«Правду говорить легко и приятно», - утвердила как жизненный принцип моя жена Юленька Белявская. Согласен. С уточнением. Легко и приятно говорить правду о других. О себе неприятно. И тяжело. Если в списке ваших пороков нет того, что проявляется в публичном обнажении интимных частей своего тела с целью самовозбуждения. И я определенно не оценщик чужой низости. Я со школьной скамьи сторонился людей с оценками. В начальной школе 2-го военного городка, где меня приняли в октябрята, мы еще сидели на скамьях. Детская политическая партия «Октябрята» произошла от Октябрьского мятежа, совершенного экстремистами, называвшими себя для конспирации «товарищи». В реальности они сплошь были соперники, и довольно скоро перебили друг друга. «Друг друга» опять же для конспирации. Сами понимаете: друг друга не перебивает, пока не выслушает. Общий вопрос моих критиков: «А для чего, товарищ писатель, все эти затасканные факты?». Частный ответ: «А для того, господа критики мои, что роман этот написан для старшеклассников и студентов. По сути, это роман ужасов, изложенный в духе автобиографического реализма. А ужасы, как известно, молодежный жанр. И кто-то из юных читателей может не знать упомянутых здесь и далее фактов нашего с вами прошлого». Гипотетический вопрос моих доброжелателей из отряда сверстников: «На кой хрен еще одну антиутопию сверстал, мракобес ты вшивый?». Практический ответ: «Посмотрите на себя, отцы-доброжелатели. Это не утопия и не «анти». Это место, где мы живем, и какое оставляем нашим детям в наследство, чтоб мы им подавились. Почему так? Потому как заметила Вика-Смерть: «Однова живем!». И вам, господа моего поколения, читать этот роман я категорически не советую. Читать правду о себе неприятно. И тяжело.

Согласно иудейской мифологии, первая жена Адама Лилит после развода состояла в браке с князем Преисподней. По расчету ли выскочила она за Люцифера, или увлеклась, а только рожая от него ночных демонов пачками, днем она теряла до сотни своих чад. Как нынче говорится, «и первые станут крайними». В отместку она чужих младенцев активно изводила при каждой оказии. Мало, что портила их. Она еще пила их кровь и высасывала костные мозги. В довершении злобных проделок, она регулярно подменяла ребятишек. На что подменяла их Лилит, о том фольклорные источники умалчивают. При любом раскладе эти бородатые притчи мне хоть как-то объясняли отсутствие в Казейнике детей. Не Крысолов же их увел в подводную среднюю школу. С другой стороны, причина, регулярно истреблявшая потомство Лилит остается за рамками. Если, подобно вампирам-экологам, убивала их солнечная энергия, то в Казейнике и детей, и ночных демонов было бы нынче столько, что черт на печку не вскинет. К разряду прочих излюбленных развлечений, приписанных Лилит народною молвой, примыкало и овладение мужчинами во сне помимо их воли. Статья 131 уголовного кодекса Российской Федерации. А кто свидетель?

Мною, скажем, вместо Лилит во сне овладела старая докука. Приснился мне кот мой Парамон, справлявший большую нужду под сенью кактуса. Нужда была слишком велика, и не справлялась. Но мудрые существа располагают особым секретом терпения. Им знакомы дальневосточные мысли. Одна такая мысль гласит: «Кто умеет ждать, получает все». Парамон дождался моего прихода, и получил от меня все, причитавшееся ему за отложение фекалий в заповеднике. По мне, так инфернальные разночтения о подвигах Лилит есть ни что, как закулисная борьба с эмансипацией. Но я знаю определенно: Господь слепил ее из глины, и она не забыла этого. Глина, образующая саму природу Лилит, воспринималась ею, как материнское начало. Достаточно мне было единожды проснуться на скрипучем диване, чтобы уяснить это навеки. Меня обступали разнокалиберные плоды ее гончарной беременности. Широкие стеллажи, трижды опоясавшие комнату, были накрыты фаянсовой посудой. Блюда, кувшины, вазы, чашки, чайники, плошки, ложки. Глазурованный сервиз персон круглым счетом на полтораста обильно был разбавлен фигурками глиняных карликов. Карлики обеих полов обнимались, держались за руки, занимались йогой, готовились метать атлетические снаряды, и даже совокуплялись. Делали, что угодно, только не ели из керамической посуды. Это были модные карлики. Изящные карлики с худыми изогнутыми телами. Чтобы сохранить фигуры, они сознательно голодали. В пику им на крышках дутых заварных чайников расселись толстые крестьянки в платках и сарафанах. Глиняный гарнизон, расквартированный на полу, сплошь состоял из птиц и животных. Особенно птиц. Пингвин и фламинго в одном климатическом поясе. Три пепельных удода, вернее похожие на обугленные копии птицы Феникс. Три бесславные попытки возрождения. Дозор терракотовых сычей построился в затылок один другому вдоль стены, сложивши крылья, и ожидая команды на вылет. Возможно, от пеликана. Пеликан в маскировочном темно-зеленом халате с голубыми вкраплениями пытался выдернуть клюв из керамической подставки. Вроде, как меч из камня. Птичий Эскалибур. Если бы Лилит к ее плодовитости вдохновения добавить, она бы вдохнула жизнь в этот зоосад, и Казейник обрел бы утраченную фауну. Но мы, слава Богу, христиане. Голема в Праге отрицаем. Дар сделать живое из мертвого качественно отличает самого одержимого творца от Создателя. Аминь.

Погруженный в кожаные подушки дивана, я лежал на боку и медленно созерцал глиняную империю. Репа моя насилу разваривалась, мысли бродили точно ягоды в сахаре, мышцы ныли по всем статьям, и сама идея встать казалась мне преступлением против личности. Сутки в Казейнике измотали меня пуще недельного запоя. Сверх того, я вдруг обнаружил, что разоблачен, и косить под штурмовика мне далее будет затруднительно. Прикрытие мое переметнулось. Пусть не мной, но моим снаряжением Лилит овладела таки во сне. Она посягнула даже на невод с консервами и нижнее белье фирмы «DIM». На черные шелковые трусы. Последний бастион привычной цивилизации. Остался только шахматный плед с чужого плеча. Но я не мог вечно скрываться под ним. Надо было встать. «Или сесть, - смирился я с неизбежной пыткой. - Сяду. Потом встану. «Через тернии к звездам», - как советовали древние латиняне». Сел я с первой попытки. Встал со второй. Завернувшись в тонкое шерстяное одеяло, я постепенно обогнул трех удодов, принял парад у терракотовых сычей, и оказался у двери в комнату с музыкой. Дверь была оклеена холстом, с писаными кумачовыми драконами. Проснувшись, я обыкновенно воспринимаю парадоксы. Ввиду драконов я отмел мифическую притчу о страхе Лилит перед красным как парадоксальную. Какой, на самом деле, смысл дитя обматывать красной ниткой? Это что? Средство против демона, регулярно пьющего кровь? Из вежливости я постучался в дверь там, где холст отставал от ее деревянной основы, зашел в смежное помещение и угодил в самое ателье. Здесь оказалось куда светлее за счет больших окон, разделенных узкой бетонной перепонкой. Пурпурные шторы на них были собраны и перехвачены в талиях серебряными шнурками. За оцинкованным столом посреди студии, женщина-демон, стоя ко мне вполоборота, ладонями гоняла на разделочной доске белый цилиндр, похожий на французский батон. Была она в том же кожаном фартуке, джинсах, и добавила полукеды на босу ногу. Ночью она открыла мне без обуви, и я как-то запомнил ее узкие щиколотки со смуглыми косточками. Волосы теперь она повязала косынкой. Бросивши на меня проницательный взгляд, она резким движением выкрутила батон, сложила две разорванные половины вместе, и заново принялась их раскатывать под арию Лемешева. «Я узнал здесь, что дева красою может быть, точно ангел мила, - шипел великий тенор, - и прекрасна, как день, но душою, точно демон коварна и зла».