Последняя лекция для студентов первого курса факультета журналистики получилась чрезвычайно интересной и насыщенной, а главное она была интерактивной. Студенты задавали лектору много вопросов, а он с удовольствием отвечал на вопросы своих студентов. Да и сам лектор, профессор философии Александр Николаевич Воробьев, с парнями и девчонками, сидящими в аудитории факультета, говорил не об очередном скучном учебном материале, а о том, как сам в свое время готовился и сдавал зачеты и экзамены.

Даже не смотря на то, что эти студенты уже чувствовали себя настоящими зубрами по этим вопросам, каких-то полгода назад они сдали свои первые экзамены и зачеты, Александр Николаевичу все равно пришлось отвечать на великое множество вопросов. Некоторые вопросы были даже с подковыркой, но профессор давал такие честные ответы и советы, как, например, как пользоваться шпорами на экзамене, что студенческая аудитория замирала и, затаив дыхание, выслушивала дельные профессорские ответы и рекомендации.

Да, и самому профессору Воробьеву очень понравилось это общение не по учебной теме с такими молодыми и такими интересными мальчишками и девчонками. Он с грустью вспоминал времена, когда сам учился в Политехническом институте, ему так хотелось стать инженером путейцем. Но судьба распорядилась, как всегда, по своему, Александр Николаевич увлекся философией развития современного общества и на свою голову стал профессором философии. А сейчас он стоял на кафедре и с умилением в глазах рассматривал такие красивые, одухотворенные и юные лица студентов и студенток.

Правда, порой профессора несколько смущала группа из четырех студентов, которая расположилась в правом верхнем углу студенческой аудитории, которую сами студенты, кажется, называли "Камчаткой". Там в компании трех студентов сидела его любимая и единственная дочурка Катенька, которая что-то серьезно пыталась внушить одному из парней, совершенно не обращая внимания на своего отца.

Артур Любимов третий месяц находился во внутренней тюрьме НКВД и третий месяц с ним никто не общался, не вызывал на допросы, не задал ни единого вопроса. Он так и не знал, на каком это основании попал в тюрьму и что с ним дальше будет происходить. Парню было совершенно некому задать этот вопрос, так как за эти три месяца он не видел ни одного человека. Разве что знал, что существуют некий разносчик, который приносит ему кормежку пять раз в день. Но это каждый раз происходило одним и тем же способом, в двери возникало окошко и на столике перед окошком появлялась пластиковая миска с пластиковой ложкой.

Все это время Артур находился в одиночной камере, куда не проникал луч света, так как в камере совершенно не было окон. Ровно в шесть утра загоралось внутреннее освещение, заключенный должен был подняться с тюремного топчана, умыться под рукомойником, который находился в одном из углов камеры и опорожниться. Ему разрешалось в течение тридцати минут сделать утреннюю зарядку, после чего начинал работать график утреннего распорядка.

По этому графику, каждый час заключенного строился по следующему образу. В течение пятидесяти пяти минут он должен был ходить по камере, запрещалось останавливаться или сидеть на топчане. Пять минут каждого часа заключенному разрешалось сидеть на топчане, а затем он снова должен был ходить, не останавливаясь. Такие называемые завтраки, ленчи, обеды, полдники и ужины подавались в строго определенное время (08.30; 11.00; 13.30; 17.00 и 19.00), ровно через десять минут заключенный был обязан вернуть разносчику свою посуду и ложку.

Заключенный внутренний тюрьмы НКВД не имел права общения с внешним миром никаким из существующих в этом мире способов связи.

Артур Любимов хорошо понимал, что человек может ко всему привыкнуть, что армии и курсы военной подготовки создаются для того, чтобы любого нормального человека выдрессировать для несения военной службы в любых условиях. После нескольких месяцев тюремного заключения в одиночной камере он физически и морально был готов нести армейскую службу где угодно, хоть на Крайнем Севере или где-нибудь высоко в горах Таджикистана. Но ему повезло, его отправили служить в нормальный стрелковый полк, в 125-й стрелковый полк 6-й стрелковой дивизии, которая дислоцировалась в Брестской крепости на западной границе Советского Союза.

Зима в одна тысяча сорок втором году в Белоруссии была не особо морозной, но прибывшая в полк группа из десяти молодых бойцов по приказу майора Александра Дулькейта, командира полка, тотчас же была распределена в третий батальон его полка. Когда эта же группа новобранцев грузовиком была доставлена к капитану Владимиру Камышину, командиру третьего батальона, то он в одной гимнастерке вышел к бойцам и лично поинтересовался кто и какую воинскую специальность хотел бы получить. Но перед этим сказал, что в ротах его батальона остались одни только вакансии стрелков, а ему лично в батальон нужен был снайпер. Девять новобранцев были селянами и капитан Камышин тут же распределил их по ротам своего батальона.

Когда в строю остался один Артур Любимов, который на фоне своих товарищей новобранцев выглядел совсем молодым, да и к тому же был горожанином, то командир батальона долго ходил вокруг него, поглядывая на парня то с одной, то с другой стороны. В конце концов, капитан Камышин поинтересовался, знакома ли Артуру самозарядная винтовка Токарева?

— Вы, какую имеете в виду самозарядную винтовку Токарева, СВТ-38 или СВТ-40, товарищ капитан? — Негромко поинтересовался рядовой Любимов.

Курт Кранке стоял по стойке смирно и внимательно слушал приказ своего ротного командира обер-лейтенанта Фунцке, которым ставил ему и его парашютному взводу разведки боевую задачу. Обер-лейтенант, заложив руки за спину, расхаживал взад и вперед перед обер-фельдфебелем и рассказывал о событиях, произошедших в районе Брест-Литовска, примерно, три-четыре дня назад. Примерно в это время неожиданно пропала разведывательная группа Абвера из четырех агентов, которая имела специальное задание, выйти на агента, занимающего высокую должность в штабе 8-й армии русских. Агенты группы должны были получить от этого русского агента информацию и переправить ее за Буг в штаб группы армий "Центр" генерал-фельдмаршала фон Клюге. Этому своему агенту Абвер придавал чрезвычайно большое значение, так как он имел выход на самого Сталина и Берию.

Известно, говорил обер-лейтенант Фунцке, что агент Абвера встретился с этим русским генералом, получил от него письменную информацию, пообещав, что в этот же вечер эта информация будет доставлена немецкому адресату на том берегу Буга. Но информация так и не была доставлена адресату, а сам агент вместе со своей группой таинственным и непонятным образом бесследно исчез в этот же вечер. Создалась ситуация, в которой чрезвычайно значимый и перспективный русский агент мог бы погореть, если его информация-донесение попадет в чужие руки или ее перехватит русская контрразведка.

Обер-лейтенант Фунцке, наконец-то остановился перед обер-фельдфебелем Кранке, перестав мельтешить перед его глазами, чтобы поставить ему боевую задачу:

— В этой связи Абвер обратился с официальным запросом в 1-й парашютно-десантный полк "Генерал Геринг" Люфтваффе о выделении взвода обер-фельдфебеля Курта Кранке, командира взвода разведки моей роты, для проведения войсковой операции по розыску агентов Абвера в районе Брест-Литовска. Сейчас в штабе 45-й стрелковой дивизии, которая и будет вести боевые операции по подавлению сил противника в этом секторе советской границы, вас ожидает майор Рунге, который является полномочным представителем Абвера в этом фронтовом секторе. Встречайтесь с ним, определяйте районы и объекты поиска и немедленно приступайте к выполнению боевой задачи.

За спиной сержанта Любимова прошелестели тихие шаги, но он даже не повернул головы в их сторону. Артур продолжал наблюдать за двумя немцами парашютистами, а что касается шагов, так он хорошо знал, что это к нему приближается сержант Алексей Карпухин. У них еще было в запасе три-четыре минуты для того, чтобы принять окончательное решение, что им все-таки делать с этими двумя немцами.

Артуру удалось-таки побывать в сознании одного из немецких разведчиков, рядового Баума, поэтому он сейчас немного лучше ориентировался в обстановке. Рядовой Баум, разумеется, мало чего знал об основном задании, которое сейчас имел взвод немецких парашютистов под командованием обер-фельдфебеля Курта Кранке. Единственное, где-то в глубине сознания этого немецкого солдата Артуру удалось разыскать информацию о том, что сейчас во взводе находится представитель армейского Абвера, причем очень высокого пошиба. К сожалению, сержант Артур Любимов не был информирован по Абверу и пока не знал, что эта за организация, но нутром чувствовал, что этот Абвер имеет отношение к армейской разведке.

В какой-то момент сержанту Артуру Любимову вдруг стало понятно, что и обер-фельдфебель Кранке, выполняя какое-то секретное задание Абвера, совершенно не заинтересован вступать в крупную стычку с красноармейцами. Что, ради выполнения этого основного задания, немец даже пойдет на то, чтобы отдать им этих двух своих разведчиков-растяп.

Все эти мысли были отрыты и для сержанта Алексея Карпухина, поэтому, когда Карпухин приблизился к Артуру Любимову, то сержант первым делом осмотрел своего боевого товарища, готов ли тот к новой рукопашной схватке? Вначале его насторожило то обстоятельство, что вся грудь Лешки, вся его гимнастерка на груди была сплошь залита кровью, но Карпухин отрицательно покачал головой и мысленно заверил Артура в том, что не ранен, что это вражеская кровь. Мгновенно оба сержанта решили вражеских разведчиков уничтожить холодным оружием и втихую, а затем из пулемета обстрелять грузовик, на котором взвод парашютистов обер-фельдфебеля Кранке будет прорываться из деревни Волынка.

— Артур, куда мы так гоним, куда спешим? Два дня в пути, а ни разу не остановились, чтобы хорошо отдохнуть. Только сегодня на ночь и остановились! Все это время ты молчишь и ни слова не говоришь, даже стараешься об этом не думать. Но я то знаю, я это чувствую, как только коснусь твоего сознания, так там только одно слышу "скорее, скорее, только бы нам не опоздать".

Сержант Любимов оторвал свой взгляд от земли и внимательно посмотрел на Алексея Карпухина. У него не было каких-либо причин, чтобы не доверять своему другу-товарищу Алехе. Он вместе провоевали вот уже почти целый месяц, за это время побыли в сложнейших ситуациях. Были на краю смерти, но пока выживали и с честью их них выходили, отправив на тот свет немало немецких оккупантов. Они притерлись и научились понимать друг друга с одной только мысли, с одного полуслова, стали настоящими побратимами. Поэтому Алешка Карпухин, естественно, имел право на то, чтобы знать, что же такое так страшно его мучает в эти последние дни. И сейчас взгляд Артура Любимова оставался настолько тяжелым и пронзительным, что даже сержанта Карпухина продрала внутренняя дрожь, но Алексей с большим достоинством выдержал этот взгляд своего друга.

— Понимаешь, Алексей, — начал медленно и осторожно формировать свой мыслеобраз сержант Любимов, — позавчера на молочной ферме совершенно случайно я узнал о том, что немецкое командование планирует высадить большой парашютный десант у ставки Главнокомандующего Западным фронтом маршала Тимошенко 2-го июля 1942 года, чтобы захватить в плен маршала и весь штаб фронта. Я сразу же начал думать о том, как бы сорвать эту немецкую операцию. Ты только на секунду себе представь, что может произойти, если немцам удастся эта операция?! Может быть, я поступаю неправильно, и мне не стоило бы в этом сознаваться, но операцию по освобождению из плена я провел ради того, чтобы, как можно быстрее самим освободиться. Батальон же отправил в свободное плавание только радио того, чтобы от нас с тобой отвлечь внимание вражеской разведки. Тогда я полагал, что мы сумеем быстро добраться до месторасположения штаба Западного фронта. Но после двух дней блужданий между Могилевом и Смоленском, я убедился в том, что несколько неправильно подошел к решению этой боевой проблемы. Из-за той военной каши, что сейчас творится на территории между Могилевом и Смоленском, с теми темпами передвижения, которыми в настоящий момент мы обладаем, мы можем опоздать и не сумеем вовремя прибыть на место, чтобы не позволить немецкому десанту выполнить своей задачи.

Артур сделал паузу, подошел к небольшому костерку, над которым кипятился котелок с чаем, плесканул в металлическую кружку немного ароматного напитка и вернулся на свое место, чтобы продолжить разговор с сержантом Карпухиным. Тот не пошевельнулся при его приближении, но Артур знал и чувствовал, что сейчас его друг находится в полном смятении чувств, множество проблем и вопросов, возникших в связи с его рассказом, начали раздирать его сознание и разум. Вернувшись на место, Любимов продолжил свой разговор-рассказ.

Утро 2-го июля 1942 года выдалось спокойным, солнечным и очень теплым днем. Маленький жаворонок поднялся в небо ни свет, ни заря и сейчас летал и кувыркался над головой советского сержанта Артура Любимова, который лежал на земле головой на кочке и лицом в небо, наблюдая за выкрутасами в небе этого небесного чуда. Маленькая птичка то носилась кругами, то падала к земле, то стремительно взмывала ввысь в небо, своей утренней песней приветствуя наступающий день в его жизни. А рядом с Артуром Любимовым на земле лежал еще один русский сержант Алексей Карпухин, который, прикрыв глаза, вслушивался в утреннюю песню этой замечательной русской птицы.

А может быть, они все-таки не прилетят? — Вдруг спросил Алексей Карпухин, прислушиваясь к неожиданно появившемуся в это утро какому-то странному писку комаров.

Но это, разумеется, был не комариный писк, вдруг осознал Артур Любимов!

Но Алексей Карпухин все прислушивался и прислушивался к этому звуку, а затем тяжело поднялся на ноги и побрел к своему, ставшему почти родным бронеавтомобилю sd.kfz.234.2 "Пума". Вслед за ним поднялись два молодых оболтуса, которые не прислушивались ни к комариному писку, ни наблюдали за полетом жаворонка в небесах, а просто кемарили под утро после тяжелой ночи. Они бодрым шагом шли вслед за бывалым сержантом и, если судить по их лицам, то им сейчас все было нипочем.

Профессор Александр Николаевич Воробьев перестал читать курс лекций по большевистской печати день на факультете журналистике московского университета, как только немецкие армии пересекли границу Советского Союза. Уже на следующий день в здании наркомата внутренних дел на Лубянке ему выделили отдельный кабинет и весьма скромный штат сотрудников, поручив заниматься сбором документов, информации по паранормальным явлениям во всех странах мира. Первые два дня свой работы в новом качестве Александр Николаевич сам попытался разобраться в том, чем будет заниматься его отдел, обращаясь с различными вопросами к начальникам управлений наркомата. Те, никогда не отказали ему в приеме, внимательно выслушивали профессорские сетования, но, когда наступало время отвечать на его вопросы, загадочно молчали и, разведя руками в стороны, уходили от ответа на любой вопрос.

На третий день войны профессора Воробьева вызвали в кабинет генерального комиссара государственной безопасности Лаврентия Павловича Берия, расположенный на четвертом этаже здания и окнами, выходящий на саму площадь. Александр Николаевич от многих своих друзей неоднократно слышал о том, как тем часами приходилось ожидать, когда же нарком внутренних дел сможет их принять. А к нему, как только он появился в приемной кабинета, тут же устремился молодой грузинский красавец в отлично сидящем на нем гражданском костюме и, аккуратно поддерживая под локоток, провел в соседнюю комнату, где операция с появлением грузинского молодца снова повторилась. Так, пройдя три комнаты с грузинскими молодцами, профессор Воробьев оказался в настоящей приемной наркома с двумя дамами бальзаковского возраста, сидевшими за столами, уставленными телефонными аппаратами.

При появлении Александра Николаевича одна из дам склонила голову к столу и что-то тихо прошептала. Буквально сразу же монументальная дверь кабинета распахнулась, на его пороге появился сам народный комиссар внутренних дел Лаврентий Павлович Берия. Интеллигентный человек среднего роста близоруко осмотрел приемную и, увидев Александра Николаевича Воробьева, гостеприимно раскрыл объятия и негромко воскликнул:

— Ба, да кого я вижу?! Александр Николаевич, какими судьбами вы у нас?! Рад, очень рад вас видеть. Да вы проходите ко мне в кабинет, там и переговорим. Там, мы с вами чайком побалуемся. Валюшенька, вы нас чайком-то угостите?

Несколько дней после состоявшегося разговора в отделе полковника Воробьева ничего существенного происходило, дела как бы приостановились и замерли. Незанятые работой офицеры бродили из угла в угол и время от времени писали рапорты об отправке на фронт в действующую армию. Полковник Воробьев с остервенением рвал эти рапорты на глазах офицеров, их написавших. Александр Николаевич хорошо понимал, что руководству страны нужно время для того, чтобы собраться с духом и принять решение о дальнейшей судьбе трех необычных человек, будет ли или не будет ли оно с ними сотрудничать?! Но ничегонеделание было страшней любой самой трудной работы, особенно, когда хорошо понимаешь, что с отрицательным решением тебя тут же физически уберут.

Лаврентий Павлович все время разговора Артура Любимова с Александром Николаевичем Воробьевым просидел, откинувшись на спинку стула, и взглядом глаз на старшем лейтенанте Сергее Голубеве, который так и застыл в позиции смирно и рукой, поднесенной к пилотке на голове. Только изредка он поворачивал голову и также с глубоким интересом посматривал на гауптшарфюрера СС Ханса Вилке или сержанта РККА Алексея Карпухина, также замершего в позиции "смирно", но только с руками вытянутыми вдоль бедер. Нарком слушал и одновременно оценивал ситуацию, в которой так внезапно оказался. В какой-то момент после входа в палату 2-28 он вдруг понял, что слышит и понимает мысли всех присутствующих в этой палате людей.

Лаврентий Павлович знал, что сейчас он, как и Артур Любимов, способен волевым решением заставить всех людей, в настоящий момент присутствующих в этой госпитальной палате, забыть обо всем том, что только что происходило в этой палате. Рассказ давно закончился, но нарком внутренних дел Берия, по-прежнему, продолжал сидеть на стуле и не торопился с него подниматься. Если бы люди, находившиеся в этой палате, обладали бы независимым мышлением, то они могли бы подумать о том, что мысленный разговор все еще продолжается, но гораздо в более узком кругу.

О том, что этот разговор действительно продолжается, можно было бы судить и по тому факту, что в какой-то момент лицо Лаврентия Павловича посерело, по нему побежали крупные капли пота. В тот момент Артур Любимов был совершенно откровенен, когда наркому говорил о том, что только восемь — десять процентов человечества обладают достаточно развитым головным мозгом, чтобы быть телепатами, чтобы уметь читать мысли других людей. А еще меньший процент людей попадает в зависимость от мыслей телепатов. Следует признать, что разговор этих двоих не был в истинном смысле беседой двух людей, а был настоящим словесным боем, за каждым задаваемым вопросом стояли смерть и жизнь других людей.

Рота штрафников лейтенанта Артура Любимова состояла из четырехсот пятидесяти рядовых или разжалованных из командиров бойцов штрафников. Помимо этого в ней было три взводных командира, четыре осужденных старшин, тридцать осужденных сержантов, пятьдесят ефрейторов. Только четыре средних командира из общей массы штрафников роты, лейтенант Любимов, командир роты, младший лейтенант Гаврилов, командир первого взвода, младший лейтенант Худяков, командир второго взвода, и старшина Добродеев, командир третьего взвода, не имели судимости или приговора трибунала. Каждый взвод штрафной роты по численности состоял из ста пятидесяти человек штрафников, которые имели на руках действующий приговор трибунала или суда. Но настоящими штрафниками считались бойцы, временно освобожденные от исполнения наказания по причине участия в боевых действиях.

Таким образом, в мгновения ока молодой и не имеющий особого жизненного опыта лейтенант Артур Любимов стал полным распорядителем жизней и душ пятисот тридцати четырех штрафников. Одним только росчерком пера он мог любого своего штрафника отправить на фронт или отбывать наказание по приговору трибунала или суда вглубь страны.

Но вместо того, чтобы наслаждаться своим положением маленького царька, пользоваться всеми выгодами своего служебного положения этот молодой парень в первый же час пребывания в расположении своей роты в своей комнатушке собрал командиров взводов. Когда младшие лейтенанты Гаврилов и Худяков, а также старшина Добродеев появились в его комнатушке и расселись по стульям, то лейтенант Любимов поднялся на ноги и для общего знакомства вкратце рассказал о самом себе. Затем он поинтересовался у командиров, как обстоят дела в их взводах, как командиры их отделений справляются со своими служебными обязанностями и поддерживают воинскую дисциплину и порядок в ротной казарме.

Вот тут-то и выяснилось, что ни один из младших лейтенантов еще ни разу не бывал в казарме своего взвода, а старшина Добродеев пару раз посещал казарму третьего взвода и встречался со штрафниками. Но две недели назад в казарме убили сержанта его заместителя, а ему посоветовали больше "не совать носа не в свои дела". Лейтенант Любимов тут же прервал совещание, поднялся на ноги и просто спросил: