали бы импортные товары из других стран… Царь Сервий устроил около храма Дианы ежегодную ярмарку, открытую без всякой дискриминации для латинян, этруссков, греков, сирийцев, карфагенян".

Они шли в бой, испуская дикий боевой клич. Их трубачи несли высокие трубы, издававшие оглушительный рёв. Их копья имели боковые зазубрины, раздиравшие рану в ширину. Мечи их всадников достигали метра длины, шлемы были увенчаны железными птицами. Отборные части вступали в битву обнажёнными, наводя ужас на противника зрелищем своей мощной мускулатуры.

Римская армия, встретившая войско кельтов на подступах к городу в 390 году до Р.Х., в ужасе бежала. Остатки её укрылись в крепости Капитолия, которая, конечно, не могла вместить всех жителей столицы. Старики, женщины и дети остались в домах ожидать своей участи. Впервые за 350 лет существования государства враг ворвался в Рим. "Стоны женщин, плач детей, рёв огня, треск рушащихся зданий терзали сердца воинов на стенах Капитолия… Толпы вооружённых варваров носились по знакомым улицам, неся гибель и разрушение. Никогда ещё люди с оружием в руках не были в таком жалком положении — запертые в крепости, они должны были смотреть, как всё, что было им дорого, гибло под мечами врагов".

5

Видимо, отчаяние вернуло мужество защитникам крепости. Попытки кельтов взять Капитолий штурмом были отбиты. Началась осада, которая прославила не только римских воинов, но и римских гусей: это они, своими ночными криками, предупредили стражу о том, что враги карабкаются по утёсу, считавшемуся неприступным. Проходил месяц за месяцем, но римляне не сдавались. В самом начале осады, увлёкшись грабежом, кельты неосмотрительно дали сгореть запасам зерна в городе. Их попытки добывать продовольствие в окрестностях часто кончались гибелью посланных отрядов. От скученности, от гниющих неубранных трупов, среди кочевников начались болезни. "Удушливые облака пыли и пепла поднимались при каждом дуновении ветра… Жара была невыносима для кельтов, привыкших к влажному прохладному климату… Болезни начали косить их, и у живых не было сил хоронить мёртвых — их просто сваливали в кучи и сжигали".

6

В конце концов, и осаждённые, и осаждающие были так измучены голодом, что согласились на переговоры. Римляне были готовы уплатить тысячу фунтов золота в качестве выкупа. Однако, к этому моменту, их знаменитый полководец, Фурий Камилл, сумел собрать — сформировать — воодушевить — армию из римлян, остававшихся в других городах республики. С этим войском он явился под стены столицы и нанёс сокрушительное поражение захватчикам.

К концу 2-го века до Р.Х. Рим покоряет и завоёвывает Карфаген, Македонию, Грецию, Испанию. Казалось бы, нет силы, которая могла бы угрожать — сопротивляться — могуществу римлян. И вдруг — как гнев богов — как молния Юпитера — форсируя Рейн — заливая Южную Францию — пересекая Пиренеи — на территорию республики вторгается 300-тысячная армия неведомого до сих пор германского племени кимвров. Высокие, сильные, бесстрашные, светловолосые — они наводили ужас на римские провинции. Их семьи следовали за ними в фургонах ("слыхали, у них дети рождаются уже седыми!?"), и жёны подбадривали криком сражающихся воинов. В 113 году до Р.Х. они разбивают римскую армию при Норике. В 105-ом году окола ста тысяч легионеров гибнут в сражении при Аравсионе.

16

Одновременно союзники кимвров — тевтоны — приближаются с севера к Альпам, грозя пересечь их и хлынуть в Италию.

Паника охватила столицу. Перепуганный народ, в нарушение конституции, выбирает на второй срок подряд консулом — то есть полководцем — Гая Мария, отличившегося в войнах с африканскими кочевниками. Марий срочно возвращается в Италию, принимает консульство, возглавляет армию, но в битву не спешит. Он начинает с разведки и с тренировки солдат. Ему очевидно, что главные преимущества врага: храбрость и выносливость. Если римляне сравняются с варварами в этих двух свойствах, римская дисциплина в бою должна взять верх. С утра до вечера легионеры тренируются, сражаясь друг с другом мечами и копьями — тупыми, но вдвое тяжелее, чем настоящие, упражняются в метании дротиков, в стрельбе из лука. И каждый день — марши в полном вооружении. После долгого перехода по жаре — обязательная постройка укреплённого лагеря, с глубокими рвами и частоколами.

Наконец, в 102 году, за Альпами, происходит встреча с войском тевтонов. Но и здесь Марий медлит, изучает врага. Тевтонские всадники скачут вблизи валов римского лагеря, пытаются выманить римлян на бой. Тщетно. Тогда варвары решают не терять времени на этих трусов, а идти прямиком на Рим. Один за другим их отряды проходят мимо римских укреплений. "Что передать вашим жёнам в Риме? — с насмешкой кричат тевтонские воины. — Мы скоро будем забавляться с ними." По свидетельству Плутарха, варварское войско, со всеми обозами, тянулось мимо лагеря шесть дней.

Судя по всему, знаменитая битва при Аквах Секстиевых (Южная Франция) завязалась почти случайно. Противники слишком приблизились друг к другу во время водопоя коней, и маленькая стычка у реки стремительно стала перерастать в сражение по всему фронту. Поднявшаяся пыль помогала римлянам, скрывала от них многочисленность врагов. Сомкнув щиты, легионеры упорно продвигались вперёд, шаг за шагом, рубя врага с неутомимостью, отработанной долгими упражнениями. Помогало и более высокое качество вооружения: германские мечи часто гнулись от ударов об римские щиты, соскальзывали с прочных стальных шлемов.

В какой-то момент тевтоны не выдержали и обратились в бегство в сторону своего лагеря. "Но там их встретили женщины, вооружённые мечами и топорами, — пишет Плутарх. — Испуская дикие крики, они накинулись на бегущих и на их преследователей, одних разя как предателей, других — как врагов… Голыми руками вцеплялись они в щиты римлян, хватали их мечи, не обращая внимания на полученные раны." Столько трупов осталось лежать на поле боя после этой битвы, что местные жители в последующие годы собирали здесь неслыханные урожаи, а из костей строили ограды.

Их судьба своеобразна, трагична, поучительна.

Похоже, они проникли в центральную Европу из района Балтийского моря, где отзвук их имени слышен в названии острова Готланд. В 1-ом веке по Р.Х. они были в подчинении у кельтского племени лугинов и у германского — вандалов (назывались тогда "гутаны"). Но уже в середине 3-го века они обрели независимость и, наоборот, сами ведут за собой другие племена. Их первые крупные вторжения на территорию Римской империи в районе Дуная историки относят к 238 году. Как и другие кочевые племена, в это же время они поставляют наёмников в римскую армию: в 242 году император Гордиан Третий имел в своих войсках отряды готов, которых он использовал в войне против Персии.

29

Однако прочные союзнические отношения установить не удалось, и дальше следуют десятилетия кровавого противоборства между готами и Римом.

250-ый год — крупное вторжение через Дунай под предводительством короля Книвы, в союзе с другими племенами.

251-ый год — римская армия пытается остановить готов, возвращающихся с добычей, но терпит полное поражение при Абритусе; император Деций и его сын убиты.

253-268-е годы — вторжения готов достигают Греции, Малой Азии, они появляются в Приднепровье и Крыму.

Аравийский полуостров в течение долгого времени оставался белым пятном на картах Древнего мира. Никакой завоеватель с войском не вторгался в эти бескрайние пустыни, никакой купец с караваном не рисковал пересечь его от Красного моря до Персидского залива. Только на южном берегу, омываемом Индийским океаном, узкая полоска плодородной земли давала возможность возделывать сады, выращивать финиковые пальмы. Именно там возникли первые арабские государства — Йемен, Оман, Хадрамаут. Всё остальное пространство полуострова принадлежало кочевникам-бедуинам. Из века в век их племена странствовали со своими стадами от одного колодца к другому, в поисках — нет, не пастбищ, — но тех жалких ростков травы, умевших впиваться корнями в камни и в каждую каплю росы, выпадавшей на них.

Главным спутником — другом — кормильцем — этих племён был верблюд. С достоинством шестововал он по пустыне и был способен долго обходиться без воды: летом — пять дней, а зимой — и все двадцать пять. Люди питались верблюжьим молоком, высушенный навоз превращался в топливо для очага, мочу использовали для мытья младенцев и волос. Мясо было нежным (напоминало телятину), из шерсти делали одеяла и одежду, шкуры шли на палатки и обувь.

1

Жизнь, наполненная суровой борьбой за выживание, вырабатывала своеобразный национальный характер, очень хорошо уловленный американским историком мировой цивилизации, Вилом Дюраном:

"Араб презирал город, потому что там правили закон и торговля; он обожал безжалостную пустыню, потому что она делала его свободным. Добрый и жестокий, щедрый и жадный, бесчестный и верный, осторожный и смелый, бедуин, при всей своей бедности, противостоял миру с гордостью и достоинством, дорожа чистотой своей крови и мечтая о потомстве, которое с честью продолжит его род."

2

Как и у других кочевников, соблазн оседлой жизни вносил угрозу раскола. Следы этого раскола доходят до нас, например, в законах Набатейской конфедерации аравийских племён: за посадку дерева или постройку дома — смерть.

Каждый мужчина в племени был воином. Если чужаки убивали кого-то из его соплеменников, его священным долгом было отомстить. Межплеменная резня шла непрерывно. Нападения на торговые караваны также считались достойным поприщем для проявления воинской доблести. Поэты и женщины восхваляли храбрецов, грозили трусам презрением. "Смелее! Смелее! Защитники женщин! Разите лезвием своих мечей! Мы — дочери утренней звезды; мягки ковры под нашими ногами; наши шеи украшены жемчугами; наши локоны благоухают мускусом; воина, идущего на врага, мы прижмём к своей груди, но труса отвергнем — наши объятия не для него".

Соседние земледельческие государства вплоть до 7-го века не подвергались серьёзным нападениям арабов. С трёх сторон Аравийский полуостров был окружён морями, а северная граница слишком часто оказывалась театром военных действий между гигантами — Византией и Персией. Маленьким отрядам кочевников не светила добыча там, где земля была истоптона и выжжена стотысячными армиями.

Монгольское нашествие обрушилось на цивилизованный мир в начале 13-го века, как взрыв, как извержение, как степной пожар. Его изучали и описывали историки многих стран и поколений, но до сих пор остаются два мучительных вопроса, не имеющих удовлетворительного объяснения:

Первый вопрос

— почему — за счёт каких скрытых сил — каким колдовством они всегда побеждали?

Второй вопрос

— под влиянием чего — с какой скрытой целью — поддаваясь каким инстинктам — они каждый раз почти поголовно уничтожали побеждённых?

НЕПОБЕДИМОСТЬ

В начале этой книги, в предисловии, я грустно простился с добрыми и благомыслящими читателями, понимая, что мой взгляд на природу человека — на зверя, притаившегося в человеческой душе, — для них неприемлем. Но я не учёл — или намеренно забыл, — о том, что благоразумие и благомыслие, хотя и являются довольно редкими добродетелями, среди учёных встречаются гораздо чаще, чем среди обычных людей. Только человек, уверенно владеющий логическим аппаратом мышления, не допускающий вторжения страстей в умственный процесс, может работать в науке, в частности — в истории; это нормально и естественно. С другой стороны, это неизбежно приводит к непропорциональному сгущению в учёной среде людей, чрезмерно доверяющих выкладкам разума, обожествивших главный инструмент рационального познания — вопрос ПОЧЕМУ?

С их точки зрения, все загадки мироздания могут — и должны быть — вскрыты этим волшебным ключиком. "Понять явление", в их глазах, означает

отыскать его причину,

или, по крайней мере, найти разряд похожих явлений, полочку, куда его можно было бы засунуть, снабдив подходящей биркой, опознавательным ярлычком. Именно поэтому они так не любят прикасаться к первоосновам бытия:

хочу, верю, ненавижу, люблю, вожделею, надеюсь, презираю, страшусь, наслаждаюсь.

Там вопрос "почему?" утрачивает свою власть, становится бессмысленным. (Не потому ли учёный так часто бежит от религиозных и философских проблем под уютный навес атеизма и рационализма?)

Историки, книги которых мне приходилось читать для данного исследования, были похожи и солидарны в одном: все они считали своим долгом отыскать — назвать — причину могучих и кровавых нашествий кочевников-мигрантов. Выше я уже упоминал некоторые из приводимых ими причин: перенаселённость в местах обитания, торгово-экономические потребности, необходимость спастись от опасной близости других племён. Все эти причины и аргументы при ближайшем рассмотрении оказывались шаткими и неубедительными. Но ни один из историков — ни в одной книге — нигде и никогда не упомянул — хотя бы как отдалённую гипотезу — возможность того, что человеку

Историю творит бушевание человеческих страстей. Но описание — изучение — её оказалось в руках людей, научившихся подавлять собственные страсти ради торжества логического мышления. По своей парадоксальности это сравнимо разве что с ситуацией в католических странах, где руководство супружескими отношениями населения оказалось в руках монахов и священников, то есть людей, давших обет безбрачия.

Психологическими особенностями этого феномена мы займёмся подробнее во второй части. Однако отступление было необходимо в начале данной главы именно потому, что в ней речь пойдёт не столько об агрессии отставших народов, сколько о "контрнаступлении" земледельцев. И в этой исторической коллизии поиски причин военного противоборства кажутся историкам просто ненужными — настолько они "очевидны". Люди — племена — народы — будь то ирокезы, делаверы, семинолы, чероки или татары, киргизы, башкиры, чеченцы — защищали свою территорию! Что может быть более естественным и оправданным? Под давлением этой псевдообъяснённости все попытки земледельцев установить мир с соседями-охотниками, соседями-кочевниками объявляются неадекватными, лицемерными, недальновидными или просто замалчиваются. Все проявления коварства, иррациональной жестокости, жадности, нечестности, лени со стороны отступающих племён затушёвываются, оправдываются, число жертв их нападений преуменьшается.

Индейцы Северной Америки задали хлопот историкам и этнографам. Сотни разных племён, с совершенно разными обычаями и традициями! Как их классифицировать? В какие клеточки вписать? Знаменитый Льюис Генри Морган попытался расположить индейские племена на те шесть полочек, шесть ступеней, которые в его системе предшествовали возникновению цивилизации: три ступени ДИКОСТИ (первая — освоение огня, вторая — изобретение лука и стрелы, третья — овладение гончарным ремеслом) и три ступени ВАРВАРСТВА (первая — приручение животных и начатки земледелия, вторая — выплавка металлов, третья — создание письменности). Эта таблица помогла ему при создании его капитального труда "Дома и домашняя жизнь американских индейцев".

1

Но что делать нам, с нашим упрощённым длением народов на "альфа" и "бета"? Ведь на просторах американского континента приплывшие из Европы альфиды встретились не с бетинцами, а с какими-то уже "капетинцами", если не ниже.

Ни одно из индейских племён тех времён нельзя назвать "кочевниками": все они обитали в деревнях или посёлках, порой довольно крупных, составленных порой из вместительных деревянных или камышовых построек. Их невозможно отнести к "скотоводам" — до появления европейцев домашних животных они не знали, если не считать собак, которых разводили для еды. Земледельцы? Действительно, они уже умели выращивать в больших количествах кукурузу, тыквы, бобы, табак — то есть продукты, хорошо сохранявшиеся в сушёном виде. Но всё же охота и рыболовство, а также сбор диких ягод, кореньев, молюсков, оставались если не главной, то обязательной частью их хозяйственной жизни. Поэтому позволительно будет оставить их в "охотничье-родовой" стадии, покрывающей три ступени "дикости", в терминологии Моргана.

Народы-земледельцы, приплывшие в Америку в начале 17-го века на кораблях, ведомых компасом и хронометром, столкнулись с народами-охотниками, одетыми в звериные шкуры, не имевшими ещё ни лошадей, ни коров, ни овец, ни кур, ни свиней, не владевшими гончарным ремеслом, не знавшими ни колеса, ни изделий из металла, слыхом не слыхавшими о том, что такое письменность. Разве что в научно-фантастических романах космический аппарат или машина времени могли произвести подобное столкновение двух инопланетных миров. Чего можно было ожидать от их встречи?

Первые отчёты голландцев, англичан, французов отмечают необычайное доброжелательство, гостеприимство и почтительное любопытство аборигенов. В 1584 году английский корабль пристал к берегу в Северной Каролине, и капитан описал встречу с вождём племени алгонкин. "Каждый день он присылал нам уток, кроликов, зайцев, рыбу, иногда — дыни, каштаны, огурцы, горох и всевозможные коренья… Потом я с семью спутниками поднялся на шлюпе вверх по реке и достиг селения, окружённого прочным палисадом… Жена вождя выбежела встречать нас и приказала туземцам вытащить наш шлюп на берег, а нас самих перенести на спинах… В доме нас усадили у огня, унесли и постирали нашу одежду… Потом хозяйка отвела нас в другое помещение, где нам подали вяленую оленину и жареную рыбу".

С самых первых шагов своего существования Россия должна была вести ожесточённую борьбу с кочевниками на своих южных и восточных границах. В 11-ом веке Киевское княжество отбивается от печенегов и хазар. В 12-м веке им на смену приходят половцы. В 13-м веке и половцев, и Русь захлёстывает монгольское нашествие. После двухсот пятидесяти лет монгольского владычества Россия, объединившаяся вокруг Москвы, начинает постепенное контрнаступление.

Уже в царствование Ивана Третьего (1462–1505) русские воинские подразделения совершали походы за Урал. "Югурцы подчинились без сопротивления; их южные соседи, вогулы, тоже стали данниками Москвы. Условия мирного договора были составлены пермским епископом; вогульский князь Юмшан сопровождал епископа в поездке к двору русского царя".

42

Как и в истории других империй, контрнаступление земледельцев идёт успешно только там, где кочевники попытались перейти к осёдлой жизни, утратили мобильность. Татаро-монголы в бассейне Волги начали пахать землю, построили города, но не сумели — не успели — окружить их высокими каменными стенами — и армия Ивана Грозного смогла захватить в 1552 году Казань, а потом — и Астрахань. Крымские же татары сохранили традиции кочевой жизни и, благодаря этому, оставались грозной боевой силой, от которой тот же Иван Грозный позорно бежал в 1571 году, бросив свою столицу на разграбление.

К концу 16-го века на бесконечно длинной — и крайне расплывчатой — юго-восточной границе Московии возникает новая военная сила, которой суждено было окрасить три следующих столетия российской истории:

казачество.

Явление это представляется уникальным — мы не найдём ему аналогов в истории других больших империй. Поначалу казаки представляли из себя товарищества — дружины, — составленные из бывших солдат, беглых крестьян, преступников, из отчаянных сорви-голов, которые так тяготились властью царских воевод и наместников, что предпочли им опасности вольной боевой жизни. Они убегали на южные и восточные окраины государства и селились по берегам рек: Днепра, Дона, Волги, Яика (Урала), а позднее — Кубани и Терека. Главным их занятием — профессией — призванием — ремеслом — была война. Источником существования — скотоводство, рыболовство и грабёж. Или продажа своего военного мастерства — искусства — доблести — за плату. А спрос на услуги опытных и смелых наёмников возрастал с каждым годом.

Уже в 1570-е богатое торговое товарищество Строгановых, по совету царя, нанимало отряды яицких казаков для защиты своих промышленных предприятий в предгорьях Урала от набегов черемисов, татар, мордвы, остяков, вогулов, башкир. Эти племена подчинялись сибирскому хану — наследнику монгольских владык. Чтобы нанести решительный ответный удар своему врагу, Строгановы снарядили знаменитую экспедицию Ермака в Сибирь.